Лорд со своими спутниками переглянулся, выглядел он весьма затравленным. Зато подскочил музыкант, ухмыльнулся бесшабашно и протянул руку.

— С радостью, красавица.

Он откровенно потешался, изучая лицо Джинджер, и та не осталась в долгу. Пока стягивала перчатку, пока брала его руку, сумела рассмотреть бродягу. Судя по светлым волосам, был он с севера, и глаза у него были тоже светлые: то ли серые, то ли зеленые, то ли голубые. Джинджер перевела взгляд на его ладонь, нахмурилась. Гадать по линиям она так и не научилась, единственное, что запомнила — линию жизни. У музыканта она оказалась длинной, его счастье. Остальное переплетение морщинок было для Джинджер не более чем любопытным рисунком, и значило меньше, чем трещины на свежем льду (вот, кстати, по чему девушка действительно хорошо и точно гадала; ее собственное изобретение). Джинджер аккуратно переместила пальцы на запястье музыканта, на дельту голубых вен, стараясь уловить пульс. Лучше всего было сейчас закрыть глаза и отдаться биению чужого сердца, да и выглядело это весьма эффектно. Но Джинджер не успела. Видение, даже не видение, россыпь осколков множества видений ударила в голову. Разжав пальцы, девушка поспешно отступила, не сводя глаз с улыбающегося лица музыканта. Этого человека ждали неприятности, такие огромные неприятности, воронкой утягивающие все, что попадалось поблизости. И на дне этой воронки таилось что-то много страшнее смерти. А еще сердце то и дело пропускало удар из-за мучающего музыканта страха.

— Мне нечего вам сказать, — покачала головой Джинджер.

Музыкант вернулся к огню, потянулся за вином. Вся его поза выражала презрение, гадалкам он, судя по всему, не доверял.

— Позволите ли вы мне погреться? — спросила Джинджер.

Наемники, подбодренные неудачей девушки, закивали. Для нее расстелили на земле плащ, отрезали кусок мяса, наполнили кубок вином. Наемники представились, представилась и Джинджер — назвавшись Элизой — и знакомство можно было считать состоявшимся.

— Вы в Шеллоу-тон едете? — спросила девушка. — Перепись, верно?

Бенжамин важно согласился.

— Я тоже оттуда родом, — улыбнулась Джинджер. — Тетка моя там сейчас живет.

Это была невиннейшая ложь. Тем более что неподалеку от ратуши в квартале медиков и аптекарей жила госпожа Ниннакет, повитуха, помогавшая Джинджер появиться на свет и растившая девочку первые несколько лет после того, как от нее отказались родители. Госпожа Ниннакет не одобряла ни знакомств, ни занятий Джинджер, терпеть не могла Сестер, но в помощи никогда не отказывала. Согласится и теткой побыть. Но лучше бы все-таки войти в свиту лорда. В каком только качестве, Джинджер пока не сообразила. Пока что она поежилась, кутаясь в короткий плащ, и доверительно сообщила:

— Разбойников боюсь жутко.

— Разве госпожа не ведьма? — поинтересовался ехидно музыкант.

Не зря он все-таки с первого взгляда показался Джинджер красивым. Верная примета — привлекательный мужчина в итоге оказывается такой несусветной гадостью, что хоть дави его, хоть сама в прорубь ныряй. Девушка оскалилась, но все же попыталась выдать эту жуткую гримасу за улыбку.

— Я всего лишь бедная гадалка. Только расположение наставниц и дало мне возможность получить право на черное платье и перстень.

Музыкант отвернулся. Джинджер облегченно выдохнула. Под взглядом его светлых глаз ей становилось не по себе.

Судя по всему, изрядно обрадованный признанием, что Джинджер — никудышная ведьма, Бенжамин вызвался проводить ее до города. Большего пока и не требовалось. В конце концов первая наставница Джанджер была целительницей и научила ее неплохо разбираться в различных травках. Если совсем прижмет, можно и приворотное зелье сварить. Главное не перестараться.

Бенжамин подсадил девушку на свою лошадь, а сам пошел рядом, держась за стремя. Правда, внимание он уделял не прелестнейшей — на взгляд самой Джинджер — ножке в жемчужно-сером шерстяном чулке, а идущему также пешком музыканту. Наемники следом за светлоглазым затянули песню о пьянстве, войне и других радостях, понятных только мужчинам. Ох, подумалось Джинджер, лучше бы к монашкам пристала.

Из-за внезапно поднявшегося ветра пришлось задержаться, и стен Шеллоу-тона путники достигли только с первыми лучами заката. Ворота были распахнуты настежь, стражник в плаще с фениксами — знаком семьи Шеллоу, откровенно скучал, опираясь на алебарду. Лорды этого почтенного семейства давно уже не имели в городе власти, ее единственный наследник мужского пола въезжал, как простой путник, и форма стражника выглядела утонченным издевательством вполне в духе королевы. Подняв по привычке всегда оглядываться глаза, Фламэ заметил на стене черную тень. Под плащом мужчины угадывался легкий доспех, тоже черный. Человек королевы. Фламэ отвел взгляд и спокойно шагнул в ворота.

Он помнил времена, когда тяжелые створки, который не взять было и самым мощным тараном, закрыли наглухо, и солнце мрачно било в металлические накладки. На поле под стенами стояли тогда воины королевы, а защитники Шеллоу-тона, еще уверенные в своей безопасности и победе, сыпали оскорблениями в адрес повелительницы. Для лорда и леди Шеллоу это закончилось трагически, а головы солдат были выставлены на стенах в назидание. Зато ворота теперь открыты…

— В прежние времена я входил бы в город, как хозяин, — процедил Бенжамин, выводя коня на улицу из-под низкой надвратной башни. Будь проклят Адмар-Палач!

— Если бы каждый им обиженный давал мне серебряник, — заметил Фламэ, — я бы давно разбогател и купил корову. Куда направимся теперь, милорд?

— Беатриса живет напротив ратуши, — Бенжамин махнул рукой, указывая направление.

— Живет?! — в голосе всегда невозмутимого и флегматичного Филиппа прорезались вдруг нотки гнева. — Да леди Беатрис держат здесь заложницей! Верный залог того, что милорд не станет отвоевывать законную землю!

Повисло неприятное молчание. Ведьма косилась на арбалетчиков на стенах испуганными ореховыми глазами. Милорд с «дружиной» угрюмо изучали мостовую. Фламэ попытался выдохнуть и расслабиться, звякнула за спиной гитара. «Верно, старуха, — слабо улыбнулся музыкант. — Не время пока себя хоронить».

Улица вильнула — Шеллоу-тон славился своими извилистыми и узкими проходами — и вышла к центральной площади. Фламэ невольно зажмурился: город за годы ничуть не изменился. Даже герб — фигуру Надежды, солнце и феникса, казалось, не поновляли все десять лет, а до того еще десять. Зато собор сверкал в сумерках новыми витражами, как сказочный замок из цветного хрусталя. Его, насколько мог судить Фламэ, изрядно перестроили, добавив новый предел, над порталом которого подсвеченная факелами Справедливость даровала святому покровителю Шеллоу-тона Ульриху всяческие блага. Скульптура была выполнена искусно, а Справедливости мастера придали вполне узнаваемые черты королевы Мирабель.

— Почему, творя гнусности, короли замаливают грехи у Бога? — пробормотал музыкант. — Не проще ли сразу подкупить Дьявола и выбрать сковородку попрохладнее?

Спутники покосились на него, но промолчали. Фламэ, хоть ему и было что сказать, также продолжать не стал. Вместо этого взглядом нашел дом, расположенный прямо напротив ратуши. Неплохой трехэтажный особнячок на каменной подклети, яркая клетка для дорогой птички.

Все спешились и направились к дому, музыкант поправил на плече гитару и поспешил за ними, не желая оставаться наедине с каменной королевой. Бенжамин, едва приблизившись, забарабанил по окованной медью двери. Никто не открывал, только распахнулось на втором этаже окошко, в которое высунулось хмурое морщинистое лицо. Окинув ночных гостей строгим взглядом, заставившим Бенжамина отступить, старуха скрылась в доме. Прошло еще несколько минут, заскрежетал замок, дверь наконец-то распахнулась, и сухонькая морщинистая домоправительница кинулась на грудь молодому лорду.

— Милорд! Какое счастье, что вы приехали! Госпожа нездорова!

1Джинджер — имбирь. Свои имена ведьмы получают по священным для них колдовским травам