Я замечаю, что у Зени в ушах бриллиантовые серьги, те, что я подарил ей на шестнадцатилетие. Она несколько дней держалась отчужденно со мной, а сегодня утром одевалась, думая обо мне. Бьюсь об заклад, она даже надеялась, что я их замечу.

— А ты как думаешь, одуванчик?

Она смотрит вверх, пораженная. — Мне? Меня не интересует твоя любовная жизнь.

Улыбка расплывается по моему лицу. — Я говорю о вечеринке. Мы с тобой можем поговорить о моей личной жизни позже. Я знаю, что ты втайне умираешь от желания узнать об этом побольше. Хорошие серьги, кстати.

Зеня ненадолго прикасается к одной из мочек уха. — Вы можете прийти как мой плюс один. Если тебя будет раздражать то, что ты будешь в моей тени, тебе лучше просто остаться дома.

— Для меня было бы честью быть рядом с вами. Зеня Беляев — будущий лидер этой семьи, и это нужно знать всем.

Она смотрит на меня долгим взглядом, как будто ищет двойной смысл или ловушку. Наконец она говорит: — Хорошо. Я возьму тебя с собой, если ты действительно смиришься с тем, что я наследник папы, а не ты.

— Зеня Беляев пользуется моей безграничной преданностью и преданностью, — бормочу я с очаровательной улыбкой.

Когда собрание заканчивается, Зеня и Михаил уходят, а я задерживаюсь, чтобы поговорить с братом.

Подойдя к его постели, я спрашиваю его: «Знал ли ты, что за твоей спиной к Зене пристают мужчины? Я оставил ее одну в клубе Адамовича на три секунды, и какой-то никчемный кусок дерьма пытался украсть поцелуй. Мне пришлось научить его манерам.

Троян проводит усталой рукой по лицу, выражение его лица мучительно. — Я этого не знал. Я надеялась, что все еще вызываю в этом городе достаточно страха, чтобы мужчины оставили ее в покое. Я так благодарен, что ты вернулся. Защити ее, Кристиан. Не позволяй никому причинить ей боль.

— О, я буду, — говорю я сквозь стиснутые зубы. Никто не подойдет достаточно близко, чтобы причинить боль моей девочке.

Троян благодарен мне, конечно. Но сожалеет ли он?

Я жду в тишине, задаваясь вопросом, собирается ли он рассказать о том, что произошло два года назад. Он должен быть тем, кто скажет ей, потому что я не могу. Она обрушит ад на голову своего отца, если я заговорю, и это подпадает под категорию того, что я расстраиваю Троян, чего я поклялся не делать. Зеня должна понять, что я человек слова.

Но Троян может ей что-то сказать. На самом деле, Троян должен быть тем, кто признается, с моей клятвой или без нее. Это ерунда, что он не сказал ей правду за все это время.

Слова сорвались с моих губ, несмотря на то, что я говорила себе, что должна заткнуться. — Когда ты собираешься рассказать своей дочери настоящую причину, по которой я отсутствовал два года? Она думает, что я беспокоился о том, что ты подошлешь за мной убийцу.

Троян сердито смотрит на меня. — Это задевает твою мужскую гордость?

Да, конечно. Я гордый человек, но это только малая часть. Мои губы кривятся в усмешке. — Зеня должна знать правду.

Он устало вздыхает. — Тогда скажи ей, если это так важно для тебя.

— Значит, я снова буду злодеем? Почему это всегда должен быть я, а не ты?

Он отворачивается от меня и смотрит в окно. — Я защищал свою семью от тебя. Она была моим единственным средством держать тебя подальше от нас.

— Но теперь, когда тебе удобно, ты хочешь, чтобы я был рядом.

— Если тебе это не нравится, ты можешь уйти. Я найму телохранителей для Зени, чтобы она была в безопасности.

— К черту, — рычу я. Как будто телохранители могли бы дать Зене защиту и преданность, которые могу дать ей я.

Я жду целую минуту, но Троян ни за что не извиняется. Отлично. Правда рано или поздно выйдет наружу, потому что я заставлю ее выйти наружу. Ему придется признаться в том, что он сделал, когда мой ребенок начнет показываться в ее животе, и будет слишком поздно для каких-либо секретов.

Я направляюсь к двери, но Троян дрожащим голосом зовет меня по имени, и я поворачиваюсь к нему.

Он умоляет меня слезящимися глазами. — Пожалуйста, Кристиан. Убедитесь, что она в безопасности. Если кто-нибудь причинит ей боль, я не… я не могу… Его горло перехватывает сокрушительная мысль, что он может потерять ее.

Никто не причиняет вреда Зене, но я все равно собираюсь взять ее и сделать ее полностью своей, и мой брат ничего не может сделать, чтобы остановить меня.

Я хрустю костяшками пальцев на правой руке. — Вам не нужно спрашивать. Никто не приблизится к моей девушке, пока я рядом, иначе они заплатят за это своими жизнями.

Три дня спустя я стою на пороге особняка Беляева, звоню в звонок, одетый в новый черный костюм и блестящие мокасины, готовый к празднованию дня рождения Юрия Голубева. Я носил черную рубашку, но не стал заморачиваться с галстуком. Я ненавижу галстуки. Я начал преступную жизнь не только для того, чтобы одеваться как тупица с Уолл-Стрит.

Я зачесала волосы назад, но, как обычно, передние пряди падают мне на лоб. Если повезет, это побудит Зеню оттолкнуть их, как она всегда делала, прижавшись губами к моим, словно умоляя о поцелуе.

Я до сих пор не получил от нее настоящего поцелуя, от этой мысли моя пятка беспокойно стучит по ступенькам, пока я жду. То короткое прикосновение моих губ к ее губам два года назад не в счет. На прошлой неделе на ее кухне было даже близко не то, чего я жажду. Я надеюсь, что сегодня она накрасила губы красной помадой, потому что я хочу, чтобы к полуночи она размазала весь мой рот.

Когда входная дверь открывается, я поправляю серебряные кольца на своих мизинцах, и моя пятка перестает постукивать, пока я смотрю на нее. Я тихонько присвистываю и провожу взглядом по телу Зени, от красных туфель на шпильках к ее голым гладким ногам, к короткому красному платью-камзолу с перьями по подолу и, наконец, к ее красивому лицу и длинным, свободным волосы.

— Ты выглядишь чертовски сногсшибательно, — выдыхаю я.

— И тебе привет, — холодно говорит она, отворачивается и идет к зеркалу в прихожей, где берет помаду и снова наносит ее.

Красная помада. Как я и надеялся.

Пока она укладывает локоны, я подхожу к ней сзади, беру ожерелье со стола в холле и надеваю его на ее шею. Ее взгляд скользит между нами, пока я застегиваю застежку.

— Мы хорошо смотримся вместе, не так ли? — бормочу я, кладя руки ей на плечи. Мы выглядим мощно. Мы похожи на Беляевых.

Зеня ничего не говорит, но ее голодные глаза пожирают мое лицо.

— Ты с нетерпением ждешь сегодняшней ночи? — спрашиваю я.

Зеня поворачивается ко мне и кладет руку мне на грудь. — Да, но… — Она переводит взгляд на лестницу и снова на меня. — При нормальных обстоятельствах я бы пошел с папой, или он пошел бы с нами.

Я провожу большими пальцами по ее ключице и киваю. Как бы я ни был зол на Троян, я понимаю, как странно она себя чувствует.

Бедствие заполняет ее глаза. — Это особая боль — встать на место папы, пока он еще жив и дышит. Я чувствую себя паразитом. Стервятник.

— Я обещаю тебе, что когда твой отец смотрит на тебя, он не чувствует ничего, кроме гордости.

Зеня гладит меня по груди и шепчет: — Он так рад, что ты вернулся.

Он? Я не уверен в этом, но меня перестало волновать, что мой брат думает обо мне, когда он выгнал меня из этой семьи два года назад. — Как вы себя чувствуете?

Она смотрит на меня сквозь ресницы. — Я не знаю, как себя чувствовать. Ты уже не тот человек, которым был два года назад.

Я беру ее подбородок большим и указательным пальцами. — Я тот же человек, которым всегда был. Я просто решил показать вам разные части себя. Ты был так молод тогда. А теперь ты… — Я улыбаюсь и перевожу взгляд с ее глаз на губы, на платье.

Чертовски вкусно.

Зеня смотрит на меня задумчивыми голубыми глазами. — Тогда ты был таким диким и непредсказуемым. Ты по-прежнему так же опасен, как и всегда, но теперь ты выглядишь более сосредоточенным. Я… думаю, мне это нравится в тебе.