И в этом слиянии был кайф, но не тот, что знаком людям. Это было нечто большее — экстаз, который исходил не от тела, а от самой сути существования. Это было чувство абсолютной свободы, когда ты больше не отделён, когда ты — часть всего, и всё — часть тебя. Я понял, что это невозможно передать словами, и что тот, кто испытает это, уже никогда не сможет вернуться к прежнему пониманию реальности.

Минутку. Я что занимаюсь сексом с Энн?!

— Кузнецов! Это всего лишь объятия! Ты еще даже с полом не определился. Какой тебе секс? — Энн явно веселилась.

«Ну и пусть», подумал я и спросил: «а секс у вас лучше?»

«Намного» — был ответ, после которого я подумал, а хорошо, что я теперь буду линеей. Надеюсь, что мужского пола.

— Слушай, а почему меня пытался убить Судзуки? Он риада?

— Он зародыш риады. Когда этот мир стал реальным, к нему пришел риада и поманил вечной жизнью. Поэтому Судзуки для него должен был собрать всю кровь вместе с душой, пользуясь технологией риады.

— А как же там сейчас ребята, там же такой противник! — спохватился я. — А если он на них нападет?! Они же не справятся.

— Не волнуйся, он уже больше никогда ни на кого не нападет. И ряды риад тоже не пополнит. — заулыбалась Энн.

— А в том мире есть еще зародыши? — поинтересовался я.

— Джин, Ника и Тоджиро, возможно, зародыши линеи. Пока рано судить.

— Но ты же сказала, что зародыши линеи очень редки!

— Это так. Вероятно, это ты на них так повлиял, поэтому я и отправила их к тебе. Без тебя у них бы не было потенциала стать линеями.

— А риады? Эти говнюки там еще есть?

Энн кивнула: один зародыш риады есть.

— Он же опасен! Надо его оттуда убрать!

— Александр, а если я скажу, что ты можешь его спасти? Что его энергия еще может стать чистой и доброй?

— Я не уверен. Выслушав все, что ты сказала о них…

— Это не риада, а только зародыш, еще нет определенности, как с твоим полом.

— Попрошу об том не шутить! — возмутился я.

Энн невозмутимо продолжила:

— С риадами дело иметь нет смысла, а вот зародыш еще может свернуть на путь добра.

— Энн, а кто это, я его знаю?

— Знаешь, и очень хорошо. Это Мика.

К нам подлетела та же светло-голубая линея, что и вчера. Я вижу её перед собой — светящийся шар, будто сотканный из тысячи крошечных искр. Её свет — нежный, светло-голубой, как утреннее небо, но в то же время такой яркий, что заставляет щуриться.

Энергия внутри неё пульсирует, переливается, как будто это не просто шар, а целая вселенная, заключенная в прозрачную оболочку. Каждая искорка в нем — как блестка, мерцающая своим собственным ритмом, создавая танец света и тени.

От неё исходит тепло, мягкое и успокаивающее, но в то же время чувствуется, что внутри неё скрыта невероятная сила, способная вспыхнуть в любой момент. Это как будто сама энергия жизни, заключенная в идеальную форму, и я не могу отвести взгляд. Всё-таки линеи очень красивы.

— Энилия, ну как? Новичок уже выбрал свой пол? — спросила линея.

Энн вздохнула:

— Да все думает, никак решить не может.

— Дай мне с ним поговорить! Ну, пожалуйста! Ты же знаешь, как я люблю маленьких.

— Ладно, Эли.

Линея по имени Эли обратилась ко мне:

— Лапочка, ты такой красивый! Можно тебя погладить?

Я вспомнил как меня обняла Энн и какой это кайф и быстро ответил: «конечно!»

Эли запустила свою энергию в сосуд ко мне, и в месте нашего соприкосновения вспыхнули крошечные искры, как звезды, рождающиеся в космосе. Мы не просто касаемся друг друга — мы словно обмениваемся частичками себя, переливаясь и смешиваясь, создавая новые оттенки и узоры. Это похоже на танец, где нет резких движений, только плавные, почти медитативные колебания.

Эли, обволакивает меня, как теплый свет, окутывающий все вокруг. Она нежно пульсирует, передавая волны спокойствия и гармонии. В этот момент мне кажется, что мы понимаем друг друга без слов, на каком-то глубинном, космическом уровне. Это не просто прикосновение — это объятие, в котором растворяются границы, и две энергии становятся единым целым, даже если лишь на мгновение.

Эли убрала свою руку из сосуда, я даже расстроился. Хотелось, чтобы это продолжалось вечно. Энн надо брать пример с Эли. Она такая мягкая и нежная, настоящая женщина. Любой мужик мечтал бы о такой как она.

— Лапочка! А почему ты еще свой пол не выбрал? — поинтересовалась светло-голубая красавица.

— В смысле как не выбрал? — не понял я.

— Энилия тебе не объяснила? — Энн начала тихо хихикать. — Линея зарождается такого пола, какого хочет быть сама.

— Я мужчина! Я всегда хотел быть мужчиной! — завопил я. — Я никогда не сомневался.

— Просто перестань переживать на эту тему и сразу станешь линеей мужского пола. Ты постоянно думаешь о том, что боишься стать девчонкой. А если я стану девчонкой, а если я стану девчонкой? — передразнила Энн меня. — Поэтому мужские органы не могут зародиться под мысль «стану девчонкой». — Наконец объяснила Энн.

— Энилия, как ты могла! Нельзя издеваться над маленькими!

— Не будь занудой, Элиниор!

Я перестал слышать то, что было снаружи сосуда. И через буквально минуту голубая линея ушла.

— Какой еще Элиниор?! Это мужик что ли? — завопил я.

— Ну, да. А что?

— Да он же меня, он же меня! Касался!

— Просто погладил. Ты ему сам разрешил, между прочим.

— Я же не знал, что он мужик.

— Александр, повторяю еще раз: он просто тебя погладил. Ты же жал руки своим товарищам. Это не более того. Я знаю о каких глупостях ты сейчас думать начнешь, поэтому скажу сразу: линея геем быть не может.

— Вообще-вообще?

— Вообще-вообще, — передразнила Энн.

— А почему он тогда меня гладить хотел?

Энн вздохнула:

— Он просто детей любит. Если ты погладишь по голове младенца мужского пола, ты себя тоже извращенцем считать будешь?

— Нет, конечно, но я же не младенец!

— Правильно, ты еще даже не младенец, а еще только зародыш.

— Но я же жил человеком. Мне 35! Нельзя со мной как с лялькой обращаться.

— Элиниору дециллион лет. Это 33 нуля, — предвосхитила Энн мой вопрос. — Твои 35 лет для него всего мгновение. Так что он тебя лялькой считать еще очень долго будет. А теперь пошли рождаться.

Вокруг меня — тепло, мягкое и уютное, словно я нахожусь в самом сердце света. Мое сознание медленно расширяется, и я начинаю ощущать пульсацию вокруг себя. Это ритм, который я не слышу, а чувствую всем своим существом. Он ведет меня, направляет, как будто говорит: «Пора.»

Я чувствую, как моя форма, еще неясная и текучая, начинает меняться. Я будто бы растягиваюсь, становлюсь больше, ярче. Во мне появляются искры — крошечные, но такие яркие, что кажется, будто я сам становлюсь светом.

И вот я чувствую, как что-то вокруг меня начинает двигаться. Это не толчок, а скорее плавное течение, как будто сама вселенная помогает мне появиться на свет. Я вытягиваюсь, разворачиваюсь, и вдруг — я свободен. Тепло, которое окружало меня, теперь становится частью меня, а я — частью чего-то огромного и бесконечного.

Мир встречает меня миллионами оттенков, звуков и ощущений, которых я раньше не знал.

— Ну что? Полетишь сам? — спросила Энн.

И я полетел. Вниз головой. Вдруг Энн оказалась снизу от меня и превратила себя из шара в какой-то ковер. Я упал на нее.

— Летать пока рановато. Просто ходи по мне.

Вообще, я хотел обидеться и не разговаривать с ней за то, как она меня с полом надувала. Но желание научиться ходить и летать победило. И я пошел по ней, сначала спотыкался и катился кубарем, но это не было больно, это было весело.

Потом вернулся Элиниор.

— Солнышко родился. Как зовут?

— Кузнецов! — ответила ему Энн, смеясь.

— Энилия, доченька, не издевайся над маленьким, это ужасное имя.

Лапочка, какое ты себе имя хочешь? — обратился он ко мне.