Остаток дня Фелисия отвечала на вопросы и пополняла семейную летопись. Она рассказывала все как есть, не считая нужным врать, приукрашать или преуменьшать их с Крэйвелом подвиги. Все, что нужно, летописцы сами переврут и отцензурируют. Надо ли говорить, что житие Крэйвела, описанное в книге, значительно отличалось от реальности, начиная с того, что некоторые весомые личности, такие, как например Вингрис, там вообще не упоминались.

В нужный день Фелисию без лишних проволочек сопроводил во дворец сам патриарх Кримарифов и потребовал допустить ее до ритуала усыпления Солигоста. Волшебница спустилась в обширные казематы, включающие в себя королевскую тюрьму, убежище и тайный туннель, ведущий прочь из темницы. Здесь так же располагались помещения религиозного характера, тайные святилища и храмы, назначение которых было для Фелисии загадкой.

Посвящать ее в эти тайны никто не собирался. Жрецы и так с недоверием и раздражением отнеслись к присутствию мага в их вотчине, ее любопытный нос совался туда, где было не место выпускникам академий. А репутация Фелисии в церковных кругах была далека от безупречной. К тому же она открыто злоупотребляла доверием клятвенного рода. И куда только куда смотрит инквизиция?!

Волшебница наблюдала, как высокопоставленные жрецы трудятся над специальным саркофагом, в котором будет покоиться Солигост. Они наносили на него особые руны, покрывали их специальными красками, читали таинственные молитвы и заклинания. Фелисия запоминала все, что происходило до последних мелочей. Она фиксировала воспоминание особым магическим образом, чтобы потом воспроизвести в трансе и вспомнить каждую мелочь. Для нее было крайне важно освоить эту практику, ведь в случае необходимости она собиралась применить это не только к Крэйвелу, но и к себе самой.

Все ее труды, вся ее нажитая мудрость, вся ее магическая мощь станет пеплом, когда она умрет. Фелисия не хотела, чтобы это произошло. И близкое знакомство с древними обитателями этого мира, такими как Крэйвел, Лирэй, тот же Солигост, и уж тем более Вингрис, лишь укрепили ее жажду вечной жизни. Жрецы могли прочесть эту жажду в ее глазах, они разве что не шипели на нее, всем своим нутром ощущая присутствие еретических мыслей.

Солигост был смирен. Его одели в одежды, предназначенные для сна, и уложили в саркофаг. Жрецы приступили к сотворению нужного заклинания, Фелисия нашла примечательным тот факт, что эта магия не имела никакого отношения к Селье, жрецы не отсылались к своей богине ни за знаниями, ни за силами, саркофаг даже не содержал в себе никаких магических кристаллов, которые, как волшебнице казалось, обязательно потребовались бы для столь длительных чар. Солигост чуть поморщился от неприятных ощущений, вызванных заклинанием, но его готовили к этому, подробно разъясняя, что с ним будет происходить, и как ему себя вести. Он успешно справлялся, занимаясь любимым делом – лежал пластом.

Затем саркофаг закрыли крышкой, испещренной множеством магических узоров, они вспыхнули и причудливый гроб запечатался. Фелисия мысленно сфотографировала узоры на усыпальнице Солигоста. Она займется их расшифровкой позже.

Глава 10

После суда Джессвел, Лирэй и Хьола частенько проводили время вместе, гуляя по Сели-Ашту и любуясь красотами столицы. Все хотелось посмотреть да попробовать. Каждого из них интересовали разные вещи. Джессвел представлял собой образцового туриста, которого в первую очередь привлекало все, что можно съесть и на что можно поглазеть. Кроме того, он обнаружил, что в столь большом городе девушки оказались значительно сговорчивее, нежели в Акрефе, где все друг друга знали и страшно боялись сплетен, так что пару раз молодого паладина пришлось разыскивать в девичьих спальнях. Хьола открыто осудила друга за эту низость, но ничего страшнее дружеской перепалки не случилось. Хоть Хьола и стремилась максимально отдалиться от своей семьи, которая приучила ее блюсти честь смолоду, не позволяющие никаких случайных связей, светское воспитание все равно оставило на паладинше неизгладимый след. Это проявлялось некоторым ханжеством, над которым Джессвел частенько смеялся. Но все же их дружба была достаточно крепка, чтобы выдержать это.

Хьола проявляла интерес к жизни местной знати, с большим любопытством находя сходства и различия между Сели-Аштом и Акрефом. Девушка все глубже вникала в хитросплетения местных интриг. Лирэй значительно помог ей в этом, рассказав важные аспекты прошлого, которые привели события к текущему положению дел. А сам он с удовольствием открывал изменения и новшества, которые произошли в столице за время его отсутствия.

Кардинально ничего не поменялось. Все грызлись со всеми за лучшее место под солнцем. Это была очень цивилизованная грызня, солдатами в которой были клерки и юристы, но оттого она была не менее ожесточенной, ведь на кон было поставлено нечто очень ценное – будущее.

Лирэй, поддавшись уговорам друзей, все-таки решил проверить свое поместье и навесить родственников, но друзья обнаружили, что поместья Давильнисов уже лет как пятьдесят не существует. Семейство разорвало контракт с Сельей, а потеряв привилегии клятвенного рода, не смогло удержаться на плаву и распалось. На том месте, где когда-то стоял его отчий дом, Лирэй обнаружил незнакомые знамена и гобелены чужих расцветок. Какой-то новый знатный род занял место не только в земельном плане, но и в политическом. Впрочем, он не расстраивался по этому поводу. Это стало лишь одним из множества интересных открытий, которые он совершил за время посещения столицы.

Если Крэйвел не покидал храма, в том числе, и чтобы не стать жертвой навязчивого внимания горожан, некоторые из которых узнавали его из числа прочих рыцарей, то Лирэя никто не узнавал, а его фамилия мало кому что-либо говорила. Порой, представляясь кому-то, он с усмешкой наблюдал, как человек мучительно вспоминает, что это за незнакомая фамилия такая – Давильнис. Уж не притворяется ли этот странный рыцарь паладином? Мошенники такие аферы порой проворачивали, злоупотребляя доверительным отношением к членам ордена и выбивая себе бесплатные припасы, скидки, льготы и услуги.

Паразитировали на светлой репутации ордена не только мошенники, но и бабники, охмурявшие наивных девиц россказнями о своих подвигах и не упоминая, что стянули доспехи и эмблему у какого-нибудь умершего в глуши паладина. Но такой обман чаще работал где-то в провинции, где людей не трудно было впечатлить просто опрятным внешним видом, характерным для паладинов. Джессвела, к его великому удивлению, зачастую принимали именно за такого обманщика из-за того, что он имел довольно простецкую наружность и частенько пренебрегал уходом за собой.

Магическая чистка поддерживала в чистоте, тело, зубы, волосы, одежду. Но были детали, за которыми паладину все равно приходилось следить самостоятельно: ногти, стрижка, бритье. Жрецам даже удалось адаптировать заклинание чистки таким образом, чтобы оно могло избавить рыцаря от необходимости расплетать колтуны на голове, но вот длина растительности поддавалась контролю только с помощью ножниц и бритвы. Лирэй особенно негодовал по этому поводу, ему приходилось бриться каждый день, иначе он очень быстро зарастал. Он весьма завидовал в этом плане Крэйвелу, в его роду у мужчин была очень хилая борода, а порой отсутствовала вовсе. Джессвел слегка зарастал, но не беспокоился по этому поводу, не понимая, почему аристократы так одержимы гладко выбритым лицом. У его отца была роскошная густая борода, и он знал, что, став чуть старше, будет щеголять такой же. Ну а пока он просто откровенно ленился сбривать неровную поросль у себя на подбородке.

Хьола хоть и была воспитана в лучших аристократических традициях, все равно не могла соревноваться в лоске ни со столичными красотками, ни со светскими дамами, ни с рыцаршами. Столичные паладины вообще казались каким-то отдельным ответвлением ордена. Они практически сияли абсолютной красотой, чистотой и величием. Словно в храме их обучали не боевому искусству, а исключительно поддержанию красоты, этикету и красноречию.