У ворот парка ее ожидал неусыпный и преданный негр; она проворно соскочила с мула. Полковник отстал от нее на несколько шагов. Она осталась ожидать его на пороге лестницы.

— Смею надеяться, что ваше величество простит мою смелость, — сказал он, подскакав к государыне минуты через две и спешившись. — Я должен доложить вам, что, по-моему, ваша молодая подруга находится в серьезной опасности. Я вглядывался в дорогу с вершины этого холма и не мог увидеть никого в долине... тогда как...

— Идите вперед по лестнице, — повелительно прервала его королева.

Они поднялись и вошли в небольшую комнату, стены которой были увешаны портретами австрийских императоров и императриц. Она опустилась на широкую оттоманку. Молодой человек, которому она знаком приказала затворить дверь, почтительно оставался у порога.

— Садитесь, — приказала королева, видимо, сдерживая себя и стараясь быть спокойной.

— Я имел честь докладывать вашему величеству, что есть серьезные основания тревожиться за...

— Садитесь, — настойчиво повторила она, бросив на калабрийца проницательный, гневный взгляд.

Он повиновался, с трудом сдерживая свое негодование. Он был жестоко возмущен.

— Помните, в Черной башне вы рассказывали мне, сколько бедствий и опасностей вам пришлось пережить и одолеть для исполнения данной вами клятвы всю жизнь оставаться мне верным? — начала королева. Побледневшие губы ее дрожали; голос звучал резко, невзирая на все ее усилия казаться спокойной. — Я тогда трепетала от радости, от сознания, что наконец мне удалось встретить человека, неограниченно мне преданного, прямодушного, готового идти без колебаний на все, лишь бы помочь довести до конца великое дело справедливости. Я видела в вас тогда избранника Провидения.

В голосе Каролины стала проступать оскорбительная для ее рыцаря ирония. Он начинал все более и более возмущаться в душе.

— Помните ту роковую ночь в Неаполе?.. Да... Я поступила тогда под влиянием женского капризного увлеченья и только... Все, что я сделала для вас, было последствием моей уверенности, что вы человек, выходящий из ряда вон; один из тех избранников, коим суждено совершить великие деяния. И я, чувствуя к вам большое расположение, — я не скрываю этого, — решилась содействовать вашим стремлениям к идеалу... Но нынче, не взыщите, я с горечью в сердце вынуждена сознаться в моей ошибке.

Рикардо встал; ему словно дали пощечину. Однако, сдерживая свое раздражение, он спросил возможно спокойнее:

— Смею спросить ваше величество, почему вы полагаете, что ошиблись?

Королева, перейдя на «ты», осыпала его упреками за заботы об Альме, за любовь к Альме, за предпочтение Альмы ей, Каролине. Она говорила, что сначала не имела ни малейших подозрений, а когда подозрения стали возникать, она не верила самой себе, старалась объяснить разными соображениями. Но нынче она окончательно убедилась...

— Говори же, говори, — почти истерически восклицала она, — сознавайся: для меня или для этой девочки ты подвергал себя опасности в течение трех лет?.. Ты теперь здесь для меня или для нее? Разве ты для меня отказался от положения, которое предлагал тебе твой отец? Нет, ты просто не хотел лишить Альму богатства и титула, которыми она пользовалась с рождения, которую ты любил еще тогда, когда считался презренным плебеем, когда тебя за такое дерзкое твое чувство всякий мог выпороть на конюшне.

Он не мог более владеть собой и гордо ответил:

— Словом, ошибка вашего величества заключается в том, что вы удостоили открыть ваши объятия выросшему в грязи рабу как раз в ту самую ночь, когда он обливался кровью, пролитой для защиты вашего величества; что вместо того, чтобы приказать вашим лакеям высечь его...

Она не ожидала такого дерзкого возражения. Ее королевская гордость, резкая порывистость ее характера, злобная ревность боролись в ней против ее страсти к молодому человеку и все-таки не могли подавить страсти. Она любила его; она хотела быть его любовницей, но вместе с тем и повелевать им. Кроме того, она к самой себе относилась злобно за то, что не могла не ревновать. К кому же?.. К ничтожной девчонке, к своей чтице! Да, ничтожной! Но, с другой стороны, эта чтица — единственное существо, которому можно доверять...

Каролина не думала в эту минуту ни о своих политических замыслах, ни об англичанах. Она чувствовала, как никогда, свое одиночество. Чувство сожаления к самой себе постепенно подавило остальные. Из глаз ее, как-то окаменело уставившихся в одну точку, полились по бледным Щекам обильные слезы.

В сердце ее любовника шевельнулась искренняя жалость.

— Вашему величеству, — сказал он тихо, — угодно было жестоко покарать меня за то, что я посоветовал вам рискованную, но и теперь признаваемую мною важной для вас поездку к калабрийскому отряду. Я вызвал ваш гнев особенной заботливостью о герцогине Фаньяно, которой пришлось остаться в открытом поле на виду у неприятеля и с весьма слабым прикрытием... Но удостойте вникнуть в мои слова, государыня. Я не скрываю, что я весьма обеспокоен положением этой молодой девушки. Только не любовь тому причиной. Могу вас уверить, что я одинаково бы беспокоился о всяком другом лице, которое находилось бы в таковых же, как герцогиня Альма, отношениях к вам. Ведь попадись она в руки англичан, все ваши планы могут быть поколеблены, если не больше. А я желаю вам только успеха...

— Да? Только поэтому? — ответила королева. На нее подействовало объяснение, которому ей хотелось верить. Она начала успокаиваться. Но все-таки допрашивала Рикардо: может ли она быть уверена, что он никогда не променяет ее на Альму, никогда не покинет своей государыни?

— Я вам поклялся, что не покину, и слову не изменю. Что же касается Альмы, то, по известным вашему величеству обстоятельствам, между мною и существом, на которое я прежде взирал с благоговением, образовалась бездна непроходимая.

— Значит, ты сознаешься, что любил ее? — воскликнула Каролина.

— Сознаюсь, да. Но сознаюсь и утверждаю, что с той роковой ночи, когда моя монархиня снизошла до меня, а я поклялся быть ей предан до конца жизни, я решил, что и думать не смею о другой.

Такое объяснение не вполне удовлетворило ум и сердце королевы, однако она поверила, что молодой человек говорит правду и что всегда он останется предан ей. Переходы настроения у этой женщины были изумительно быстры. Ее лицо просветлело, и она ласково протянула ему свою руку, которую он крепко и горячо поцеловал, сказав:

— А теперь, согласно желанию королевы, я обязан немедленно оказать помощь тем, кто находится еще в опасности, спасти преданнейшую подругу вашего величества.

— Я вас жду, — промолвила Каролина.

Оставшись одна, она что-то долго обдумывала. Потом, пожав плечами, поднялась с дивана и почти шепотом обратилась сама к себе:

— Что же делать!.. Мы слышали немало выстрелов. Несомненно, Альма была в опасности... Может быть, случилось несчастие... Ведь не она первая погибнет за своих короля и королеву... Разве венгры не поклялись моей матери, что готовы пролить за нее свою кровь? Разве мало их погибло?..

Утро. Фердинанд IV не в духе. Он пошел охотиться с ружьем еще на заре и подстрелил всего три куропатки да несколько перепелов. Теперь, в ожидании завтрака, он один-одинешенек бродил взад и вперед по длинной аллее обширного парка, окружающего виллу Фиккуццу.

На значительном от него расстоянии сидели на садовой скамье двое дежурных при нем придворных — граф Кастельротто и маркиз Ровелло. Они глаз не спускали с короля издали. Но он их едва ли замечал и не мог слышать ни слова из их разговора.

Король остановился в дальнем конце аллеи и нервно срывал цветы, бросая их на землю.