Между тем изменилась вся ориентация морской политики. После аншлюса Австрии наступило время второй части программы Гитлера — захвата Чехословакии. Западная часть этого государства была зажата между Австрией и Германией, немецкоговоряшие жители Судетской области — теперь практически единственные представители замкнутой «расы-ядра» вне рейха — действовали в согласии с Гитлером и министерством пропаганды Геббельса по созданию внутреннего напряжения в стране и организации оправданий будущих действий немецкой армии по образцу Австрии. Однако у Чехословакии был заключен оборонительный договор с Францией, и французское правительство дало понять, что намерено его соблюдать. Тогда 22 мая, когда казалось, что немецкая армия уже готова выступить, британский посол в Берлине потребовал встречи с Риббентропом и передал ему личное послание от виконта Эдуарда Галифакса, государственного секретаря по иностранным делам: если будет использована сила, то он не берется предсказать возможные последствия «и лично не сможет гарантировать, что его страна останется в стороне».

 Гитлер, вероятно, отреагировал столь же бурно, как и кайзер в похожих условиях, при вмешательстве Британии в балканский кризис в декабре 1912 года: «В окончательной битве между славянами и тевтонами англосаксы будут на стороне славян и галлов!»

 Разразился ли тогда Гитлер одним из своих неконтролируемых припадков гнева, как, говорят, случалось с ним потом в моменты кризисов, неизвестно. Однако 24-го числа его морской адъютант, бывший подчиненный Дёница, командир миноносца Карл Йеско фон Путткамер, послал Редеру телеграмму с приглашением к фюреру на 28-е; в этом послании содержались и предложения по ускорению строительства флота, особенно подводных лодок и больших военных кораблей, что не оставило у Редера сомнений в том, что их целью будет Великобритания.

 То, что Гитлер довольно двусмысленно предлагал на «совещании Хоссбаха», теперь решительно отвергалось: пошаговое приобретение гегемонии на континенте при нейтралитете Англии было химерой; необходимо создать такую угрозу линиям поставок, особенно подводными лодками, чтобы Великобритания просто испугалась вмешиваться в континентальные планы. Это была предсказуемая реакция международного террориста; также это было повторением тактики, которую попробовал канцлер кайзера перед Первой мировой; полное возвращение к политике Тирпица; и не было никакого выхода для Германии, зажатой в самом центре суши.

 Редер пришел к схожим политическим выводам по крайней мере на месяц раньше, хотя, конечно, Англия всегда была в его долгосрочных планах. На «перемывании» итогов годичной военной игры он открылся главе балтийской базы адмиралу Альбрехту: «Я убежден, что сегодня мы должны понимать, что нам предстоит война с Францией и Англией, в результате чего характер морских операций радикально изменится».

 Он не предпринял шагов, чтобы поменять этот характер; возможно, он все еще считал опасным обсуждать официально такую возможность. Однако немедленно после получения телеграммы от Путткамера он превратил эту возможность в официальную морскую политику. И после совещания с другими главами военных служб 28-го, на котором Гитлер подтвердил свою «неизменную решимость сокрушить Чехословакию военным путем», — совещания, о котором Редер совершенно забыл к тому времени, когда оказался на скамье свидетелей в Нюрнберге, — Редер приказал помощнику, офицеру своего штаба, подготовить рапорт о возможности вступить в морскую войну с Великобританией.

 Рапорт, известный по имени его составителя как «Меморандум Хайе», расставил все по местам: силой Англии были ее стратегическое географическое положение прямо напротив выходов Германии в океан и ее сильный военный флот, с которым Германии не стоит и надеяться сравняться; а ее слабостью была зависимость от колоний. Из этого следовало: «Морская война будет битвой за экономические и военные морские коммуникации».

 Это суждение полностью соответствовало одной из крайностей доктрины Тирпица о решающем значении надводных морских битв; однако доктрина не учитывала безнадежного стратегического положения Германии, так как и налетчики на торговые корабли противника, и их танкеры и корабли обеспечения будут вынуждены прорываться туда и обратно через блокаду, которую британцы запросто могут организовать на Ла-Манше и в северной части Северного моря.

 Ситуацию можно улучшить, указывал Хайе, захватом Голландии, Дании и Норвегии, но и это будет иметь тактическое, но не стратегическое значение, так как они все равно будут находиться внутри кольца британской блокады. Лучшим решением было бы занятие северного побережья Франции у Бреста, а затем обход блокады пролива с последующим получением свободного выхода в Атлантику. Это также обеспечит люфтваффе необходимыми базами для атак на английские гавани и корабли в проливе, жизненно важную помощь в торговой войне флота в силу того, что «в случае войны с Англией и Францией» она будет представлять собой «огромную ценность» даже для сухопутных операций.

 Когда речь зашла о типах судов, необходимых для «войны крейсеров», рапорт продемонстрировал, насколько далеко морской штаб в Берлине был от концепций Дёница: «Есть основания предполагать, что контрмеры англичан против подводных лодок, в первую очередь использование детекторов (звука), будут предприняты по самым высоким стандартам. Атаки субмарин на английские силы, следовательно, не будут слишком успешными. Если будет позволена лишь ограниченная подводная война, то «война крейсеров» с торговыми кораблями — если она будет проводится силами одних субмарин — возымеет ограниченный эффект.

 Такое суждение основывается на том факте, что одиночная подводная лодка по своей природе не может участвовать в «войне крейсеров» в открытом море, но должна использоваться в более или менее стационарном положении».

 Рапорт рекомендовал огромную «крейсерскую подлодку», вооруженную 120,7-миллиметровыми пушками и со скоростью на поверхности в 25 узлов, для торговой войны в открытом море, но указывал, что, как только такую подлодку вынудят погрузиться, у нее будет столь низкая скорость, что она окажется во власти врага с его новым детектором; торпедные же субмарины среднего размера, которые Дёниц любил больше всего, оказались помещены в раздел «Другие подлодки», чьей главной операционной областью было положение перед гаванями противника, там, где сходились трассы. «Однако именно в этих областях следует ожидать особенно сильных контрмер».

 Заключение было следующим: в подводной войне «следует учитывать большие потери в те моменты после начала войны, как только противник организует и разовьет контрмеры».

 Таким образом, подводное оружие в рапорте было представлено как малоэффективное; наиболее значимыми признавались отряды на поверхности, быстрые броненосные крейсеры с большим радиусом поражения, в сопровождении легких крейсеров, а для поддержки их прорыва в Атлантику — эскадра самых мощных линкоров. Морская авиация рассматривалась как «безусловно необходимое» дополнение.

 Рапорт был разослан на военно-морские базы для отзывов. Начальник Дёница Карлс положительно оценил его, явно смакуя скрытый смысл: «Война против Англии означает одновременно и войну против (Британской) империи, против Франции, возможно, также против России и ряда заморских стран, следовательно, от половины до двух третей всего мира. Она имеет внутреннее оправдание и перспективы на успех, лишь будучи тщательно приготовленной экономически, равно как политически и в военной сфере, и если перед Германией будет поставлена цель завоевать выход в океан».

 Или как это было сформулировано в самом рапорте: «Желание превратить Германию в мировую державу ведет к необходимости соответствующих приготовлений к войне».

 Редер одобрил этот настрой, и когда Карлс закончил свою службу в качестве начальника флота, ему предоставили особый пост по связи с комитетом штаба.

 Оглядываясь в прошлое, сейчас сложно понять логику Редера в тот кризисный для его флота момент, как его и не понимали британцы того времени — за исключением маленького круга Черчилль-Ванситтарт, — и также трудно охватить одним взглядом темные стремления, лежащие за немецкой политикой, и заявления о мире и дружбе, в которые их облекли Гитлер и Геббельс. В таком недопонимании было две составляющие.