- По пивку бы… - размечтался напарник. – Но в курсантской форме не купить, спалимся. Хорошо, когда ты с Валей встречался – спиртик медицинский разок принёс.

- Потерпи. Скоро «Массандры» будет хоть залейся.

Юрик, интеллигентно кинув в урну докуренный едва ли не до излома бумаги бычок, изумлённо воззрился:

- Что за «Массандра»? Вино такое, крымское? Ни разу не пробовал.

- Сам ты – вино. «Массандра» расшифровывается как «Микоян Анастас Советский Сын Армянского Народа Дарит Радость Авиации». Не въехал? Смесь спирта и дистиллированной воды крепостью до пятидесяти пяти градусов. Если многовато спирта, в нашем баре к услугам лётчиков припасён ликёр «Шасси». Что, тоже не слышал? С кем я служу… В гидравлической системе тормозов МиГ-15 используется смесь спирта и глицерина. Крепостью она не более тридцати, а глицерин придаёт ей сладковатый привкус. Жаль, в Чебеньках девушек не будет, самое то – их поить.

На аэродроме «Чебеньки» третьекурсников ожидал 904-й учебный авиационный полк авиационного училища, вооружённый, помимо других машин, МиГ-15УТИ и МиГ-17, те содержали и ликёр «Шасси», и много чего вкусного.

Разумеется, Дергунов выучил до последней запятой, что и куда заливается в истребитель, а потом сливается. Но в учебной части не познаешь массы тонкостей из тех, что становятся очевидными только в строевой эскадрилье. В частности, как слить немного спиртсодержащей амброзии из самолёта, не нарушив пломбы. На самом деле, элементарно, если разбираешься в прокладке трубопроводов. Раскручиваешь нужный и сцеживаешь – не всё, по чуть-чуть, надо знать меру. Потом завинчиваешь, место соединения покрываешь пылью, зачерпнув её с соседних шлангов. К столу, панове! Нарезай огурчики.

- Валик себе разведёнку нашёл, - настучал Юра. – Сейчас, небось, кушает домашнюю котлетку. Видел, в то воскресенье с какой довольной рожей вернулся?

- Тебе по большому секрету сказал? Ну так и не трынди.

- Нудный ты, Гагарин.

- Между прочим, в дальнем гарнизоне нас всех, кто не женился, ждёт проблема: куда изливать мужской задор. Это морякам хорошо, экипажи большие, плавания дальние, оставленные на берегу с удовольствием вешают рога уплывшим. А лётчик вечерами почти всегда дома, кроме дежурств и ночных вылетов. Так сказать, охраняет семейный очаг. У кого подрастают аппетитные дочки, так при первой возможности едут учиться в крупные города, гарнизонная жизнь им скучна. У нас полгода до выпуска, из которых четыре месяца проторчим в Чебеньках.

Оттуда, правда, тоже отпускают в увольнительные, но попутку в Чкалов словишь не всегда, не то, что сейчас: вышел через КПП и оказался на Челюскинцев.

Транспорта было не слишком много и на городских улицах, тем более стоял выходной день. Тарахтели грузовички – довоенные полуторки и американские «виллисы». Из легковых «эмки», редкие «победы», единственная «Волга-21» с забавным оленем на капоте. Мы помогли завести с толкача трофейный «опель», уставший от жизни и отсутствия запчастей. Тем не менее, держались тротуаров, на проезжей части встречались кучки удобрений от транспорта в одну лошадиную силу, и синхронно перешли на строевой, отдав честь патрулю. Лейтенант осмотрел нас подозрительно, но решил не домогаться. У обоих всё в порядке, тем не менее, заставил напрячься. Вдруг ему покажется, что кокарда фуражки сидит не ровнёхенько над переносицей, а сместилась на миллиметр в сторону? Это же какой ущерб боеспособности советских вооружённых сил!

- На пирожное и кофе разоримся? – подал голос Юра, когда удалились от троицы с повязками на рукаве на безопасное расстояние. - А вечером, гляди на афишу, танцы в «Текстильщиках»!

- «Текстильщики» – это класс, - я чуть было не сказал «круто», пародируя молодёжь две тысячи двадцатых годов, но здесь многие выражения, привычные в новом тысячелетии, ещё не прижились. – Надо бы с собой побольше наших прихватить. Казарма зенитчиков близко.

Зашли в гастроном. Первым от входа располагался отдел «овощи-фрукты», немедленно окативший незабываемым букетом ароматов. Стояли две деревянных кадушки, одна с квашеной капустой, в другой плавали огурцы калибра кингсайз, про буржуазно-реакционные корнишоны Чкалов пятьдесят седьмого года слыхом не слыхивал. Желающие прикупить картошку подставляли мешок или большую сумку под желоб, могучая тётка поворачивала рычаг, поднимая заслонку, и картошка, вздымая облачка сухой пыли, ссыпалась в тару. Поскольку уже март, зиму перенесла не вся, в воздух взмывал привкус гнили. Но никто даже не пытался перебирать её, во-первых, дешёвая даже по советским меркам, семьдесят копеек за кило, во-вторых, взгляд тётки исподлобья не сулил привереде ничего доброго. В-третьих, даже в выходной день собралась очередь человек десять, не желавшая ждать долго – надо отстоять ещё несколько очередей, чтоб купить необходимое. За фруктовое разнообразие отвечала горка мочёных яблок, и это всё.

Для нас, военных, картошка в первую очередь напоминала бессонные ночи в наряде по столовой, где на каждого приходился едва ли не кубометр, подлежащий очистке. Это реально много, даже если чистить шестью движениями, превращая круглую картофелину в куб и не ковыряя глазки, когда половина исходной массы идёт в отход.

Мощное овощное амбре состязалось на равных с ароматами рыбного отдела. Сортов рыбы было небогато, но её самой – много. Селёдка тоже продавалась из бочек, пахла соответствующе, но никого это не удивляло, рыба и не должна отдавать «шипром».

Мясной отдел, где мясо в основном было представлено мослами, казался гораздо чище, продукты реально свежие, а дальше открывался большой стеклянный прилавок кондитерского отдела, где в большом баке, поблёскивающем хромовыми боками, согревался кофе.

В прошлой жизни не особо жаловал сладкое. Но я же теперь – за Юрия Гагарина, чьё детство прошло в оккупации, кусочек чёрного хлебушка был слаще сахара, всё, что получше, отбирали немцы, беспардонно занявшие дом семьи Гагариных и выселившие их в землянку. Самый мерзкий из оккупантов развлекался повешением крестьянских детей – за воротник пальто на ветку, а то и шарфом за шею, сам хохотал, глядя как родители несутся спасать своё чадо, пока не задохнулось насмерть… Всё это читал только у биографов первого космонавта, сам не пережил, но воображение рисовало то время столь ясно, будто видел воочию сучащие в воздухе ножки братика, отвратительно ржущего фрица и маму, с криком несущуюся к нам.

После этого пирожное за рубль и чашка отвратительнейшего кофе с молоком казались божественными. С войны прошло уже больше десяти лет, но помнящие её и голодные послевоенные годы всегда будут относиться к еде особенно. Когда еды много, даже сладости доступны, значит – на земле мир.

- В Москве особенный такой гастроном есть, номер один, но его называют дореволюционным именем – «Елисеевский». Он недалеко от Красной площади. Я после шести классов к родственникам в Москву приехал, меня двоюродная сестра водила в «Елисеевский» как на экскурсию. Представляешь? Там в рыбном – икра красная, икра чёрная, осетры лежат, хочешь – свежие, хочешь – подкопченные. В колбасном отделе – двадцать видов колбасы! Варёная «Докторская», с белыми кружочками «Любительская», твердокопчёная, полукопчёная, от одного запаха с ума сойдёшь!

- Иди ты… Двадцать сортов колбасы вообще не существует, - не поверил мой товарищ. Даже кофейную бурду хлебать перестал.

- Но дорого всё. Моя родня – не сталевары или там шахтёры-стахановцы. Те многие тысячи получают. А на тысячу в месяц семья не особенно-то закупится в «Елисеевском». Ничего. Юра, а давай махнём на Север, в полярную авиацию? Вальку уговорим.

Это его прибило ещё больше, чем рассказ о роскоши столичного гастронома.

- Нахрена? Я понимаю, ты у нас идейный. Но представь – успеешь жениться и повезёшь свою в полярную ночь? Мне и ссылка в Чебеньки не по душе. Понимаю, что начну с низов. Но со временем – наладится, получу должность, квартиру в приличном городе.

- Так с полярной авиации лучше всего стартовать! Не забывай, там северные надбавки. Полетишь в отпуск, в кармане пять тысяч. Зайдёшь в Москве в «Елисеевский» и купишь осетрины. Или посидишь в ресторане «Арбат».