А потом она вспомнила о перстне.
Идея была безумной. Из того сорта безумных идей, что почему-то удаются. Не иначе, как это веселит Бога и его присных. В перстне, который ведьма носит на пальце с тринадцати лет и до самой смерти, сохраняется часть ее силы. Ни одна из сестер не брала перстень, о прежней владелице которого ничего не знала. Впрочем, чаще всего, он переходил по наследству от матери или наставницы. Хотя, бывало, кольцо годы лежало в шкатулке в доме Первой, пока не доставалось какой-нибудь новообращенной ведьмочке. Так было с собственным перстнем Джинджер, и она понятия не имела, кто владел им прежде. Да и не хотела знать, ведь он не причинял никаких проблем. Чего нельзя было сказать о кольце Артемизии. У Джинджер дух захватило. Перстень, который носила на пальце сама Первая круга Дышащих, одна из самых могущественных ведьм! Это если опустить то, что происходила Артемизия из знатного старого рода, который пользовался в прежние времена в Калладе немалым влиянием. Джинджер вспомнила, как украла у сестер-Дышащих камень. Да, едва ли перстень Артемизии будет рад встрече с воровкой. Но отказываться от своей идеи девушка не стала.
Спрыгнув на землю, она вытащила кольцо из кошеля и изучила камень. В полупрозрачном кабошоне что-то шевелилось. От перстня исходило тепло, пугающее, возбуждающее, обещающее. И в этом была настоящая опасность магических колец: они обладали собственным могуществом, и это было слишком большим искушением. Сняв перчатки, Джинджер стянула собственный перстень, опустила его в кошель и надела кольцо Артемизии. Палец обожгло острой болью. Стиснув зубы, девушка коротко выругалась, опустилась на колени и сунула руки в снег. Это немного облегчило боль. Затем Джинджер разгребла снег, обнажая пучки мамяра. Очень приблизительно она представляла, что нужно делать, и то только потому, что дар ее проявился достаточно поздно. Ей показывали приемы, которыми пользуются сестры всех трех кругов, но она и собственные худо запомнила. Хотя подчас в колдовстве умение только мешало.
— Пожалуйста… — прошептала Джинджер пучкам травы. — Помогите мне!
Боль стала ощутимее, камень засветился ярче. Земля дрогнула. Землетрясение не входило в планы молодой ведьмы, но сейчас она бы и на него согласилась. Чтобы земля разверзлась, и болота поглотили разбойников. Чтобы ему… тут Джинджер осеклась и сосредоточилась на кольце.
Результатов своего колдовства она не видела, сосредоточенная на колдовстве и не сводящая напряженного взгляда с пучков травы, зато слышала полные отчаянья и ужаса возгласы. Ведьма понадеялась, что разбойников, а не ее собственных спутников.
— Молодец девочка! — крикнула Фрида, совершенно неожиданно оказалась рядом с Джинджер и ударом арбалетного приклада в челюсть уложила разбойника, уже занесшего меч над непутевой растрепанной головой ведьмы.
Джинджер машинально отметила, что на травнице превосходные черные сапоги, туго зашнурованные, плотно обхватывающие ногу и с каблуком, чтобы удобнее было в стременах. Стоили такие сапоги не менее тридцати мираблей, а по имперским деньгам и того больше. Фрида заложила новый болт и поцокала языком.
— Только три осталось. Смелее, сестрица. Я пока тебя прикрою.
Джинджер кивнула, хотя не слишком прислушивалась к травнице. Она продолжила бормотать слова, которые были больше жалобой или молитвой, чем заклинанием. Перстень раскалился совершенно нестерпимо. Земля дрогнула еще раз, и Джинджер без сил повалилась на снег.
* * *
Когда из болота показались неясные тени, Фламэ среагировал быстрее всех. Зажав рану на плече, он повалился на землю, прижав колени к груди. Через мгновение рядом с ним появился ГэльСиньяк. Воткнув последний нож в землю, имперец оглянулся через плечо.
— Умная девочка!
Тут Фламэ легко мог поспорить. Он вообще смутно представлял, как молоденькая ведьма-предсказательница сумела обратиться к духам болот, ну или как это следовало назвать, а еще меньше — во сколько это все ей обойдется. Он ударом ноги повалил на землю Бенжамина, сделал отчаянный знак Филиппу и закрыл глаза. Ничего нового тут не увидишь.
Ему уже доводилось видеть нечто подобное. Хотя, конечно, его мать проделывала это с большим размахом и вместе с тем — с большей осторожностью. Вот сейчас эти тени примут человеческий облик (чаще всего они походили на утопленников) и бросятся на разбойников. Страх и суеверия довершат дело. На шайку невежественных крестьян и бывших наемников ожившие покойники произвели куда большее впечатление. Фламэ вслушивался какое-то время в их вопли и лязг оружия. Пучки сухой травы и кристаллики льда неприятно кололи щеку. Наконец все стихло. Переждав еще с полминуты, музыкант поднялся, отряхнул одежду и огляделся.
— Восемь, — быстро подсчитал неугомонный ГэльСиньяк. Стрельнув глазами в сторону Фламэ, он опустился на колени и принялся читать нараспев отходную молитву.
Фыркнув, музыкант отправился изучать трупы. Действительно восемь. Остальные разбежались в суеверном страхе. Оружие у них было дрянное, и брать его Фламэ не стал. Подобрал только метательные ножи, чтобы вернуть их хозяину. Ножи были отменные, и на каждом стояло клеймо уважаемого и в Империи, и в Калладе и даже далеко на севере мастера. Когда он вернулся, то застал ГэльСиньяка в прежней позе. Скрестив руки на груди, Фламэ дождался, пока имперец дочитает молитву.
— Это обязательно? Большая их часть поминала Насмешника почаще Бога. И то, чтобы объяснить, что их толкнуло на скользкую дорожку.
— Алантий Унитар утверждал, — спокойно ответил ГэльСиньяк, — что мы молимся ради успокоения своей души. Кого бы мы притом не поминали. Впрочем, поскольку именно за эти слова его осудили и спалили в железной клетке сто сорок лет назад, полагаю, аргумент неудачный. Милорд Бенжамин, думаю, мы можем двигаться дальше. Лошади целы?
Оставив лорда-наемника разбираться с перепуганными лошадьми (две, увы, исчезли среди болот), старшие мужчины поднялись на правый холм. Здесь весь снег был истоптан и изрыт, болотная трава обуглилась, да валялся одиноко вышитый кошель Элизы. Ни ее, ни госпожи Фриды, ни леди Беатрисы не было видно. Фламэ выругался. ГэльСиньяка поступил сходным образом, и пожалуй, ругательство набожного имперца было погрязнее. Следов вокруг было множество, но разобраться в них не представлялось возможным. Натоптали и девушки, и наемники, и лошади, а ветер довершил неразбериху, пересыпав снег. Фламэ выругался повторно.
— Что будем говорить Бенжамину?
Мужчины переглянулись.
— А что он скажет на новость об исчезновении сестры? — поинтересовался ГэльСиньяк.
Фламэ нервно потер разнывшееся плечо.
— Скажет? Понятия не имею. И что конкретно сделает — тоже. Но поединок наш едва ли будет честным. Оба этих битюга постараются оторвать мне голову.
— Ну, это едва ли ваша вина, господин Адмар, — покачал головой имперец.
— Да, если не копать глубже, — мрачно ответил музыкант.
ГэльСиньяк несколько секунд рассматривал его, прежде чем изменился в лице. Сначала на нем нарисовалось изумление, потом — крайнее отвращение, и наконец — покорность судьбе.
— Так вы и есть тот самый Адмар-Палач, о котором ходит столько разговоров до сих пор?
Фламэ молча развернулся и пошел вниз. С юнцом требовалось разобраться как можно скорее. Увы, молодой лорд-наемник углядел неладное по лицу музыканта и схватился за меч.
— Что с Беатрисой?!
— Ее нет. Ни ее, ни госпожей ведьм, — мрачно ответил Фламэ.
Бенжамин поступил весьма предсказуемо и приставил клинок к горлу музыканта.
— Опусти меч, — тихо попросил Фламэ. — Иначе напросишься на неприятности.
— Что ты мне можешь сделать, калека? — презрительно спросил молодой лорд.
— Своей смертью опозорить тебя навеки, — хмыкнул музыкант. — Ну и, повеселиться на том свете, наблюдая, как ты бродишь по болотам, не в силах отыскать дорогу. Вы умеете читать следы? Нет. Чудесно! И я не умею. Едва ли господин ГэльСиньяк этому обучен. Что скажете, мэтр?
