Джинджер повалилась на снег.

В прошлый раз при помощи перстня Артемизии юной ведьме удалось воззвать к духам болот. Здесь же и обратиться было не к кому. Можно было, конечно, устроить землетрясение, но едва ли оно сумело бы уничтожить стражей Мирабель и пощадить при этом отряд разбойников. Землетрясения не слишком избирательны.

— Господи, — услышала Джинджер. Фрида, сложив молитвенно руки, косилась на небо. — Спаси его, Господи! Он ведь так в тебя верит!

Верно. Оставалось еще небо.

Джинджер крутанула на пальце перстень, ловя его силу. Ветры, дующие в вышине. Ветры, разгоняющие облака. Одной сумасшедшей ведьме нужна ваша помощь. Летите, ветры, сгоняйте сюда грозовые тучи. Сюда, ветры, сюда!

Камень в перстне раскалился и начал пульсировать. Небо потемнело. Как и в прошлый раз, колдовство сработало неожиданно для самой ведьмы. Ветер дул сильнейший, взметая снег и мелкую ледяную крошку; жестокий, необузданный шквал. И все же в нем было что-то неуловимо родное, какой-то тихий, заманчивый шепоток слышался в диком вое. Джинджер поднялась на ноги, позволяя порывам ветра трепать ее волосы. Берет унесло при первом же шквале. Ветер бесновался. Ударила молния, потом еще одна. Сражающиеся бросились врассыпную. Не утративший самообладание Адмар парировал удар нападающего на него капитана мирабелевых стражей, а потом вогнал ему меч в живот по самую рукоять.

В следующее мгновение, смиряя всеобщую панику, прозвучал красивый, звучный голос ГэльСиньяка:

— Чудо! Нам явлено чудо! Ветер на нашей стороне!

Он явно хотел добавить еще что-то вроде «с нами Бог», но природная щепетильность не позволила. Этого и не требовалось. Разбойники атамана Генриха и без того бросились в атаку.

Суррэль был отличным фехтовальщиком, и Фламэ мог в лучшем случае защищаться. Поднявшийся ветер кидал ему в лицо снег, но, казалось, еще больше он мешал противнику. Потом в землю совсем рядом ударила молния раз-другой, и разразилась самая настоящая гроза. Суррэль сбился с ритма. Люди, всполошенные явленным чудом, бросились врассыпную. Фламэ отбил удар противника, изловчился и загнал Суррэлю меч в живот. Над полем битвы разнесся крик имперца, нелепый, пафосный, изрядно воодушевивший людей. Фламэ рубанул одного из стражников, потом еще одного. Лицо и руки у него были в крови, и во рту был отвратительный вкус железа. А потом, совершенно внезапно все кончилось. Топот копыт стих в отдалении. Ветер унялся. Фламэ обессилено упал на снег и принялся счищать кровь. Рядом опустился на колени ГэльСиньяк. Он со своим арбалетом держался с краю, на расстоянии выстрела, и сумел сохранить одежду чистой.

— Молитву читать не будешь? — хрипло поинтересовался Фламэ.

— Над этим? — имперец кивнул в сторону распростертого на земле Суррэля. — Над этим не буду. Ему все равно не поможет, а в Преисподней у Насмешника в брюхе от моей молитвы будет мало толку.

Фламэ поднялся и вытащил из снега меч. Посмотрел на него озадаченно. Иртар? Рука была цела. На тонкой коже перчатки появилось белесое выжженное пятно. Ай да Джинджер! Фламэ поискал ведьму в толпе, не обнаружил и повернулся к имперцу.

— Какие у нас потери?

— Двенадцать убитых. Еще человек семь ранены, ими занялась Фрида. Даже Бенжамин мечем поперек лба схлопотал.

— Шрамы украшают мужчины, — фыркнул Фламэ.

— Генрих убит….

Имперец кивнул в сторону невысокого холма. Фламэ убрал меч в ножны и направился к собирающейся вокруг мертвого атамана кучке разбойников. Генрих Ластер лежал, весь перемазанный кровью, своей и чужой, и все еще сжимал в руках меч и кистень. Тело его было перерублено наискось от плеча к животу, и это выглядело как-то…. Непристойно. Сняв плащ, Фламэ накрыл им атамана и опустился возле тела на колени.

— Нужно похоронить усопших достойно, — распорядился ГэльСиньяк.

— Как достойно-то? — разбойники развели руками. — Разве что костер….

— Готовьте. Я отпою их.

Разбойники, вооружившись короткими мечами и тесаками, отправились обдирать ивняк, не особенно пригодный для погребального костра. Имперец опустился с другой стороны от тела и пробормотал:

— Не стоит, наверное, говорить, что я отлучен…

— А это имеет значение? — тихо хмыкнул Фламэ.

— Для них? — ГэльСиньяк покачал головой.

Фламэ вновь посмотрел на лицо покойного Генриха. Он, как не глупо это было, испытывал чувство вины. Не за жителей Пьенро, не за семью Ластера, а за гибель лежащего здесь разбойника Генриха, которую не сумел предотвратить.

— Меня зовут Фламиан Адмар, мастер Генрих, — тихо шепнул Фламэ.

— Ты разобрался все-таки, зачем это делаешь? — темные глаза ГэльСиньяка были внимательны, и внушали некоторый страх.

— Я жить хочу, Ноэль, — тихо сказал Фламэ. — Иногда меня даже посещают глупые мечты. Я думаю о доме, жене, детях. Этакие грезы на грани яви и сна. Но больше всего, по-настоящему я хочу жить.

Имперец похлопал его по плечу и поднялся.

— Приготовлюсь к погребальной церемонии.

Закрыв лицо платком от смрадного дыма, Джинджер смотрела на погребальный костер. Тринадцать разбойников и примерно столько же стражников Мирабель. Фламэ среди них не было, и это главное. ГэльСиньяк прочитал заупокойную молитву, пускай на лицах усопших и живых было маловато благочестия. Его чужая набожность вообще волновала мало. Молитва закончилась. Все посмотрели на музыканта. Имперец даже толкнул его локтем в бок.

— Вы же бард, господин. Это ж благое дело, спеть-то, — высказал неуклюже общее мнение один из разбойников. Фрида успела перевязать ему голову, и, несмотря на бледность, он ловко командовал оставшимися в живых товарищами.

Ветер пригнул черный дым к земле. Джинджер захотелось оказаться далеко-далеко отсюда.

— Дайте гитару, — тихо велел Фламэ. — Мастер Генрих заслуживает лучшего.

Джинджер отцепила от своего седла инструмент и протянула его музыканту. Тот избавил гитару от ткани и бережно тронул струны. Мелодии была тиха и печальна.

— Пусть воет ветер, треплет пламя в очаге

Пускай кричит кулик в болотах вдалеке

Пусть путник с драной туфлей на ноге

Бредет дорогой жизни налегке

Пусть плачут женщины, прижав к глазам платки

Пускай кружат над лампой мотыльки

Пусть над трясиной пляшут огоньки

Их жизни мимолетны и легки

Пусть все закончится сегодня — навсегда

В реке забвения холодная вода

Пусть все забудется, и больше никогда

Не тронет нас беда

Пусть воет ветер, стонет ветер в очаге

Пускай кричит сова средь сосен вдалеке

И я сижу с пушистой туфлей на ноге

И думаю о жизненной реке

Песня закончилась, все разошлись. Дела в свои руки взял ГэльСиньяк, ловко оттеснивший не особенно сопротивляющегося, впрочем, лорда-бастарда.

— Если кто и дальше едет с нами, выдвигаемся через десять минут.

Один Фламэ остался стоять, не сводя глаз с погребального костра. Пламя плясало в его зрачках. Быстро, не давая себе передумать, Джинджер подошла, обняла его и уткнулась лицом в спину. Фламэ даже не вздрогнул.

— Ты ведь не винишь себя во всем этом?

— Пусть все закончится сегодня навсегда

В колодцах города отравлена вода

На все забудется, и больше никогда

Не упомянется беда

Разбойники, утратившие своего атамана, единодушно решили отправиться в столицу. То ли жаждали мести, то ли податься им было некуда, то ли сработали увещевания ГэльСиньяка. Он мог быть бесовски убедителен, когда это требовалось. Фламэ это не волновало. Он ехал вдоль берега Сегиля, высматривая на горизонте дым. К Мартину такой гурьбой заявляться на стали. Переправились через реку по льду и решили переночевать в одной из деревень графства Кэр. Увы, оно было не самым густонаселенным. Вместо дыма на горизонте появилась плотная темная масса. Всадники. Фламэ опустил руку на рукоять Иртара. Предводитель темных всадников — черный силуэт на фоне белесого ночного неба — помахал. В руке у него была странная вещица, маленький жезл, увенчанный тремя то ли рогами, то ли ушами. Морозный воздух донес задорный звон бубенцов. Только у одного человека на многие карусы отсюда могла быть подобная игрушка.