— Как говорят уважаемые церковники: ведьму только Насмешник переупрямит, — ухмыльнулась Фрида.

— Так говорят малоуважаемые церковники, — широко и довольно улыбнулся шут, который, судя по всему, ожидал подобного исхода. — И еще много чего лишнего добавляют. Полагаю, вы разрешили этот вопрос? Тогда можно и на боковую. Завтра с рассветом кони будут оседланы и сумки собраны. Чем быстрее вы доберетесь до столицы и покончите с Мирабель, тем меньше я потеряю народа.

Джинджер, удовлетворенная маленькой победой, поднялась и отправилась спать за занавеску, где были приготовлены скромные постели на соломенных тюфяках с жесткими шерстяными одеялами. После насыщенного не самыми приятными событиями дня ведьма заснула бы даже в сугробе.

Джинджер проснулась, как от толчка, и только мгновение спустя поняла — разбудил ее тихий, печальный звук гитарных струн. Фламэ.

— Говорят о чем-то уже полчаса, — шепнула Фрида. — Адмар и этот шут. И Ноэль что-то бурчит то и дело. Кажется, они все трое неплохо знакомы. Я тут тренирую смирение.

— В смысле, не подслушиваешь? — лениво уточнила Джинджер. Ей самой не было особенно любопытно, о чем говорят за занавеской. Дорога и так завела ее слишком далеко. А потом она вздрогнула, как от укола, некстати сообразив. — О, Мать!

— Что? — встревожилась Фрида и села.

— Я вспомнила, где видела медальон.

— Какой медальон?

— Печатка, с чертополохом, — Джинджер тоже села, потирая лоб. — Он был изображен на портрете императора Валентина во Фрэйни.

— И? — нетерпеливо спросила Фрида. — При чем тут давно умерший император?

— Этот медальон носит на запястье мастер Уилл, и, если он не спер его где-то…

Ведьмы посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, ринулись к занавеске. Политика. Ведьмы и в самом деле могли позаботиться о себе сами, главным образом потому, что разбирались в хитросплетениях политических судеб Амулета. Даже такие спокойные тихие целительницы, как имперка. Даже такие мелкие сошки, как Джинджер. Особенно, когда дело касалось Империи, с которой у Сестер была вполне взаимная ненависть.

— Это невозможно! — прошипела Фрида. — Последние потомки императорского дома погибли в Хольгриме более десяти лет назад.

Джинджер пожала плечами и прильнула ухом к щели. За занавеской было тихо, единственные звуки — гитарные переборы и треск поленьев. И все же эта тишина была какой-то напряженной, словно мужчины не могли решить, кому заговорить первым.

— Так и будете смотреть друг на друга до рассвета? — насмешливо спросил Фламэ.

— Это естественно, — хмыкнул шут. — Хочу сказать, неловкость совершенно естественна. Мы ведь не виделись дюжину лет.

— И еще столько не видел бы, ваше высочество, — проворчал Ноэль.

— Неужели вам не радостны воспоминания юности, Мэтр? — в голосе мастера Уилла прозвучала неприкрытая насмешка.

ГэльСиньяк скрипнул зубами.

— Это когда я был духовником в Хольгриме и исповедовал величайших бесстыдников в Империи? О нет, они отравлены!

— Величайший бесстыдник, это пожалуй я, — кивнул Уилл. — Я и сейчас ни стыда, ни совести не знаю, с женщинами живу во грехе и сквернословлю по всякому поводу. Но вот на Генри вы зря наговариваете, святой отец. Он же сама невинность. До полной чопорности.

— Он тоже жив? — голос имперца чуть потеплел.

— Вашими молитвами, мэтр. Он в Каэлэде. С ним, надеюсь, все в порядке.

— Почему вы не вернулись?

Уилл хмыкнул.

— Потому что я не настолько безумен. Потому что я помню, что случилось с Фредериком, когда ему вздумалось критиковать Наместника и Святую Церковь. Потому что старый граф Кэр тепло принял меня и, в конечном счете, оставил на мое попечение свою единственную дочь.

— И потому, что от таких графинь не сбегают, — закончил за него Фламэ.

Шут только отмахнулся. Потом вдруг насторожился и кашлянул.

— Сударыни, вы продрогнете на сквозняке.

Поняв, что прикидываться спящими уже поздно и совершенно бессмысленно, ведьмы вышли в соседнюю комнату.

— У меня мышиный слух, — с улыбкой пояснил шут, оказавшийся теперь на поверку беглым императорским наследником. — У меня единственная просьба ко всем присутствующим: никому не рассказывать об услышанном сегодня. Не хочу во цвете лет расстаться с головой.

— Это все настолько серьезно? — усомнилась Фрида.

— Просто так принцев в Хольгрим не сажают, — пожал плечами Уилл. — Давайте оставим древнюю историю и вернемся к более насущным вещам.

— Я хотел бы выехать до рассвета, — выбрал Фламэ самое насущное. — Иначе Бенжамин за мной увяжется, и избавиться от него не удастся.

Мастер Уилл вышел в сени и кликнул спящего на лавке оруженосца. Мальчик послушно подскочил и чуть ли не в струнку вытянулся. Выглядело это достаточно комично, учитывая, что командир кутался в цветной шутовской плащ.

— Через час должны быть оседланы четыре лошади. Постарайся найти хотя бы двух вороных. И собери сумки, чтобы припасов хватило до столицы.

Мальчика поклонился и исчез.

— Золото, а не парень, — хмыкнул Уилл. — Лет через пять назначу командиром замковой стражи.

— Ты назначишь? — с легким сарказмом уточнил Фламэ.

— Леди Брианна хороша, когда речь идет о посеве пшеницы и урожае репы. Войны — не ее забота. Я бы доверил ей только выбирать стражничью форму, у нее хорошее чувство цвета, — шут снял с полки над очагом кувшин и булькнул его содержимым. — На дорожку?

Фламэ спрыгнул со стола и опустился на лавку рядом с Джинджер, положив гитару поперек коленей.

— Ты справишься с юнцом?

— Ха! И не таким бычкам рога обламывали, — Уилл поморщился. — Он напоминает покойного супруга маленькой графини. А это не лучшая ассоциация и уж точно не в его пользу.

Фламэ взял кружку с вином, но пить не стал, только катал его в руках. События ложились слушком уж удачно, одно к одному. У него было зеркало, у него были спутники, у него даже была небольшая армия. У него был способ избавиться от молодого лорда, который со дня на день вспомнит о священной кровной мести. Когда все шло слишком хорошо, Фламэ начинало казаться, что скоро все будет очень плохо. Ему стоило немалых сил удержаться и не начать расспрашивать Джинджер. Ведьма сидела рядом, пила вино маленькими глотками и смотрела в пустоту. У нее был тот самый взгляд, что у гадалок не предвещает ничего хорошего.

— Солдаты Мирабель пересекут границу еще до полудня. Их подгоняет вьюга.

— Откуда?.. — начал имперец, но отмахнулся. — Это верно?

— Взгляните на пламя, — Джинджер указала на очаг. — Оранжевые сполохи. И белесые искры.

Она прикрыла глаза и уверено кивнула.

— Вьюга. Она выметает их прочь от Каэлэда главными дорогами. Словно кто-то расчищает нам путь.

Шут загадочно улыбнулся и протянул руку.

— Доверишь мне свою гитару на две минуты, мастер Фламэ?

Нежно коснувшись струн, музыкант аккуратно передал гитару через стол. Шут взял пробный аккорд, весьма неловкий. Пальцы его привыкли к другому инструменту.

— Не слишком-то похоже на рёнг… Что ж…

Быстро приноровившись к незнакомым струнам, которых было вдесятеро меньше, и совершенно по-иному натянутым, шут заиграл тихую, легкую, печальную мелодию.

— Беззаветная преданность древним хранителям снов

Королям из глубин нашей памяти

И королевам весны

Отзвеневшей

Лишь долгие тяжкие сны

В эти долгие душные ночи

Напомнят о доме твоем.

И приснится под утро высокий чертог

Изукрашенный золотом и хрусталем

И ковры драгоценные

Дело ушедших веков

А наутро лишь голые стены

Холодные ночи

И времени плотный покров.

И приснятся под утро глаза наших сказочных фей

Наших дев-чаровниц, что попались памяти в плен

Как поют они нежно