Катерина же в это время рылась в своём, быстро опостылевшем ей, бауле. Остановилась. Резко встала:

– Нахуй, блядь! – раздражённо махнула рукой.

Екатерина чёрной тучей ушла к собственной парте, неаккуратно задевая других не большой так-то сумкой.

Ну а Лиза за всё это ужасающее её событие – начав прямо с катиного крика – перешла из сонного состояния в состояние шоковое. И долго стояла неподвижно, лишь водя иногда глазами. Мысли её метались с темы на тему.

А теперь вот, пока Катя уходила, Елизавета пальцем показала на тетрадь Марии. Но так и не спросила. Маша же растеряно смотрела на Катю, и не сразу заметила Лизу. А заметив: она удивлённо и активно утвердительно – закивала. Пожав немного плечами и чуть-чуть разведя руками.

Но Лиза и сама уже напряжённо посмотрела на Катю, громко бросившую сумку на парту. И только после того: как Катерина небрежно и грозно рухнула задницей на стул, – Елизавета опомнилась и аккуратно взяла тетрадь Марии.

Времени до звонка было ещё предостаточно. Ну а когда он всё же прозвенел, то протянулся тот звонок для всех четырёх девчонок – тягучей пропастью: сплошняком до следующего. Долгожданного. Однако также не внушавшего никакой надежды. Ни на что.

Но всё же: какая-никакая перемена. Школьный коридор быстро наполнился засидевшимися в холоде учениками, торопящимися теперь согреться – активным общим движением и задорным щебетом разнородных разговоров.

Маша и Лиза, обе тревожно задумчивые, идут мимо самых похожих и непохожих друг на друга одношкольников. Си́нгликов и стаек, старших и младших, собравшихся в одном месте и куда-то проносящихся.

Вот у очередного окна – стоит компания явно постарше, из нескольких весёлых сейчас: парней и девушек. Болтают. А одна из них старательно неприметно, исподтишка, смотрит на Марию и Елизавету, шагающих по коридору в полном безмолвии.

Как только обе они прошли, и даже уже отдалились, – наблюдавшая за ними тут же повернулась к своей компашке. Стараясь поскорее воспользоваться паузой в чьей-то речи, она кивнула в сторону тех двоих, Маши и Лизы, и затем намеренно негромко сказала:

– Мне девчонка из их класса написала, что веснушчатая у них теперь... – морщит лобик, вспоминает: – Лохушка на побегушках!

Она обрадовалась, что не забыла такое-то удачное прозвище. Да ещё и компания почти в полном составе громко рассмеялась. Доносчица теперь совсем довольная. Но одна девушка оказалась поглощена сомнением, о чём неуверенно сообщила:

– Серьёзно? Я думала...

Доносчица тут же защитила свою сплетню:

– Я те говорю. Её там главная у них прям при всех чмырила, прикинь!

– Я чё-то запуталась...

– А? – сплетница удивлена.

Сомневашка засомневалась уже и в себе, и попыталась уйти от развития темы:

– Да забей. Я с ними не общалась.

Это одобрила уже третья девушка:

– Ну и хорошо. Будешь с этой лохушкой общаться, сама такой же станешь.

Подключился к обсуждению и один из парней, он иронично поправил:

– Ты там не путай масти-то. Веснуха так-то лохушка на побегушках, ёпты!

И снова рассмеялись, и вновь громко, и опять почти все. Почти.

И так уж вышло, что в этой компании присутствует и Крепкий: тот самый – когда-то повздоривший с Чмырюном. А рядом с ним, подперевши спину запрятанной рукой – а руку морозненькой стеной: стоит удерживавший тогда Крепкого друг.

И до некоторых пор друг был увлечён лишь тем, что на экране смартфона, с помощью фронтальной камеры, рассматривал свою родинку на лице: недавно только начавшую расти. Парень даже и не знал – беспокоиться ли ему или же всё окей.

Но: как только он услышал слово "веснушчатая" – тогда сразу удивлённо посмотрел на разговаривающих. Услышал ещё и "лохушка" – заблокировал телефон и положил в карман. Напрягся. Повернулся к Крепкому.

А тот внимательно слушал, глаза его были широко открыты. Эмоции не понятны: злость или удивление? или страх? растерянность?

Раздался смех – парень с родинкой пристально посмотрел на гогочущих. "Её... главная... чмырила" – он склонил голову на бок, озадаченно. "Сама такой станешь" – с вызовом выпрямил шею. И вот: повторение этого пиздецки тупого "лохушка на побегушках" – вот теперь его лицо ярко выразило омерзение. Он демонстративно, для самого себя, засунул руки в карманы: не собираясь сдерживать Крепкого. И даже немного саркастически улыбнулся – предвкушая.

Он посмотрел на Крепкого, привычно ожидая от того вполне определённых действий и слов. Но с удивлением, и даже ужасом для себя, обнаружил: что тот стоит подавленный – трусливо и растерянно спрятав взгляд в пол. Пытается скрыть свой стыд и страх, но ему это так-то слабо удаётся. Крепкий сейчас явно морозится.

Это обескуражило его лучшего друга: парень с родинкой растерялся, хотел что-то сказать. Но – не стал. Потому что не знал: что. Он эмоционально потух. Откинулся на стену в свою прежнюю позу. И посмотрел куда-то в бок – в сторону от своего лучшего друга: от некрепкого Крепкого.

А по коридору всё также увлекало и уносило своими собственными делами других девчонок и мальчишек. Обратим, например, внимание на двух девушек. Совсем-совсем: старшие. Класс... завершающий, наверное. Они сейчас проходят мимо женского туалета. Нет, подглядывать не будем. Просто одна из них направилась было к нему, но. Другая коснулась своей рукой её руки, чтобы привлечь внимание. Затем она помотала отрицательно головой, и ладошкой помахала у носа, а потом другой рукой указала куда-то дальше по коридору. И они ушли. Присоединившись к общему разнонаправленному переплетению потоков.

Кстати. Если уж речь зашла. А что там, в том туалете? Да ничего особенного. Почти. Маша тщательно моет руки. Лиза неопределённо, но пристально смотрит на подругу. Наконец Елизавета нервно решается:

– Маш, ты не боишься? Чудищ.

Мария от такого вопроса, да ещё и совершенно внезапного для неё: конечно замерла. Но всё же хоть и не сразу, однако тихо ответила, не оборачиваясь:

– В ужасе, конечно... – это вот она точно абсолютно искренне.

У Лизы на лице рассвела надежда:

– И чё думаешь? – нет, замотала головой, и тут же поправила себя в нужное себе же русло: – Ты хочешь дальше этой хуйнёй заниматься?

Маша задумчиво смотрит на своё отражение в зеркале, не замечая близкого отражения Лизы:

– Да не особо... – и снова искренне.

Елизавета такому ответу явно рада. Однако Мария после паузы неровно, но продолжила:

– Но я думаю, надо. Раз уж оно так всё... Не знаю... Пока нас кем-нибудь не заменят. Всех. Я думала, думала... Решила, раз надо, значит надо. Короче, я от вас никуда!

Она повернулась к Лизе с ласковой подбадривающей улыбкой. А Лиза смотрела на неё абсолютно опустошённая. Скорее пряча это, Елизавета, почти на автомате, натянуто улыбается, тихо шепча в ответ:

– Ага...

Мария, не перехватив всех эмоций подруги, сейчас просто наиграно бодра:

– Не грузись ты так. Разберёмся, со всем.

Она, не задерживаясь, пошла к выходу из туалета. И вот тогда-то её лицо, скрытое от переживающей соучастницы, явственно отражало: куда как большее сомнение.

Лиза посмотрела подруге вслед. У Лизы на лице отчаяние. И как только... Маша вышла... Лиза не смогла... Не устояла на ногах. Шатаясь, в этом сумрачном туалете, она где стояла, там она и села. На корточки, положив ладони себе на лоб, тонкими предплечьями пытаясь заслонить лицо. Пытаясь сжаться... Пытаясь спрятаться... Пытаясь исчезнуть... Она была в ужасе. Она в бесконечном кошмаре. Лиза в беспамятстве продолжала сидеть так ещё какое-то, несосчитанное никем, пропавшее время. Даже не плача.

А Мария же в коридоре встречает Катерину. Та внимательно осведомилась:

– Ты чё одна? А Лизка где?

Маша в этот самый момент замечает: как за спиной у Кати из класса стремительно выходит Софа – со школьной сумкой. Не оглядываясь по сторонам сразу идёт на лестницу. Мария тут же приложила все усилия, чтобы и виду не подать. Она неуверенно, но вдумчиво посмотрела Кате в глаза: