Раннее детство, не слишком веселое, яркая влюбленность, мгновенно сменившаяся болью и стыдом. Одна сонная картина сменяла другую, образы перетекали, менялись, как менялась сама женщина, показывая то наслаждение от танца, то покой от свободы. Наконец однозначно выплыло видение сидящего на постели мужчины: со спины были видны крупные темные кудряшки и смуглое ухо. Галат с примесью южной крови, волчий король знал таких, по большей части живущих вдали от столицы.

Плечи его были устало опущены, но спина оставалась ровной, а в произносимых им речах звучали веселость и восторг. Мидир настороженно прислушался вместе с Лейлой — нет, человек не играл, фальши в его голосе или манере говорить не наблюдалось. Наконец он закончил свой рассказ о путешествиях с глубоким вздохом:

— Прости меня, Лейла, кажется, я слишком устал. Ты не против, если мы будем горячо обниматься завтра с утра? — мужчина повернул голову, поблескивая в неверном свете одинокой свечи агатовыми глазами. — Сегодня я был бы счастлив просто уснуть возле тебя!

Мидир недоверчиво пригляделся. Муж Лейлы оказался тем самым купцом, бывшим наследником богатого рода, на которого ополчились собственные младшие братья после смерти родителя; тем самым купцом, которого чуть не зарезали в гостевом доме лишь за то, что он был первенцем, и тем самым, из груди которого скатывались с лезвия меча золотые монеты. Только выглядел он теперь старше и одет был попроще, чем в кошмаре Алистера.

Связь двух обиженных душ наводила на мысли о судьбе, всегда находящей тех, кому предназначена.

— Как пожелаешь, Фелан, — очень мягко произнесла женщина и пожала одним плечом, с которого медленно, привычным намеком слетел шелк ночной лейле; произнесла словно для самой себя: — Мы с тобой женаты, а по Договору ты имеешь право на ночные визиты. Чем мы будем заниматься, нигде не прописано.

Мидир подивился про себя, почему именно это воспоминание всплыло как счастливое, когда мужчина, Фелан — хорошее имя! — медленно стянул сапоги, а потом, похоже, уснул прямо сидя.

Волчий король на пару с Лейлой из сна сначала не поверил. Женщина подалась вперед, опершись на локоть, тревожно заглянула в лицо… Но её муж не прикидывался: голова его опустилась на мерно вздымающуюся грудь, веки сомкнулись, даже крупные кудри сонно поникли.

Лейла провела тыльной стороной ладони по выбритой щеке Фелана — по традициям купцов он носил только усы. Сердце её переполнили необъяснимая нежность, признательность, радость от того, что этот человек находится рядом и что ему достаточно для счастья не только обладать женой, но и спать в одной с ней постели. Впрочем, эти чувства не только делали Лейлу счастливой, но и пугали. Её пугала привязанность, страшила зависимость, ужасала возможность сломать с таким трудом обретенный стержень самостоятельности и силы. А рядом с Феланом в душе просыпалось нечто, обозначавшее пребывание возле него самым восхитительным, что может быть в жизни.

Женщина боялась и не хотела называть это единственно верным словом. Мидира же не держало ничего. Как он и думал, Лейла отвергала не просто возможность любви, она отвергала саму любовь, ярко горевшую в ее сердце!

Словно подтверждая его мысли, женщина во сне осторожно потянула мужа за плечи, укладывая подле себя на постель. Закутала в одеяло и принялась несмело перебирать темные пряди, откровенно любуясь супругом, получая наслаждение от одного присутствия Фелана рядом, наслаждение более острое, нежели чувственное.

Наутро она об этом не скажет, побоится признаться самой себе, однако во мраке благословенной ночи Лейла прижимается к боку мужа и с невероятной радостью чувствует его ответное бессознательное объятие. Мир становится счастливым и целым. Пусть ненадолго…

Мидир с трудом вынырнул из чужого сна, устроил голову спящей на подушке поудобнее и задумался, глядя на красавицу рядом с собой — красавицу даже по меркам ши, обладательницу легкого характера и жертвенного сердца. Всего того, что когда-то было использовано и обмануто. Подсунутая ему в подарок юная Лейла выглядела равнодушно-спокойной, хотя находилась на грани смерти или безумия. Но предупредить его об опасности успела. А он тогда, самую малость воспользовавшись магией, разговорил ее, добился правды, а затем свершил правосудие. Но, как видно, не до конца. Внезапное желание вернуться в недавнее прошлое и придушить-таки Алистера было отброшено как бессмысленное. А бессмысленных дел Мидир не любил. Но старые боги свидетели, стоило! Первый супруг, обаятельнейший подонок, и смешавший ее с грязью судья — они оба украли у Лейлы счастье даже во втором браке. Хотя к нынешнему мужу у Мидира претензий не имелось, как уже не имелось и к первому — в связи с его отсутствием. Лейла выстояла, но…

Женщина прошептала «Фелан», потерлась щекой о плечо Мидира. «Волк», ну надо же!

Волчий король не мог отказаться от собственного наименования. Ухмыльнувшись двусмысленности фразы, он приобнял женщину за плечи, позволяя опираться на себя и представлять, что там, в сегодняшнем сне, она так же счастлива, как одним прошедшим непримечательным вечером. Пусть это и ограничивало его в движениях: все равно ходить куда-либо сегодня уже не хотелось. А если быть честным самим с собой — Мидир скривился — то просто не было сил. После необходимого, но излишне раннего визита к судье вновь болело все тело. Даже рука, откушенная когда-то драконом, болела меньше во время востановления. Мидир вновь подумал о том, чтобы упасть домой, черпнуть магии и предупредить Черный замок о собственном отсутствии. И наткнуться на очередной взбрык времени! Нет, не стоит. Люди как-то живут с подобной болью и неподвижностью, так и он сможет. Тем паче, пройдет все куда быстрее, чем у смертных.

Мидир потянулся мыслью к племяннику, спавшему не менее тревожно, чем Лейла, потратил остатки магии, стирая кошмары горящего родительского дома, и замер, не в силах ни заснуть, ни подняться.

На следующую ночь Лейла вновь была рядом с ним. Ши все же волшебные существа, и он как мог доказывал ей ее привлекательность и достоинство — как в первую она спасала его от невыносимой душевной муки. Возможно, это оттягивало процесс выздоровления, но оно того стоило. Лейла розовела, звала его неутомимым и яростным волком, который дорвался до нее как до вкусной добычи, Мидир рычал и нежил свою очаровательную подругу.

А под утро позвал других волков.

Вожак, толкавший носом толстопузых пушистых щенят — двух черных, трех серых — лизнул настороженную волчицу и оторвался для ответа. Новость порадовала: все те, чьи запахи им указал Мидир, были изловлены. Охотники и слуги, в одночасье уведенные магическим зовом, вкрадчиво шептавшим их имена, приняли смерть на разных дорогах. Но чуткие волчьи уши уже слышали шепотки, носы чуяли человеческий страх от вида разорванных трупов, от выпущенных без толку стрел и бесполезных мечей, рубивших воздух вместо вертких тел, потому серые души глодало беспокойство за детенышей — как бы люди, пока молодняк не вырос, не пошли войной.

Мидир успокоил вожака, поблагодарил за службу, приказал не нападать пока на людской скот, благо дичи в лесу было в достатке, и продлил защиту лесных жителей еще на год.

Почти закончив разговор, Мидир наткнулся на смущение вожака и заметил на рану в боку. Несерьезную, но рану, быть которой не должно. Вожак зарычал, прося — нет, требуя! — разрешения закончить, и волчий король коснулся его разума…

Белесый туман стелился в распадке, серебристые облака не скрывали растущую, очень узкую, мертвенно-бледную луну, черная трава впитывала черную кровь, а рядом с одним из тех, кого властно собрал его Зов, Мидир увидел серую фигуру. Существо было еле различимо, и оно не пахло. Совсем, что было странно, опасно странно.

Запахов вокруг хватало! Разило смертным страхом от умирающего с прокушенным горлом; ужасом и потом — от вздыбившегося коня, которого удерживала на месте запутавшаяся в упряжи рука; остро тянуло прелой влагой ночного леса, но существо, к которому человек тянулся за помощью, не имело запаха вовсе и смотрело только на волка. Конь яростно дернулся прочь, в запале опустил копыта на человека и тот, содрогнувшись в последний раз, притих. Рысак всхрапнул, рванулся еще раз, выдернул поводья и исчез. Туман задрожал, пошел волнами, словно существо потянулось к сознанию волка, и Мидир порадовался, что вожак из всех указанных противников взял на себя сильнейшего, оказавшегося в такой занятной, явно потусторонней компании. Будь на месте могучего зверя другой, поглупее и послабее, гость без запаха сумел бы дотянуться до намерений и того, кто послал за жертвами.