— Спугнешь же.

— Разумно, Джаред. Я прослежу. Пока прослежу. Ну, пора…

— Эй! А я? А мне как отсюда вылезти? — недовольно потрясла льняным платьем девочка и притопнула красным башмачком. — Я не хочу больше быть девчонкой!

— Быть девчонкой лучше, чем трупом, — наставительно произнес Мидир и усмехнулся. — Ишь ты, не хочет он.

— Мидир!

— Джаред, — сжал он плечо девочки. — Посиди тут. Дождись меня. Решишь удрать — я все равно найду тебя по следу. Хочешь тащиться в волчьей пасти до самого Манчинга?

Девочка отчаянно замотала головой:

— Дождусь я тебя, дождусь!

— Молодец, быстро схватываешь, — Мидир похлопал племянника по плечу. — Раз уж ты у нас такой умный, вот тебе подсказка: эту личину ты смог бы скинуть сам, если бы захотел.

— И надеть? — неожиданно заинтересовался тот.

— И надеть: это уже готовая магическая форма. Стоит вспомнить — она вернется на место. Но если творить другую, самому тебе придется продумывать слишком многое — одежду, обувь, кожу, глаза и прочее.

— И долго мне быть таким?.. — Джаред многозначительно не договорил, снова качнув юбками и заодно головой, отчего по плечам рассыпались светлые локоны. Встряхнулся весь, словно волчонок!

— Такой, милочка, — Мидир прищурился довольно. — Кушай пирожки!

— Мидир! — в серых глазах блеснули слезы.

— Вечером сниму. Я обернусь быстро, и мы махнем в столицу. Есть у меня там одна знакомая, надеюсь, не забыла за сколько лет. Только не открывай никому ни свое, ни мое имя и не говори, что ждешь волка, даже в шутку, — Мидир задумался, услышал отдаленный треск в лесу и добавил: — Скажешь, что отец-дровосек вот-вот придет.

— А… — открыла рот девочка.

— А лучше молчи! — Мидир поправил Джареду капюшон, напитывая магией красную ткань. — Накинешь на голову, и никто тебя не увидит. Только пирожки съешь, а то от пустого места будет сильно пахнуть.

— Нет, я не про это! Подожди! — племянник схватил его за руку — и сразу отпустил.

— Говори же.

— Знаешь, я как от судьи вышел, к Хендрику зашел. Я до этого у него прятался, и когда родителей… — сердито смахнул слезу. — Отец меня к нему загодя отвел, словно опасался чего. Хендрик меня отговаривал! Убеждал к судье не ходить, говорил: отец оживёт и вернется и что вдруг охотники к нам нагрянут!

— Кто такой этот Хендрик?

Имя звучало впервые, да и что за странные разговоры про возвращение Мэрвина? Мидир был не прочь разузнать в подробностях.

— Он был вместе с отцом… — говорил Джаред через силу. — Он помогал ему. Они дружили. А скажи еще…

— Я найду его по твоему следу, — ответил Мидир, решив, что друг брата важнее его врага.

Джаред глазом моргнуть не успел, как вместо очень похожего на отца существа на него смотрел огненными глазами огромный черный волк. Зверь лизнул Джареда в щеку, с места перепрыгнул щетину ельника — и пропал. Цокотали кузнечики, яростно-бойко пели птицы, шелестела листва…

Взрослые всегда убегают от самых простых вопросов! Джаред покосился на мшистый валун в раздумьях, не запачкает ли платье, если присядет. Еще утром он был сам по себе, и никому до него не было дела. А теперь обнаружился родственник, который решил заявить на него права! Не пойдет он ни в какой Нижний! Ну, может, чуток побудет с этим… Мидиром. А то взрослые временами совсем рассеянные, этот волшебный вдобавок, еще вляпается куда от незнания. Вот, одежду на него напялил, какую не всякая княжна себе позволит. И где только только повстречал такую?

Джаред оглядел свое платье, сорвал ленту с длинных волос — его цвета, снежно-белого — и насупился.

Рядом опустилась ворона, глянула черным глазом, приблизилась боком, вроде бы просто так, а не за подачкой. Джаред поднял крышку корзинки, понюхал, сглотнул слюну — ел уж и не помнил когда — и потянулся за пирожками. Вдруг магические — значит, поддельные? Нет, оказалось, разве магически вкусные. А начинка такая, как часто делала бабушка, специально для него: капуста с яйцами, щедро сдобренная маслом. Джаред проглотил первый почти не жуя, второй бросил птице. Черные вороны над сожженным домом угнетали, а эта ворона — нет. Птица подхватила гостинец и улетела в лес. Отец бы похвалил…

Тут странное ощущение захлестнуло Джареда: боль свернулась лишь в сердце. Он пошевелил руками и ногами, попрыгал, пощупал ребра, недоверчиво потрогал нос, щеку, висок — ничего не болело. Совсем ничего! Даже перестал тянуть локоть, плохо заживший после давнего перелома, и сколотый зуб ощущался целым. Джаред ощупал языком обе челюсти и нигде не нашел привычных неровностей. Болеть не будет, это хорошо. Но и свистеть не выйдет. Правда, дома свистеть все равно было неприлично, и он свистел всегда в одиночестве…

Джаред повздыхал о непонятном состоянии, пользуясь им как предлогом отвлечься от тягостных мыслей. Он затянул потуже затейливый пояс с золотыми нашивками, за который знакомые ему девчонки отдали бы полжизни, одернул верхний, расшитый тесьмой хангерок, поправил складки на нижней лейне, перевязал завязки плаща, пригладил волосы — и рассмеялся до слез от собственной, въевшейся в душу аккуратности.

Мидир двигался вперед уже не по зову крови, а по зову мести: если чудом обретенный племянник был прав, у волчьего короля имелись все шансы дознаться истины. По крайней мере понять, зачем и во имя каких идей люди лишили жизни его брата.

Озлобленные селяне вполне могли свести и Джареда в могилу. Каково сейчас самому Джареду, Мидир понимал прекрасно, слишком хорошо помня острое ощущение одиночества, настигшее его, когда он сам остался без родителей.

Чутье развернуло след волчонка и быстро привело его к дому, стоявшему в глубине леса, в таком месте, которое понравилось бы любому благому ши: полянку со всех сторон обступали ели и сосны, мягко пружинила опавшая хвоя, еловые ветки скрадывали звуки леса. В центре поляны бил родник, даря малахитовую, весеннюю свежесть траве, а потому впечатление создавалось совершенно идиллическое.

Правда, совершенство природы портили человеческие руки, вернее, то, что они не делали: вокруг во множестве разбросаны предметы обихода, как будто хозяин вспоминал о работе, не завершал и бросал на том месте, где захотел или где забыл.

Возле крыльца стоял таз, наполненный водой и протухшим уже бельем, около поленницы лежал покрывшийся ржой топор, сами дрова валялись как попало, а чуть ниже по течению вода переливалась через горку глиняных тарелок с белыми остатками костей.

А у журчащего ключа спиной к Мидиру скрючился мужчина, нервно теребя обрывки бумаги и бормоча что-то неразборчиво. Волчий король бесшумно подобрался ближе.

— Нет-нет-нет, так неправильно! Это не должно было произойти… Мы столько раз говорили, неужели он не мог запомнить? Я повторял ему и повторял, говорил же — не надо смеяться, боги не любят смех, ты сам как бог, не надо, не гневи его, не показывай себя, зачем ты смеешься, вот ты и мертв, Мэрвин! Неправильно, все неверно!

Мужчина закашлялся смехом и опустил бумаги в воду. Мидир вздрогнул — бумага дорого ценилась во всех мирах, особенно та, на которой было что-то написано.

— Это должна была быть твоя книга! — плаксиво всхлипнул мужчина. — Что же делать? Что же мне делать? Никто не знает, где правда… узнают, они узнают, когда Мэрвин станет бессмертным! Да-да, он и есть бессмертный, это ошибка, этот мальчишка ошибся… Прекрасно-прекрасно-прекрасно!

Он захлопал в ладоши, одобряя собственную придумку, еще раз ополоснул в воде листы и принялся водить по ним пальцем.

— Так и запишем, так и запишем: «Он воскрес»! Хи-хи-хи-хи-хи, — он потер руки. — Мэрвин будет жить во всем, он говорил, что все связано. Вот пусть и связывает!

Мидир на мгновение усомнился: неужели это и есть друг его брата? Но тот словно поспешил развеять его сомнения, прошептав:

— Я, Хендрик, напишу так, как должно быть. Так и будет. Нет-нет-нет-нет, не надо меня беспокоить! — человек не обернулся, но словно почуял шаги ши. — Я еще могу его спасти! Искупить свой страшный грех! Самое главное — написать! Они не понимают, не понимают! Люди-и-и! Послушайте меня!