Его глаза расширились, когда мы поспешно вышли из отеля. — Лимузин?

Я ухмыляюсь. — Дай угадаю — ты никогда раньше не ездил на лимузине.

— Очевидно, нет. Ты первая богатая девушка в моей жизни.

Я поднимаю бровь. — О, первая? Или сколько их?

Он смеется. — Зависит от того, как долго ты будешь держать меня рядом, не так ли?

— Не могу поверить, что ты уже планируешь заменить меня на другую богатую девушку.

Он обхватывает меня за плечи и сжимает мою талию, когда перед нами останавливается лимузин. — Ты привила мне вкус к этому образу жизни.

Мы смеемся, и только когда мы оба садимся в лимузин, я понимаю, что он только что назвал меня своей девушкой.

Но разве не в этом был план? Чтобы он думал, что у нас есть отношения?

Что не входит в план, так это то, как сильно мне это нравится. То, как мне хочется улыбаться до боли в щеках, то, как от этого кожа покрывается мурашками и становится теплой, как будто я купаюсь в солнечных лучах, то, как от этого мое сердце становится таким полным, что может взорваться.

О боже. Я действительно облажалась.

В арт-галерее все так, как я и предполагала: блеск знаменитостей в дизайнерских платьях, влиятельные люди от кутюр и представители высшего общества, у которых больше денег, чем они могут потратить за всю свою жизнь.

Взявшись за руки с Ноем, я поднимаюсь по ковровым дорожкам в направлении атриума галереи. Вокруг нас мелькают камеры, репортеры из социальных сетей с крошечными микрофонами, зажатыми в длинных акриловых трубках, толпятся по краям ступенек.

Ной крепко обнимает меня.

— Почему ты не сказала мне, что все будет так шикарно? — пробормотал он мне в ухо.

— Все не так уж и причудливо, — отвечаю я, прижимаясь к его щеке. — Не волнуйся, я не оставлю тебя, хорошо?

В засаде нас встречает знаменитый журналист, одетый в изысканную двойку из розового атласа.

— Серафина Розенталь, детка, ты же знаешь, что я обожаю все, что ты носишь.

Я любезно улыбаюсь в ответ, и мы обмениваемся поцелуями в щеку. — И я тебя!

— Ты расскажешь всем модницам, что на тебе сегодня?

— Конечно. — Я поворачиваюсь к камере, даря ей свою лучшую улыбку для социальных сетей. — Это платье разработано и создано вами. Осенью я поступлю в школу моды, так что следите за новыми моделями Грязная принцесса от Серафимы Розенталь.

Рука Ноя почти незаметно обхватывает мою талию — поддержка, в которой я даже не подозревала, что нуждаюсь.

Журналистка восторгается моими платьями и расспрашивает меня о моем будущем лейбле. Я отвечаю на все ее вопросы, пока она не направляет свой микрофон в сторону Ноа.

— А кто эта прекрасная конфетка с тобой?

У него широко раскрытые глаза, как у оленя в свете фар. — Ноа. Ноа Уотсон.

— И чем же ты занимаешься, Ной? — влиятельная особа тянется к нему и сжимает его руку. Я бросаю на нее взгляд, и она тут же отступает. — Ого, ты занимаешься спортом, да?

— Я, эм, занимаюсь боксом, — говорит Ной. Он смотрит на меня и произносит слово "помоги".

Я смеюсь и веду его прочь.

— Скоро увидимся, девочка! — кричу я через плечо, не оглядываясь.

— Если это то, что значит быть богатым, — бормочет Ноа мне в ухо, — то я лучше буду бедным.

— Ты привыкнешь к этому, — вздыхаю я.

— Не думаю, что смогу, — отвечает он.

Я даже не могу его винить. К такой жизни можно привыкнуть, но я живу так с самого рождения. Дезориентирующие вспышки фотокамер, микрофоны, прижатые к моему лицу, полное отсутствие личного пространства — все это было частью моей жизни, сколько я себя помню. Даже в Спиркресте, хотя мы более или менее защищены от реального мира, мы все равно каким-то образом создали уменьшенную версию жизни высшего общества.

Я никогда не знала ничего другого, но если бы я могла оказаться где угодно прямо сейчас, то это было бы не здесь. Это было бы где-то в маленьком, отдаленном и тихом месте — с Ноем. Ни камер, ни микрофонов, ни социальных сетей, ни глаз.

Потому что, как только мы вошли в галерею, я почувствовала только это. Глаза на мне, пронзающие меня со всех сторон. Это особое ощущение, как будто к тебе что-то прилипло. Не больно, но неприятно и неотступно.

Тем более, что они смотрят на меня не из-за моего красивого платья. Они смотрят на меня из-за Ноя. Они смотрят на его лицо, слегка вежливо хмурясь, пытаясь определить его положение. Задают себе вопросы. Где мы его видели? Знаем ли мы его? Кто он такой?

Коктейльный час в самом разгаре, все пьют и делают вид, что рассматривают произведения искусства, а на самом деле смотрят на что угодно. Моего отца по-прежнему нигде не видно. Я едва успеваю обхватить пальцами бокал, как ко мне подбегают три пары богатых ньюйоркцев.

Все они целуют меня в щеку и говорят, как я выросла, как прекрасно выгляжу, какой удивительной девушкой стала. Потом они спрашивают, что на мне надето. Потом спрашивают про Ноя — настоящую причину их прибытия.

— Это мой парень, Ной, — мило говорю я. — Он живет в Дорефилде, маленьком городке недалеко от Спиркреста.

Они все обмениваются взглядами, общаясь без слов. Их посланница, женщина, которую я часто видела на мероприятиях и которую зовут Марша, поворачивается к Ною с милой улыбкой и холодными мертвыми глазами гадюки, готовой нанести удар.

— И чем же ты занимаешься, Ной?

Ной пожимает плечами. — В данный момент я занимаюсь несколькими вещами. Немного садоводства и немного доставки. Иногда работаю на кухне.

Я смотрю на Ноя, и сердце замирает в моей груди, почти болезненное ощущение. Мне никогда не приходилось просить Ноя говорить правду о своей работе, потому что ему и в голову не пришло бы лгать о ней. Ему и в голову не придет стыдиться того, чем он зарабатывает на жизнь.

— Точно, — говорит Марша со сдержанным восторгом человека, узнавшего о смерти своего врага, но не желающего показаться бессердечным. — Как интересно!

С неискренней улыбкой я оправдываюсь, оттаскивая Ноя за руку. Нас тут же перехватывает еще одна пара, затем группа пожилых женщин, которые, вероятно, являются лучшими друзьями и врагами друг друга одновременно, затем несколько человек моего возраста, затем несколько деловых партнеров моего отца.

Почти через час нам удается вырваться и перевести дух в тихом уголке галереи, наполовину скрытом массивной колонной из розового мрамора. Мы смотрим друг на друга. Щеки Ноя надуваются, а затем он испускает измученный вздох.

— Черт меня побери, — говорит он. — Неужели так будет всю ночь? Полицейский допрос каждый раз, когда мы на кого-то натыкаемся?

Я прислоняюсь спиной к мраморной колонне. — Угу.

— Черт возьми. — Ной поглаживает пальцем воротник своей рубашки. — Мне кажется, или это место также вызывает у тебя чувство клаустрофобии? Я обливаюсь потом.

Я смеюсь и качаю головой. — Это не место вызывает у тебя клаустрофобию. Дело в людях.

— Ну да… — Ной проводит рукой по своим растрепанным темным волосам. — Мы здесь уже некоторое время, верно? Как скоро мы сможем уехать?

— О боже, как бы я хотела. У нас едва ли половина коктейльного часа.

Он поднимает брови. — А что будет после коктейльного часа?

— Будет ужин, несколько бесед, потом развлекательная программа — зная моего отца, это будет перспективная молодая певица в обтягивающем платье — и после этого будет вечеринка.

Ной кивает и делает глубокий вдох, надувая щеки воздухом, а затем медленно его выпускает. — Точно. Черт, думаю, я бы предпочел провести час на ринге, принимая удары Тайсона Фьюри.

— Пожалуйста, не говори этого вслух. Если мой отец услышит тебя, он может попытаться сделать так, чтобы это произошло.

Ной выглядит искренне пораженным. — Твой отец знает Тайсона Фьюри?

— Он всех знает. — Я качаю головой. — Наверное, потому что он сам Сатана.

— О. — Ной подходит ближе и проводит пальцем по моей щеке. — Ты не ладишь со своим отцом?