Но какой моряк не оглядывается в старости на невинные дни своей юности, когда предвкушение будущих приключений, новых земель и первый неописуемый запах палубы корабля и морской соли снова с резкой горечью оживают в его душе?! Несомненно, для Дёница юношеские впечатления от его посвящения в спартанский режим муштры и утомительных физических упражнений в Киле остались «прекрасными воспоминаниями».

 После шести недель, потраченных на приобретение солдатской выправки, кадетов послали на учебные корабли: Дёниц и 54 других новобранца попали на тяжелый крейсер «Герта». Здесь во время плавания по Средиземному морю они приобретали элементарные навыки морской службы, узнавали все, что касалось корабля и лодок, впитывали базовые сведения по навигации, артиллерии и инженерному делу, а также три изнурительные недели провели в кочегарке, обеспечивая углем котлы. Это была напряженная подготовка, намеренно приближенная к пытке. Они должны были за десять месяцев изучить то, на что офицеры в британском королевском флоте, поступая в тринадцатилетнем возрасте, тратили пять лет. Порой им приходилось работать на пределе человеческих сил. «Таким образом мы получили возможность проверить себя и узнать себя наилучшим образом. Я благодарю Бога за эту возможность».

 В подобных напряженных условиях школьное братство было весьма крепким. Дёниц уже завел дружбу с кадетом, который стоял рядом с ним в строю, когда они еще занимались пехотной подготовкой. Теперь они оказались в одном подразделении и стали буквально неразлучны, по словам Дёница, разделяя одни и те же взгляды на свою новую жизнь и жизнь своих соучеников, работая вместе и отправляясь вместе на берег в увольнительную. Этим другом был барон Гуго фон Ламезан, выходец из баварской семьи, находившейся в некотором родстве с французским дворянством.

 Невозможно было найти пару более непохожих друг на друга людей: Дёниц был скрытен, очень серьезен и молчалив, младший сын рвущегося наверх отца, который воспитал его в традициях постоянного труда и, если использовать фразу самого Карла Дёница, с умом северного немца, даже, вернее, пруссака; и фон Ламезан, аристократ с более легкомысленного юга, чья смуглая кожа и телосложение выдавали примесь латинской крови, которая смешалась с немецкой у его дальних предков.

 Офицеры, которые отвечали за кадетов, имели на них огромное влияние во всем, что касалось этого столь утомительного введения в службу. Кадетам «Герты» повезло, по Дёницу, в том, что у них были первоклассные офицеры, старшего из которых он описывает как «образец спокойного, культурного поведения». Личная скромность, выправка и внешний вид, писал Дёниц, стояли на первом месте в списке добродетелей, и, вероятно, воспитание их было самой важной задачей этих офицеров.

 Когда Дёница гораздо позже спросили, каков был основополагающий принцип его обучения в качестве морского офицера, то он ответил: «Кантовский принцип категорического императива... исполнение своего долга имело высшую моральную ценность». Без сомнения, в этом ответе, записанном уже после Нюрнбергского процесса, сознательно или несознательно гросс-адмирал обращался к главному пункту своей защиты — «долгу», даже говоря о своей тренировке в молодости. То же самое можно сказать и о его стремлении воспеть скромность и чувство справедливости, которые прививались морским кадетам.

 Но он даже не упомянул в своих мемуарах о жестоких наказаниях, бывших по-прежнему в ходу и практиковавшихся в отношении юнг, основы будущего корпуса унтер-офицеров, которые тренировались рядом с кадетами. Порка была широко распространена, и за мельчайшие нарушения устава юнг все еще привязывали к мачтам.

 Также он не описывает, как, стремясь создать атмосферу исключительности в корпусе военных морских офицеров, кадетам прививали стиль офицерства прусской армии; это значило воспитание особого сурового тона в голосе, с этаким носовым призвуком, высокого и похожего на лай. Намеренно грубой, часто с грамматическими ошибками речи. Озабоченности вопросами личной и кастовой чести — дуэль, разрешение кайзера на брак, суд чести для латания дыр в рыцарском кодексе, особенно в том, что касается дуэлей и отношений с неподобающими женщинами, а на борту корабля упорное отделение себя от офицеров-специалистов, унтер-офицеров и уравнение в правах с элитой, помощниками капитана. Может быть, он не упоминает эти «знаки отличия» именно потому, что они и стали тем, что позже нанесло такой мощный удар по чести морских офицеров империи.

 Другим характерным пропуском в мемуарах стало замалчивание такого примечательного факта, как культивирование чрезвычайно напряженного отношения имперского ВМФ к Великобритании. С одной стороны, офицеры королевского флота почитались как кровные братья; гросс-адмирал принц Генрих Прусский заметил британскому морскому атташе, что «все прочие большие европейские нации не являются “белыми людьми” — идея, с которой атташе полностью не согласился: “Его Королевское Высочество отвечал в особой британской манере, что в нашем флоте этим слишком озабочены”». С другой стороны, имперский морской флот сознательно и упорно готовился ко «дню» — тому финальному моменту, когда более молодой, более мужественный, более трудолюбивый и более эффективный германский флот, оседлав волну истории — так сказал Трейчке, — отберет трезубец у стареющей владычицы морей в великой битве в Северном море.

 Ни один из кадетов не мог остаться в стороне. Состязание по строительству кораблей, которое в 1897 году начал Тирпиц, стало центральной темой как внутренних, так и внешних интересов рейха. Это состязание вынудило реагировать Англию, во-первых, заключением союза с Японией и «согласия» (Антанты) со своим традиционным противником Францией, что позволило вернуть домой военный флот с Дальнего Востока и Средиземного моря, чтобы противостоять растущему немецкому флоту в Северном море. А во-вторых, строительством превосходящих по своим характеристикам кораблей, ставших впоследствии известными как «дредноуты», что, в свою очередь, заставило Тирпица обратить особое внимание как на количественную сторону, так и на качественную. Все это колоссально повысило расходы, так как Королевский флот в каждом классе кораблей строил суда большего тоннажа, и Тирпиц должен был либо ответить на этот вызов, либо признавать свое поражение.

 Тирпиц не имел ни малейшего намерения признавать поражение, а кайзер не собирался позволять Британии «диктовать» ему размер его собственного ВМФ; соответственно, флот строился на кредиты, и национальный долг, равно как и налоги, рос с весьма тревожащей скоростью. Это увеличило и без того растущий разрыв между традиционным помещичьим юнкерством и новым торгово-промышленным классом. В целом это соперничество стало совершенно непродуктивным, уменьшив свободу маневра Германии в международных делах, а Великобританию вовлекло в разные союзы и заставило озаботиться растущей мощью рейха, что серьезно усилило напряженность во взаимоотношениях двух стран. Дело зашло настолько далеко, что в первый год обучения Дёница, в 1910-м, глава партии социал-демократов Август Бебель отважился на чрезвычайный шаг, завязав тайную переписку с британским министерством иностранных дел, чтобы предупредить англичан о грядущих опасностях.

 «Будучи по рождению пруссаком, я сам считаю Пруссию кошмарным государством, от которого не приходится ожидать ничего, кроме кошмарных дел; Англия, без сомнения, испытает это на себе быстрее, чем другие народы. Реформировать Пруссию невозможно, она останется юнкерской, какой она является сейчас, или же распадется... Я не могу понять, чего добивается британское правительство и народ, позволяя Германии подползти так близко со своим морским оружием...

 Я убежден, что мы находимся накануне самой ужасной войны, которую только знала Европа. Все не может продолжаться так, как оно идет сейчас, груз военных расходов придавил народ, о чем и кайзер, и правительство в полной мере осведомлены. Все толкает Германию к великому кризису...»