Мне нужна защита. Хоть что-нибудь. Базовый метод. Самый простой прямоугольник, два метра в высоту, метр в ширину, прочный. Я сжимаю руку. Прямоугольник появляется, но не там, где нужно. Он позади уже летящего на меня с целью убийства Теодора. Я неуклюжим рывком уворачиваюсь, а затем, взмахом руки, притягиваю барьер. Прямоугольник врезается в спину Теодора и прижимает его к стене. Я стараюсь подняться, но чувствую, что позади меня Пума. Вновь падаю. Надо мной пролетает тончайший кинжал из Пумы, созданный Аеоном. Он в миг разрубает прямоугольник, освобождая Теодора, а затем направляется в мою сторону. Благо Элис успевает спасти меня.

— Я твой противник! — кричит она, обращаясь к Аеону.

— Да какой ты противник? Ты ведь неспособна даже… Архк, — Аеон теряет равновесие и почти падает.

Вокруг него кружат сотни тонких как человеческий волос, почти незаметных лезвий. Я оборачиваюсь на Теодора. Его тело вновь бежит ко мне. Я напрягаю руку и создаю барьер, а затем отталкиваю Теодора от себя. Быстро представляю магнит и приковываю своего друга к земле. Все его кибернезированное тело трясёт. Подшипники, гидравлика, кибер-мышцы сжимаются и разжимаются. Его голова поднимается и опускается, он сильно бьётся затылком о пол. Я прикладываю ещё больше силы в магнит и намертво прибиваю его к земле. Только его глаза способны двигаться, они крутятся как безумные вокруг своей оси, а затем останавливаются на мне. Мне всё ещё кажется, что он живой. Шаг. Ещё шаг.

— Саймон, что ты делаешь, блять. Убей его! — кричит Элис.

Я прикасаюсь к голове Теодора и пытаюсь проникнуть в его сознание…

Я стою на небольшом постаменте. Вокруг, когда-то бесконечное, когда-то занимающее весь горизонт и вертикаль, цветочное поле. Сейчас тут лишь пепел, обгоревшая земля и чёрные, как после ядерной зимы или извержения супер-вулкана, грязные и пыльные облака. Тут холодно. С неба сыплются осадки — снег вперемешку с мраморного цвета золой. Кругом тысячи и сотни тысяч могильных камней: круглые, овальные, квадратные, в форме креста. Я поворачиваю голову. Теодор. Он сидит на коленях, его тело скрючено в ужасающей форме. Плечи напряжены и подняты наверх, голова откинута назад так, что его застывшие без движеня глаза смотрят на меня. Грудной отдел позвоночника явно вытянут вперёд, а шейный и поясничный отделы натянуты назад. К его спине прикреплена страшная машина, издающая, бьющий по ушам, низкочастотный звук. У механизма за его спиной множество тонких лапок, которые обвивают тело Теодора с такой силой, что кожа кровоточит, и пять широких лап, состоящие из сотен соединённых в цепочку металлических пятиугольников. По одной на каждую из конечностей и одна, входящая в затылок. Он смотрит в мою сторону, но сквозь меня. Не знаю, видит ли он вообще. Существует ли до сих пор Теодор? Мышцы его челюсти напрягаются и расслабляются. Кажется, он посылает мне какой-то сигнал. Я прикасаюсь к его окровавленному лбу и проваливаюсь глубже.

Только что наши сознания лишь граничили друг с другом, а уже сейчас наши души сплелись в прочную верёвку…

Чёрная, как его белки, темнота.

Мрак и тьма.

Ничего не существует.

Я заглянул в бездну, и она меня поглотила…

Вдруг голос, почти ангельский, совершенно спокойный и неуместный для окружения, если окружение “тут” — вообще существует:

— Привет.

Знакомый и такой родной голос.

— Тео, это ты?

— Мы, Саймон. “Мы”.

— Где ты?

— “Мы” — “Тут”. Бесконечный конец и конечная вечность. “Тут” почти не существовало меня, пока не стало тебя. Был лишь холод и образы меня там, с той стороны. А теперь мы “Тут”. “Мы”, пожалуй, в той части человеческого сознания, которой и не существует, пока существует человек. На сотни порядков глубже самого глубокого подсознания.

— Как дела, Тео?

Он ничего не ответил.

— Понимаю, у меня также. Я столько хотел сказать, столько спросить. А теперь мы “Тут”, — я замолчал, не имея понятия о том, что мне сказать.

Я молчал долго, но через секунду заговорил. “Тут” не существует времени, пространства. “Тут” ничего нет, кроме “Нас”, холода и тьмы.

— Тут холодно, — сказал я, после чего стало ещё холоднее.

— И темно, — ответил Тео, после чего стало ещё темнее.

— Ты ведь ещё в баре хотел мне всё рассказать?

— Но не смог, паразит в моём теле не позволил мне. Аеон наслаждался этим. Хоть я и знаю, зачем ему всё это, кажется, что на самом деле ему просто нравится играть с судьбами, телами и чувствами людей.

— Он ведь мог завладеть тобой в любой момент.

— Но не стал. Он наблюдал, смотрел, как драму и фильм ужасов.

Меня и моего тела “Тут” не существует, как следствие, не существует и болевых окончаний, чувств и ощущений. “Тут”, где холодно и темно, существуем только “мы”, как единое целое, но я чувствую холод и вижу тьму. “Тут” — становится ещё холоднее. “Тут” — становится ещё темнее.

— Прости меня, Саймон, — “Тут” вдруг стало немного теплее. “Тут” вдруг стало немного светлее. — Я был поглощён желанием отомстить и потерян. Я был готов на всё и, именно тогда, я встретил Аеона. Я согласился на всё, — голос задрожал, задрожало и “Тут” задрожали и “Мы”. — Я бы никогда. Слышишь! Никогда… — с одной из сторон “Тут”, хоть тут их и не существует, поднялось яркое и тёплое солнце. — Если бы я только знал, Саймон, если бы я знал, что это будешь ты. Если бы… — “Тут” стало жарче и ярче, но только с одной из несуществующих сторон. — Ты не простишь меня. Я и не заслуживаю прощения.

Если бы ноль при делении на двойку давал не ноль, а две половинки нуля, то получилось бы то место, где мы сейчас находимся. Получилось бы “Тут”, там, где “Мы”. Одна половина этого нуля, поделённого на двойку, светит ярким светом и горит жарким жаром. Это половина, где “Мы” всё ещё “Мы”, но уже, хоть и немного, Теодор. Кажется, на “Той” половине я вижу Теодора. Но он, ещё, не видит меня.

— Тео.

Он промолчал.

— Тео. Я знаю. Я всё знаю. И ты всё знаешь. Пока я и ты тут — “Мы” знаём всё, что знаем мы. Я чувствую твою боль, я плачу твоими слезами, я говорю твоим языком.

— Сай, — начал Теодор.

— Нам ведь даже и говорить не нужно.

— Саймон, — продолжил Теодор.

— Но я скажу. Я ведь такой же, как и ты. Хоть нас и свела его безумная фантазия.

— Саймон, по… — продолжил Теодор.

— Наши цели совпали. Наша месть свершилась. Может, не так как мы хотели, но свершилась.

— Саймон, пожалу… — продолжил Теодор.

— Мы с тобой подружились. Мы стали друзьями, и я знаю, что настоящими.

С противоположной, от первой несуществующей стороны, тоже поднялось солнце. На моей половине тоже стало тепло и ярко, но ещё не так ярко, как на его половине.

— А представь, что нас поменяли бы судьбами? Я ведь тоже наверняка согласился бы на паразита. Я тоже был готов на всё.

— Саймон, пожалуйста, — продолжил Теодор.

“Тут” — становится ещё теплее. “Тут” — становится ещё светлее.

Наши две половины будто соединились. Половинки нуля обратились в ноль, а затем и бесконечность. Ничего не происходило, и мы говорили. Время шло и остановилось. Вот я — уже я, а Теодор — уже Теодор. Мы уже не “Мы”, а я и он по отдельности, но мы близки как никогда. Нам тепло и светло. Мы сидим на той самой койке, на которой впервые договорились о том, чтобы убить его отца. На том самом корабле, где познакомились и стали друзьями. Мы сидим, вытянув ноги вперёд и облокотившись на стенки кровати, нам комфортно. И вот, как и тогда, я создал лампу фиолетового цвета. Кого-то не хватает, но мы тут только вдвоём.

— Саймон, пожалуйста, уб… — продолжил Теодор.

— Я готов даже остаться с тобой “Тут” навсегда, — начал я.