– Ну как тебе? – донесся до Саши сквозь шум ветра и гул крови в ушах шепот Мирины. – Боишься?

Саша не мог ничего ответить. Сквозь сдавленное горло было сложно даже глотать слюну, не то что вести пространные диалоги. Однако он все еще хотел сохранить непоколебимый вид, поэтому попытался легонько отрицательно помахать головой.

Вдруг Саша почувствовал, как его тело падает вниз. Это падение длилось всего несколько миллисекунд – это Мирина сократила до острого прямой угол между его телом и фасадом здания. Но и этих миллисекунд Саше хватило, чтобы мысленно попрощаться с жизнью и остатками самообладания.

– Не надо врать – я же вижу, что страшно, – строго сказала Мирина. – А мне вот нет. Не за тебя, не за себя. Хоть сейчас прыгну вниз – лишь скажи. Я не боюсь ни смерти, ни боли. Я не боюсь, что буду горевать родные – они веков 10 уже как померли... Вампиры не чувствуют никаких эмоций, кроме ярости охотника и жгучей боли от крови. Ни любви, ни счастья, ни печали... Все эти эмоции мы играем по памяти. Мы как психопаты изображаем восторг в надежде почувствовать отклик в сердце, плачем, чтобы довести себя до истерики... И только охотимся мы по-настоящему.

Еще несколько секунд Мирина продолжала удерживать Сашу над темнотой. Затем она резко рванула его на себя и поставила на крышу. Тот дрожал и осторожно переминался с ноги на ногу, словно боясь, что от любого неловкого движения гудрон под ногами может исчезнуть и он провалится сквозь этажи.

Вскоре Мирина развернулась и неторопливо пошла к выходу с крыши. Пускай она и не испытывала искренних эмоций, но ей было понятно, что беззаботно веселиться с этим мальчиком больше не получится. Она все равно уже выпила сегодня мальчика-модель, поэтому можно было со спокойной душой (а есть ли она вообще у вампиров?) идти домой.

Череда мягких ударов о гудрон и тяжесть в спине заставили вампиршу остановиться. Повернув голову, она увидела Сашу. Его глаза были зажмурены, словно он ожидал удара, но руками он изо всех сил обнимал плечи Мирины. Вампирша оценила смелость “студентика”.

– Я уверен, тебя все боятся, – протараторил Саша, – и я тоже не могу сказать, что мне не страшно. Но мне жаль тебя. Тебе нужны обнимашки...

– Как у вас, людей, все просто, – горько усмехнулась Мирина.

***

Мирина признавала, что Саша был неплохим человеком.

Вернее, хотела бы признать, если бы могла чувствовать сердцем, а не рассуждать логически.

Саша стремился к Мирине, хотел помочь ей что-нибудь почувствовать. Дарил розы в целлофане на последние деньги, пропадал ночами с ней в клубах и гостиницах, а потом не мог с утра проснуться, чтобы пойти на пары в университет, показывал самые известные мелодрамы...

Конечно же, он делал это и не без своей выгоды – несмотря на все ужасы вампиризма, которые он мог лицезреть собственными глазами, он все еще лелеял мечту стать Мирине равным. Он периодически просил её провести ритуал обращения, пробовал манипулировать...

Но все же он был неплохим парнем.

Мирина откинулась на стуле. В руке у неё был бокал красного вина. Вампирша медленно пила напиток и лениво блуждала взглядом по складкам ткани на стенах.

Антонина пыталась утешить плачущую Дарью. Ведунья вытирала слезы с её миленького личика маленьким белым платочком и приговаривала, что все будет нормально.

Это же хотел сказать и Влад, но его смелость неожиданно куда-то испарилась. Оставшихся крупиц храбрости водяному хватило лишь на то, чтобы подлить в нетронутый бокал домовки немного вина.

– Выпей – под шофе легче все это воспринимать, – сказал Влад, легонько толкая бокал в сторону девушки.

– Я не пью, – всхлипывая, прошептала Дарья. Причитания Антонина, являвшиеся ничем иным, как заговором на спокойствие, начинали положительно действовать на домовку: та перестала плакать, правда, её плечи все еще подрагивали. – Лучше просто воды.

– А, ну, этого у меня в избытке, – пошутил Влад и уже хотел было наполнить стакан Дарьи силой мысли, когда Антонина бросила на него осуждающий взгляд.

– Руки не хватило – решил взяться за желудок? – сказала женщина и протянула Владу кувшин с водой.

Вначале юный водяной слегка стушевался: как он мог забыть об особенности взаимоотношений домовых и водяных? Но он быстро взял себя в руки и налил Дарьи воды традиционным способом.

– Спасибо, Владислав, – ответила та и взяла стакан еще слегка трясущимися руками.

Влад ничего не ответил и отвернулся – он не хотел, чтобы прозорливый глаз Антонины заметил глупую улыбку на его лице.

В любой другой день Аллан бы непременно попытался подколоть Влада по этому поводу, но сейчас он даже не заметил странное поведение обычно гордого и заносчивого водяного. Оборотень не отводил глаз от Мирины. Он бродил взглядом по её неестественным рыжим локонам, мертвенно бледной коже, искусственным алым ногтям...

И все еще видел сентиментальную славянскую девушку с темно-русой косой до пояса и живыми зелеными глазами...

***

Ночь. Луна светила с неба. Густой лес. Деревья были очень высокими, их нижние ветви располагались слишком высоко от земли, чтобы волк смог на них запрыгнуть.

Поэтому волк продолжал брести дальше. Шерсть на его боку была багрового цвета, поэтому он еле держался на лапах. Он петлял между деревьев, то и дело падая на кусты ягод. Те любят лишь людей, поэтому нещадно цеплялись за больное тело волка своими острыми ветками. Но волк в ответ лишь мог коротко постанывать.

Вдалеке волк услышал пение. Молодые люди задорно кричали, видимо, что-то праздновали – волк был неместным, он не знал обычаев. Но он понимал, что ему нужно бежать в противоположную от песен и смеха сторону, если он не хочет стать чьим-то воротником.

Вскоре деревья и кусты закончились, и волк увидел берег реки.

“Вода – это всегда хорошо, – подумал волк, завороженный игрой лунного света на темной воде. – В этой стране не принято купаться по ночам, а значит, я смогу напиться до сыта в одиночестве”.

Волк из последних сил ринулся к воде. Но когда он достиг края берега, он неожиданно заметил, что небольшой силуэт, который он изначально принял за валун, на самом деле оказался девушкой. Та сидела, сгорбившись, у самой кромки реки, пальцы её оголенных ступней касались холодной воды. В руках она сжимала венок из полевых цветов. Пристально глядя на цветы, она что-то нараспев шептала.

Волк застыл у неё за спиной. Он не шевелился, но девушка, видимо, почувствовала его дыхание затылком и отвела взгляд от венка. Она побоялась обернуться, поэтому посмотрела в воду. Из реки на неё смотрел огромный черный волк.

– Здравствуй, волчонок, – прошептала девушка, облизнув пересохшие губы. – Ты же позволишь мне уйти живой?

Волк еще плохо знал местный язык. Из всего сказанного он понял лишь слова “волчонок” и “живой”. “Живой” и “мертвый” люди часто говорили, когда его видели. Он быстро понял их значение. Но вот ”волчонок” славяне, проживавшие в этих краях, говорили по отношению к маленькому волку, еще ребенку. А эта девушка его – гигантского волка с черной всклокоченной шерстью, широкой пастью и горящими глазами – назвала волчонком...

Волк не смог долго рассуждать – издав протяжный вой, он повалился на бок.

– Ой, это никак кровь у тебя! – воскликнула испуганно девушка. В следующую секунду волк почувствовал, как его тяжелую тушу с трудом куда-то тащат.

“Ну, все, вот и конец! – промелькнуло в голове волка. – Сейчас она позовет своих друзей, который меня с легкостью добьют и освежуют”.

– Лежи, лежи, не бойся! – пролепетала девушка, когда волк попытался из последних сил вырваться из её маленьких ручек и убежать. – Я помочь хочу. Ты же меня не съел. Значит, я должна отплатить тебе.

Волк почувствовал, что его положили под какое-то дерево и укрыли ветками. Он хотел бы знать, что происходит, но уже не мог полностью открыть глаза. Лишь лунный свет успокаивал его органы чувств.