Её мысли перескакивают на вампиров. Сколько их вокруг? Она начинает украдкой заглядывать прохожим в глаза, ища красноватый отблеск, улавливать улыбки, пытаясь заметить клыки — единственные признаки, которые ей известны. Но у Лики красноватого отблеска не было, значит, это тоже не показатель. Прохожие косятся в ответ, кто-то ускоряет шаг, кто-то хмурится. Катерина отводит взгляд, чувствуя себя неловко.

Так проходит время, пока она не замечает, что ноги привели её к аэропорту. Здание приземистое, вытянутое, с рядами стеклянных витрин, больше похожее на торговый центр, чем на терминал. Решив дойти до такси, которые паркуются с противоположной стороны аэропорта, Катерина заходит в само здание. Здесь большое множество магазинчиков самого дорогого спектра и кафешек. Катерину мучает жажда и она покупает обычную воду в стеклянной бутылке с наценкой раза в четыре выше, чем в простых магазинах.

По громкоговорителю раздаётся: «Посадка на рейс до Грани начинается через пятнадцать минут». Катерина вздрагивает, чуть не роняя бутылку. Самолёты здесь и так редкость, и вдруг — Грань. Может, раньше она просто не замечала? Её охватывает безумная надежда. Она проталкивается к разделительной цепочке у зоны досмотра, вглядываясь в спины людей. Они кладут сумки на ленту, проходят через рамки металлодетектора.

В конце очереди парень снимает рюкзак, и Катерина отчётливо видит на нём чёрную поношенную толстовку. Контролёр жестом просит его снять капюшон. Он неохотно подчиняется, открывая слегка взъерошенные каштановые волосы. Катерина замирает. Это он. Тот самый вампир. Её душа вопреки всему ликует, сердце колотится в рёбрах.

Она оглядывается, ища способ подойти, но без билета через пропускной пункт не пройти. Крикнуть? Нет, не хочется. Он укусил её, стёр память, играл с ней, как с игрушкой. И всё же она не может отвести взгляд. Он шагает к рамке — ещё два человека и исчезнет. Может, навсегда.

Очередь пополняется новыми людьми, его силуэт тонет в толпе. Катерина сжимает кулаки, разрываясь между желанием остановить его и гневом. «Обернись», — мысленно приказывает она парню, понимая всю нелепость этого порыва. Никто её не услышит.

Она опускает взгляд на цепочку. Металл блестит, отражая свет ламп и цветные огни вывесок. Катерина вздыхает, собираясь уйти, но бросает последний взгляд — и замирает. Парень смотрит на неё. Он отходит от очереди и начинает идти в её сторону.

Радость вспыхивает и тут же гаснет под напором злости. Она напоминает себе, сколько этот парень сделал. С его приближением Катерина сознательно усиливает своё недовольство, складывает руки на груди.

Он останавливается в шаге от неё. Катерина смотрит ему в глаза и холодно бросает:

— Нужно поговорить.

Он кивает, глядя на табло с расписанием.

— Полчаса хватит? — спрашивает он так спокойно, будто речь о погоде.

Его невозмутимость бесит ещё сильнее.

— Нет, — отрезает она, сама удивляясь своей резкости.

Полчаса? Да ей нужно вывалить на него всё! Пусть он почувствует хоть что-то, хотя бы укол совести за содеянное. Хотя его лицо — каменное, без тени эмоций — говорит, что это бесполезно.

— Тогда сначала сдам билет, — отвечает он всё так же ровно, разворачивается и идёт к кассам, легко проходя через первый пропускной пункт.

Катерина бросается следом, боясь, что он ускользнёт. Уйти от разговора? Нет уж, она этого не допустит. Шаги отдаются в висках, бутылка воды холодит ладонь, а внутри бурлят противоречия — гнев, облегчение и что-то ещё, чему она не хочет давать имя.

Такси мягко тормозит у шлагбаума, отделяющего частный сектор от внешнего мира. Водитель, пожилой мужчина с густыми усами, бросает короткое «приехали». Катерина расплачивается, бормоча «спасибо», и выходит в прохладную ночь. Парень следует за ней. У неё нет ключ-карты для въезда — да и машины нет, — так что до дома остаётся полкилометра пешком.

Солнце давно за горизонтом, и ночь в полную силу демонстрирует то, что умеет лучше всего, окутывая всё плотной темнотой. Фонари здесь — редкость, их тусклые пятна света тонут в тенях от деревьев и заборов. Катерина шагает вперёд, стараясь держать шаг твёрдым, но спотыкается о кочку. Она едва удерживает равновесие, чувствуя, как рука парня ложится ей на плечо, поддерживая. Из упрямства она отдёргивает плечо, но тут же вспоминает, как отстранилась от Лики в тот день. Грусть холодной волной накатывает на сердце, вымывая раздражение.

Слова так и не идут, хотя столько можно сказать. Катерина ждёт, что парень заговорит первым, объяснит хоть что-то, но он молчит, шагая рядом с покорностью, которая её бесит. Она сама не знает, с чего начать — тем слишком много, а злость, что кипела в аэропорту, потихоньку испаряется, оставляя пустоту. Наконец, не выдержав тишины, она бросает:

— Ты ведь уже знаешь, как меня зовут?

— Катерина Рим, — спокойно отвечает он.

Она вздрагивает, чуть замедляя шаг. Ему даже её фамилия известна. Впрочем, после всего, что было, её уже мало что удивляет.

— Ну вот, ты меня знаешь. А как мне тебя называть?

Катерина поворачивает голову, пытаясь разглядеть его лицо, но темнота глушит детали — заметен только высокий силуэт.

— Идан, — отвечает он.

Имя звучит красиво. Теперь Катерина хоть знает его. И ей нравится, как оно звучит, хотя она не хочет себе в этом признаваться.

Задумавшись, она не замечает очередную неровность под ногами — то ли камень, то ли корень, торчащий из земли. Нога цепляется, тело кренится вперёд. Идан реагирует мгновенно, подхватывая её под локоть. Его хватка твёрдая, но не грубая.

— Спасибо, — выдавливает Катерина, отстраняясь чуть резче, чем нужно.

Её не покидает ощущение, что он видит в темноте лучше кошки. Сам ни разу не споткнулся, а её ловит с лёгкостью, будто заранее знает, где она оступится. Это раздражает, но в то же время внушает странное чувство безопасности.

Они доходят до её дома. Катерина открывает дверь, пропуская Идана внутрь, и ведёт его на кухню. Свет лампы над столом кажется слишком ярким после ночной тьмы. Она ставит чайник на плиту, бросая через плечо:

— Будешь что-нибудь? Чай, кофе? Или вы только кровь пьёте?

Идан садится за стол, и на его губах мелькает ухмылка — та самая, что она видела в сквере, но теперь без тени угрозы.

— Кофе, — отвечает он, оценивающе глядя на неё.

Катерина хмыкает. Она и не ждала ответа на последний вопрос, но интерес к этой теме у неё появляется. Пока чайник вскипает, она решает копнуть глубже, и в ответ на взгляд Идана как можно более грозно смотрит ему в глаза. Красноватого отблеска в них вновь нет.

— У тебя тогда, в сквере, глаза были красноватыми. А сейчас нет. Почему?

— Они становятся такими после употребления крови, — говорит он, не отводя взгляда.

Его голубые глаза чисты, как стекло, без малейшего намёка на тот багровый отблеск. Катерина замирает, переваривая слова. Лика. Она ни разу не видела у неё такого оттенка. Значит, Лика не пила кровь?

Чайник закипает с резким свистом, выводя её из задумчивости. Катерина наливает в две чашки кофе и ставит их на стол, садясь напротив Идана. Делает глоток и спрашивает:

— Вампирам обязательно пить кровь?

— Нет, — отвечает он лаконично.

Она вздыхает, подавляя желание закатить глаза. Идан немногословен и кажется, что раскрутить его на объёмную беседу вряд ли возможно. Но он хотя бы отвечает.

— Тогда зачем ты укусил того мужчину в сквере?

— Узнать, какова его кровь.

Катерина морщится, вспоминая вкус собственной крови из детства — металлический, солёный, отталкивающий. Она тогда упала с роликов, разбила колено и лизнула ранку, но тут же сплюнула от отвращения.

Идан замечает её гримасу и улыбается — не насмешливо, мягко.

— А мне зачем память стёр? Или заблокировал — не знаю, как правильно, — спрашивает она, и в голосе проступает обида.

— Так проще, — отвечает он, не задумываясь.