— Воспринимают тебя всерьез, — рычу я, и она сильнее прижимается к стеклу. — Ты говоришь о мужике, который пропал после того, как трахнул тебя в первый раз, — шиплю я, чувствуя, как то странное чувство, похожее на злость, снова закипает в моей крови.

Мои кулаки сжимаются и разжимаются, а костяшки будто готовы прорвать кожу. Я начинаю догадываться, что это за чувство, но, черт побери, не хочу даже думать об этом.

— И ты глубоко заблуждаешься, — продолжаю я, удерживая голос ровным. — Я знаю о тебе достаточно, чтобы понять, что ты никогда не будешь строить иллюзий насчет меня. Ты умная, глубокая, талантливая женщина, и те психи из Джульярда совершили преступление, отвергнув тебя. Ты — сокровище, и тот, кто позволяет такому сокровищу затеряться в мусоре, заслуживает смерти. А Кэмден Мюррей был одним из тех, кто позволил тебе затеряться. Надеюсь, ты никогда этого не забудешь.

Адалия смотрит на меня, ее глаза расширяются с каждым словом, которое я произношу. Между нами тянутся секунды молчания.

— Ну, это точно то, чего я никогда не ожидала услышать от тебя, — шепчет она.

Я прижимаю ее к стеклу, мое тело становится стеной, заграждающей ее.

— Позвони ему. Или напиши, если хочешь. Скажи ему раз и навсегда, что между вами все кончено.

— А если я этого не сделаю? — шепчет она, все еще заглядывая мне в глаза, словно ее что-то во мне завораживает.

— Ты сделаешь, — рычу я. — Если знаешь, что для него будет лучше.

— Кэмден — не беспомощная девчонка, как Миа и я. Ты не сможешь разрушить его жизнь так, как разрушил нашу, — бросает она.

Я хватаю ее за запястья и шлепаю ими о стекло по бокам ее головы. Она морщится, но телефон из рук не выпускает.

— Хочешь проверить? — шиплю я ей в лицо.

Ее глаза пылают — страхом, трепетом и... если бы я был хоть каплю живым внутри, это, возможно, сломало бы меня. Я не хочу, чтобы она боялась меня. Но я ни черта не могу с собой поделать, когда бешусь от мысли, что она могла бы хотеть кого-то другого.

И все же я в одном уверен: ни один мужчина не заставлял ее чувствовать то, что она почувствовала со мной прошлой ночью. Я знаю, что сорвался, стал грубым, даже жестоким, но не мог же я ошибиться в ее мокрой киске, мурашках по ее коже, ее рваном дыхании и всех остальных чертовых сигналах.

Я прижимаю ее к стеклу, вдавливая между собой и окном.

— Пожалуйста, Джакс, — шепчет она, едва переводя дыхание. — Я не уверена, что смогу выдержать еще один такой жесткий трах так скоро.

— Жесткий трах, — повторяю я, голос звучит хрипло, будто затянут в узел. Я должен ее отпустить, дать ей пространство, но, черт возьми, не могу. — Я не хотел быть грубым. Но желания, которые ты во мне пробуждаешь, они... — я раздраженно провожу рукой по волосам. Я думал, что наш первый раз немного утихомирит мой голод, сделает все более терпимым в долгосрочной перспективе, но нет.

Я обхватываю ее лицо рукой, а она сильнее вжимается в стекло. Она боится меня больше, чем падения с высоты, и это бесит меня до чертиков.

— Напиши ему, — требую, проводя рукой вверх по ее внутренней стороне бедра, под одеяло, которое она сжимает в тщетной попытке оградить себя от меня. Мой член твердеет в штанах, жаждая снова почувствовать, как ее узкие стены безжалостно доят его, как прошлой ночью.

— Если я это сделаю, ты дашь мне передышку сегодня? — выдыхает она.

Ее желание получить от меня передышку словно пробивает дыру в груди, но я не подаю виду.

— Твой свободный день еще не наступил. На самом деле, наш контракт только начался. Но если ты не напишешь Кэмдену Мюррею и не скажешь ему, что между вами все кончено раз и навсегда, с ним случатся неприятности. Хочешь быть причиной этого, Адалия?

Она прикусывает нижнюю губу, потому что, конечно, не хочет.

— Почему ты сомневаешься? После всего, что он с тобой сделал?

— Просто... "раз и навсегда" звучит слишком окончательно. Будто навсегда. А ты и я, Джакс, мы не навсегда.

— Значит, ты собираешься трахнуть его, когда мы закончим? В этом дело? — Мои руки сжимаются на ее запястьях, словно железные кандалы.

Она дышит часто, челюсти сжаты, но отвечать не собирается. Сплошное упрямство.

— Я говорю тебе в последний раз... — шиплю я, зубы готовы перекусить гранит.

— Ладно! — выпаливает она наконец. — Я сделаю это.

Я отпускаю ее, давая пространство, чтобы она подчинилась, но это далеко не так удовлетворительно, как я ожидал. Я хочу, чтобы она сама этого захотела. Чтобы отвергла его, потому что ненавидит этого крысеныша до глубины души, а не потому что я ее вынудил. Чтобы послала его к черту, потому что предпочитает меня.

Я смотрю, как она пишет Кэмдену, ее пальцы раздраженно бегают по экрану, лицо напряжено. Наверняка думает, что, когда я закончу с ней, для нее и этой крысы уже будет слишком поздно.

Наблюдая за ней, я задаюсь вопросом: сколько времени мне потребуется, чтобы насытиться ею? Смогу ли я спокойно отпустить ее дальше по жизни, к другим мужчинам? Одна только мысль об этом заставляет меня захотеть пробить кулаком стену — и одновременно трахнуть ее так, чтобы никто больше никогда не смог сравниться.

Я опускаюсь на колени, пока она печатает, проводя руками вверх по ее бедрам, под одеяло. Она замирает, ее глаза расширяются, устремляясь на меня.

— Напиши ему, что ты с тем, кто трахает тебя намного лучше, чем он когда-либо мог, — говорю я, целуя ее внутреннюю сторону бедра, глядя прямо ей в глаза. — Напиши ему, чтобы он наконец проявил хоть каплю достоинства и перестал тебя донимать. А потом добавь, что единственный способ, как ты еще можешь его использовать, — это дать ему отлизать тебе, прежде чем пустить других девчонок по кругу.

— Это сделает все между мной и Кэмденом окончательным. Ты бы сам вернулся к женщине, которая сказала тебе такое? — дразнит она, слегка разводя ноги, чтобы дать мне больше доступа. Она хмурится от напряжения, словно хочет остановить себя, но тело ее не слушается.

— Зависит от женщины. Но если я действительно хотел бы ее и был огромным ублюдком по отношению к ней раньше, то да, — отвечаю, целуя выше по ее бедру. Она срывается на стон. — Он это заслужил, и ты это знаешь.

Она выгибается, упираясь спиной в окно, едва в состоянии продолжать печатать.

— Поторопись, — насмешливо говорю я, сжимая ее ягодицы. Она вздрагивает, и когда покрывало сползает с моих запястий, я понимаю, почему. Ее кожа в синяках после вчерашнего, после того, как я грубо взял ее прямо на столе. Мой член пульсирует, болезненно твердый.

Я поднимаю покрывало выше, ее киска теперь полностью обнажена передо мной — вся покрасневшая, мокрая и голодная.

— Все, — шепчет она, слово дрожит на ее губах.

— Покажи, — требую я.

Я забираю у нее телефон одной рукой, другой медленно погружая палец в ее мокрую киску. Большим пальцем нежно скользя по ее курчавым волоскам, дразню ее чувствительный бугорок, пока читаю сообщение. Она вздрагивает от моего прикосновения, но все равно двигает бедрами навстречу.

Я читаю вслух:

"Я не собиралась тебя водить за нос, Кэмден. С самого начала я думала, что мы друзья, и просила тебя о помощи как друга. Но, чтобы все было понятно, между нами все кончено. Навсегда. Я больше никогда не буду из-за тебя плакать."

Затем текст становится жестче, использует мои слова почти дословно. Там есть опечатки и идиотские исправления автозамены, но этому тупому качку точно не удастся упустить суть.

— Достаточно ясно для тебя? — спрашивает она.

Я роняю ее телефон на пол и возвращаю все свое внимание к ней.

— Надеюсь, ради его же блага, он не станет настаивать, — говорю я, погружая внутрь нее два пальца. Медленно, осторожно. Вчера ночью я вбивался в нее жестко, но знаю, как превратить ее боль в удовольствие. Сегодня все может быть еще лучше. Я собираюсь трахнуть ее пальцами и киску, и задницу, а языком довести ее до края, но не раньше, чем она станет вся мокрая и готовая к этому.