— Чего ты, черт возьми, хочешь? — спросила я с ноткой отчаяния в голосе. Я осмелилась подойти на шаг ближе, чтобы другие струпья не услышали. — За его жизнь. У меня есть еда, полбуханки хлеба. Перевязки. Бинты, бальзам, игральные кости… — Я скопила целое состояние, по крайней мере, там, в Яме — на солнце все это было почти бесполезно. Безделушки, по большей части.

Взгляд Йорина метнулся ко мне, затем вниз и снова вверх.

— У тебя нет ничего, чего бы я хотел, — сказал он ровным голосом. — Мне ничего не нужно. В этом аду меня ждет только смерть и копание, но я не буду копать. Я убиваю, потому что могу. Потому что в круге камня и крови я снова свободен. Вот так. Уходи.

— Свобода? — спросила я, цепляясь за единственное, что могла предложить. — Ты хочешь быть свободным?

Йорин не ответил. Он был угрюм, как зверь в клетке, который помнит, каково это — быть диким. Я слишком хорошо знала это чувство. Йорин хотел быть свободным, но потерял надежду на это. На арене он обрел свободу иного рода. Я думаю, что потребность убивать была чем-то другим. Я думаю, что это было связано с властью. Потребность чувствовать себя могущественным, держа в своих руках жизнь другого человека и уничтожая ее. Мне всегда было интересно, что чувствовал Йорин в те моменты, когда забирал чью-то жизнь. Более того, мне всегда было интересно, что он чувствовал потом. Испытывал ли он такое же отвращение и сожаление, как и я? Или для него все это было пустяком?

— Я могу вытащить тебя. — Я наклонилась еще ближе, так близко, что почувствовала исходящий от него запах пота. — Я выхожу. Я могу взять тебя с собой.

Во всех отношениях наступает момент, когда власть сдвигается. Бесчисленное множество мелких моментов, небольших изменений в динамике отношений между двумя людьми. Это был один из них. Переход от меня, желающей чего-то от него, к нему, нуждающемуся в чем-то от меня. Он не поверил мне, не совсем. Но он хотел поверить.

— Как? — спросил Йорин.

Я покачала головой.

— Не здесь, — сказала я. — У меня небольшая группа. Мы уходим. Скоро. Без Изена ничего не получится.

— Откуда мне знать, что ты не врешь? — спросил он.

Ответ показался мне очевидным.

— Ниоткуда. Но тебе нечего терять, и ты можешь получить все. Я даю тебе шанс выбраться отсюда, и от тебя требуется только одно — не убить одного гребаного струпа. Насколько это сложно? Я не прошу тебя проиграть, просто не убивай его. Пожалуйста.

Йорин прислонился спиной к стене и скрестил руки на груди. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Возможно, он пытался решить, говорю ли я правду или просто тяну время. Возможно, он подбрасывал монетку в уме, не убить ли меня прямо сейчас. Мне больше нечего было предложить, не было других козырей для игры. У меня была только надежда, что он увидит правду: это ничего ему не будет стоить, но может дать все, чего он хотел.

— Пять дней. Пять боев, — сказал он, наклонился вперед, и выражение его глаз убедило меня в правдивости его следующих слов. — Если я не выйду отсюда через пять дней, я убью твоего парня, а потом убью тебя.

После этого больше не о чем было говорить. Я могла бы попытаться выторговать больше времени, но у меня было чувство, что это только ослабит мои аргументы. Нравилось мне это или нет, но я только что поставила на кон наши жизни.

Я осталась посмотреть бой, хотя мне было больно. Странно звучит, но мне было больно. Держу пари, Изену было гораздо больнее. Каким бы быстрым и сильным он ни был, у него не было ни единого шанса против Йорина.

Хардт так и не появился, и я молча наблюдал за происходящим в одиночестве среди толпы орущих струпьев и бригадиров.

К тому времени, как все закончилось, Изен превратился в кровавое месиво, все еще пытаясь встать, несмотря на избиение. Он не нанес ни одного сильного удара. Толпа кричала, ревела. Они знали, что будет дальше. Многие струпья избегали арены — им не нравилось смотреть, как люди умирают ради спортивного интереса, — но те, кто пришел посмотреть, хотели увидеть смерть. В тот вечер я лишила их этого удовольствия.

Насколько мне известно, Изен был единственным человеком, который когда-либо сражался с Йорином и остался жив. Полагаю, для кого-то это могло бы стать большой честью, но он все равно воспринял это как поражение. Хуже того, он знал, что остался жив только потому, что я убедила Йорина не убивать его. Все знали, что это была единственная причина, по которой Изен выжил в той схватке. Несмотря на весь ущерб, который это могло бы нанести нашей дружбе, для моей репутации в Яме это принесло гораздо больше пользы.

Мне было всего четыре года, когда началась война между Орраном и Терреланом. Я много читала на эту тему и теперь знаю правду, рассказанную обеими сторонами. Войну начали орранцы, но она началась задолго до того, как первые войска пересекли границу.

Земли Оррана изобиловали скалами и лесами; кроме того, в них проходила неукротимая горная цепь Киней. Там, где земля начала становиться плоской и пригодной для возделывания, терреланцы установили свои границы. Наш маленький континент Иша всегда был цветущим, богатым ценными минералами и сельскохозяйственными угодьями. У них была земля, у нас были шахты. Но война началась не из-за этого.

Почти за столетие до моего рождения Орран и Террелан поглощали все более мелкие королевства, пока на Ише не осталось только два. Они провели линию на земле, из-за которой наши солдаты смотрели на их, а те, в свою очередь, смотрели на наших. В исторических книгах это время называют мирным, но, держу пари, оно было каким угодно, но только не мирным. В результате санкционированных рейдов по приграничным городам семьи с обеих сторон оказались втянутыми в конфликт еще до его официального начала войны. Джозеф был из одной из них. Он стал сиротой еще до ее начала, но все равно обвинял Орран в том, что тот первым официально объявил войну.

В то время я даже не знала, что такое война, не говоря уже о том, что была частью империи Орран, которая сражалась с Терреланом. Моя маленькая лесная деревушка находилась далеко от фронта. Я думаю, что Кешин подошел ближе всего к войне, когда вербовщики забрали меня у родителей.

Годы спустя, после десяти лет обучения в академии, нас с Джозефом отправили на передовую. К тому времени империя Орран уже проигрывала. Многие Хранители Источников уже погибли. Не говоря уже о солдатах, которым было поручено вести боевые действия на передовой. Так много жизней было потеряно из-за линий на карте.

Наши наставники утверждали, что мы еще не готовы. Генералы утверждали, что готовность больше не имеет значения. Терреланцы были всего в нескольких днях пути от столицы, и, если бы они добрались до нее, война была бы практически проиграна. Посмотрев отчеты и карты того времени, я могла бы им сказать, что война была уже проиграна, и два молодых Хранителя Источников не могли ничего изменить. Нам удалось слегка замедлить наступающий прилив плоти, металла и магии. И, подобно приливу, наступление терреланцев было неудержимо.

Они послали нас с лучшими разведчиками, которые остались в армии Оррана. Я помню женщину по имени Аранет; она была высокой и гибкой, но лицо у нее было как старая кожа, жесткое и морщинистое. Аранет не волновало, что мы были Хранителями Источников. Ее не волновало, что каждый из нас имел звание капитана и, следовательно, был выше ее по званию. Аранет помогала нам выжить, пока мы продвигались по завоеванным землям Оррана, преследуя наступающую терреланскую армию. Не сомневаюсь, что без Аранет нас бы взяли в плен или убили бы задолго до финальной битвы.

Под бдительным присмотром разведчиков мы пробирались в лагеря терреланцев. Джозеф использовал биомантию, чтобы испортить запасы продовольствия, ускорить разложение и посеять болезни. Я использовала демономантию, чтобы призвать монстров из Другого Мира, которые терзали лошадей. Мы устраивали столько хаоса, сколько смогли, и исчезали прежде, чем солдаты соображали, что нас надо искать. Для нас это было как игра. В те дни я считала себя неприкасаемой.