Но, отвергая сепаратный мир, он на самом деле был гораздо ближе к реальности, чем гражданские, которые ему это советовали, и чем сам Гиммлер; во-первых, потому, что союзники ясно дали понять, что они примут только безоговорочную капитуляцию и, соответственно, никакой возможности переброски вооруженных сил на другой фронт просто не будет; во-вторых, оперативный контроль по-прежнему, по крайней мере номинально, был в руках Гитлера, и, что более важно, в его собственной северной зоне находились сорвиголовы-генералы, такие как генерал-фельдмаршал Эрнст фон Буш, которые отвергли бы любой приказ, исходящий не от Гитлера, и тогда наступил бы хаос и немцы стали бы сражаться с немцами. Это было то, за что Дёниц критиковал июльский заговор, и теперь это было гораздо важней для него, чем тогда, ибо сейчас, хотя он и был облечен властью в своей зоне, на самом деле ему были верны лишь моряки, которые не были обучены воевать на суше.
Более реальную проблему, чем гражданские, представлял собой Гиммлер. С высоты своей власти он рассматривал себя как естественного преемника Гитлера. Законный наследник, Геринг, был уже давно не в фаворе. Людде-Нойрат вспоминал рассказ Гиммлера, когда он был гостем Дёница на ужине в октябре 1944 года, — о фразе Геринга: «Черт возьми! Если бы покушение удалось, то разбираться со всем пришлось бы мне!» После рассказа Гиммлер расхохотался, а затем, внезапно посерьезнев, повернулся к Дёницу: «Как бы то ни было, в одном можно быть уверенным, герр гросс-адмирал. Рейхсмаршал не может быть преемником».
Теперь и Гиммлер тоже потерял доверие Гитлера, но все еше имел значительную власть и большую уверенность в себе — последняя лишь усилилась 23 апреля, когда Геринг был официально лишен всех своих постов после того, как из его южной штаб-квартиры пришло сообщение, которое Гитлер ошибочно принял за попытку узурпации власти. Надежды Гиммлера на заключение мира основывались на том, что он считал: западные державы примут его как главу государства.
Теперь назначение Дёница фюрером северной зоны включало в список преемников и его. Гиммлер, кроме того, должен был знать, что о Дёнице говорилось как о возможном преемнике в Рейхсканцелярии в то самое время, как он поставил под сомнение качество работы Геринга как главы люфтваффе. Дёниц, со своей стороны, знал, что не сможет поддерживать внутренний порядок в своей зоне без Гиммлера, что Гиммлер тоже, конечно, знал. Ситуация была чрезвычайно деликатной.
Тем не менее, оба хорошо сработались, что им пришлось сделать для того, чтобы предотвратить тотальный хаос; по словам главы личной охраны Гиммлера, штурмбанфюрера СС Гейнца Махера, его шеф каждое утро ездил в штаб-квартиру флота в Плене.
Естественно, они думали о преемнике. Гитлер решил не покидать столицу 22 апреля вместе со всеми. Это решение поддержал Геббельс своим планом устроить грандиозный финал в стиле Вагнера посреди дымящихся руин города в качестве своей последней услуги фюреру и потомству. Обстоятельства, в которых фюрер объявил о своем решении, должны были быть известны и Дёницу и Гиммлеру, так как о них говорили в оперативном штабе Верховного командования, который переехал во временную штаб-квартиру в Ной-Роофене, у Рейнсберга, в 100 километрах к северу от Берлина. Кейтель и Йодль стали свидетелями необычной сцены в бункере во время ежедневного совещания. Гитлер, бушуя по поводу предательств, вдруг мертвенно побледнел и прерывающимся голосом сказал, рыдая: «Мне надо застрелиться».
Так как было ясно, что Берлин долго не продержится, вопрос о том, что случится, когда Гитлер покинет сцену, часто обсуждался. Дёниц явно высказал свою готовность служить под началом Гиммлера. Несмотря на это, он не знал о попытках Гиммлера связаться с западными державами — по крайней мере, он выказал полное неведение, когда его спросили об этом по телефону из Ной-Роофена 28 апреля. Один иностранный бюллетень открыл потрясающую новость: предложение Гиммлера было отвергнуто на том основании, что капитуляцию должен принять также и Советский Союз. После этого звонка Дёниц связался с Гиммлером, и через полтора часа — в 17.20 рейхсфюрер СС позвонил в Ной-Роофен, чтобы сказать, что это ложь!
К этому времени запас оптимизма Дёница, казалось, исчерпался. Во время визита в ставку Кейтеля днем раньше, 27-го, он узнал об ужасном распаде армии, о том, что командиры на севере принимают все решения самостоятельно, что войска и гражданские толпами бегут на запад с одной только мыслью — не попасть в руки большевиков и что ясно одно — продвижение русских от Одера невозможно остановить. Он узнал и о том, что ситуация с горючим и оружием близка к катастрофе: как только падет Мекленбург, запасы продовольствия и вооружения закончатся и будет буквально нечем воевать; кроме того, Берлин был окружен — русские сомкнули кольцо с американцами на юге.
По словам его зятя, Гюнтера Хесслера, Дёниц вернулся из Ной-Роофена уверенным, что дальнейшее сопротивление невозможно и, следовательно, бесполезно и что никакого преемника у Гитлера после падения Берлина не будет. Он по секрету сказал Хесслеру, что предложит флоту сдаться — после предположительной смерти Гитлера, а сам, чтобы не запятнать свой флаг позором, будет искать смерти в бою. Хесслер якобы спросил его, не будет ли лучше остаться у власти, чтобы сдержать хаос, но Дёниц ответил, что в том хаосе, который наступит, будут потеряны все ценности и для будущего Германии будет лучше, если окажется, что были люди, которые имели мужество сделать правильные выводы, не думая о себе.
Вечером 28-го новость о мирном предложении Гиммлера западным державам достигла бункера Гитлера. Это было страшным потрясением: «верный Генрих» оказался предателем! Гитлер впал в очередной припадок бешенства, забегал, волоча ногу, по коридорам бункера, выпаливая новость всем, кого там встречал. Он ворвался в комнату, где новый глава люфтваффе Роберт Риттер фон Грейм оправлялся от ран, полученных им в то время, как он летел в столицу для того, чтобы получить это назначение! Гитлер приказал ему лететь немедленно в штаб-квартиру Дёница и арестовать Гиммлера.
Грейму помогли подняться по ступенькам бункера с его костылями и дойти до места, где стоял легкий самолет, на котором он и пилот Ханна Рейч, разделившая с ним опасное путешествие в Берлин, вырулили по широкому проспекту, ведущему к Бран-дербургским воротам, откуда уже тянуло порохом, и беспрепятственно взлетели над монументом. Пока они уходили из города, Гитлер готовился к предпоследней церемонии своего театрального ухода из жизни — свадьбе со своей давней любовницей Евой Браун. После формальностей все выпили шампанского, и в два часа ночи Гитлер покинул общество, чтобы продиктовать свое завещание. Он отказался принять ответственность за войну и за гибель и страдания миллионов людей; все это было лишь результатом «международного финансового заговора» евреев. После этого, подтвердив, что он намерен закончить жизнь в столице той страны, которой он отдавал все до последнего тридцать лет, он проклял Геринга и Гиммлера за их секретные переговоры и вычеркнул из всех своих списков.
«Чтобы дать немецкому народу правительство, состоящее из честных людей, которые выполнят обязательство дальше продолжать войну всеми средствами, я назначаю в качестве руководителей нации следующих членов нового кабинета: рейхспрезидент — Дёниц, рейхсканцлер — доктор Геббельс, министр партии — Борман...»
Далее следовал длинный список других должностей, из которых Дёницу достались также посты военного министра и главнокомандующего ВМФ. Учитывая, что сам Гитлер сочетал в себе посты рейхспрезидента и рейхсканцлера и что он знал о намерении Геббельса, которого он назначил рейхсканцлером нового правительства, умереть в бункере вместе с ним, представляется, что он намеревался передать Дёницу всю полноту власти как фюреру. Это же ясно и из того, что он назначил его военным министром.
Решение Гитлера остаться в столице рейха было из тех, что сопровождали всю его карьеру: решение, которое помещало его в безвыходное положение. В последний раз выбор был: или смерть, или победа. И он все еще надеялся на победу и поздно вечером 29-го послал возмущенное послание Кейтелю, который сдерживал наступление русских, с вопросом: где же те части, что освободят столицу, и почему они не атакуют? Кейтель после долгих размышлений рано утром 30-го написал ему правду: этих частей просто нет. В бункере это было воспринято как еще одно предательство, и Борман послал сообщение Дёницу, обвинявшее Кейтеля и призывающее бороться с предателями.
