Горничная вынула из своей хозяйственной сумки вязание и спицы, посчитала петли. Выходной день она хотела посвятить вязанию: нужно было закончить шарф. Жасент застала ее за разматыванием большого клубка шерсти. Ее супруг спал, и из его полуоткрытого рта вырывался тоненький свист.

Случай пациента Бертрана Лафонтена, который заявил, что курит на протяжении вот уже многих лет, беспокоил доктора Гослена: он опасался пневмонии. На следующий день ему был назначен рентген.

– А! Вы здесь! – пробормотала Жасент. – Ваш супруг кашлял?

– Жуткий кашель, мадемуазель. С тех пор он отдыхает. Вы не станете его будить?

– Мне нужно измерить температуру, пульс и давление, мадам. Вы можете остаться.

– Нет, нет, я выйду. Пойду пока в уборную.

Девони сложила свое вязание и поднялась. Проходя мимо Жасент, она все же не удержалась и призналась ей в том, что неотступно вертелось в ее голове:

– Мне все же нужно вам рассказать, мадемуазель, это сильнее меня. И меня это очень беспокоит. Я думаю, что мой хозяин, доктор, обесчестил вашу младшую сестру, которая в него влюбилась, – прошептала она, затем прислонила указательный палец к губам, тем самым попросив Жасент сохранять это в строжайшей тайне.

С этими словами женщина бросилась в коридор, сожалея о том, что снова ослушалась мужа. На какое-то мгновение Жасент, ошарашенная, застыла на месте. И хоть славная горничная ничего не утверждала, ее слова фактически были свидетельским показанием, на которое Жасент так надеялась. Она уже заканчивала осмотр больного, когда Девони появилась снова.

– Спасибо, мадам. Вы не можете представить, насколько для меня важно то, что вы только что мне доверили.

– Это останется между нами, правда? – прошептала Девони с довольным выражением лица.

Жасент разбудил свист ветра. Она провела неспокойную ночь, полную кошмаров, прерывающихся бессонницей, когда она терялась в беспорядочных мыслях; одни были тревожнее других, но все они – сосредоточены на волнующих словах Девони Лафонтен.

Внезапно ветер рванул с удвоенной силой. Жасент почувствовала, как завибрировали стены вместе с дымовыми трубами на крыше. Стал отчетливо слышен грохот волн, бьющихся вдалеке.

– Это буря, поднялся северо-восточный ветер! Боже мой! – прошептала она.

Через полчаса медсестра должна была отправиться в больницу. Она быстро натянула длинную прямую юбку, давно вышедшую из моды, обула сапоги.

«Дети в больнице, должно быть, напуганы!» – думала Жасент, застилая постель.

Ей казалось, что ее пациенты в больнице находятся в опасности. Жасент не была столь тщеславной, чтобы думать, что она незаменима, однако она поспешила отправиться на работу, повязав на голову платок и накинув узкий в талии плащ. Стоячая вода волновалась под шквалами ветра. Город казался опустевшим. Все закрывались в домах, покорно подчиняясь натиску бури. Какой-то автомобиль медленно поднимался по улице Нотр-Дам, разбрасывая на своем пути коричневые комки грязи.

«Хаос, всюду хаос!» – вертелось в голове у практически бегущей Жасент. Ей едва удалось проскользнуть под падающей черепицей, вырванной ветром из крыши сарая. Перед входом в офис Центра телефонной связи, линии которой накануне были восстановлены, она натолкнулась на девушку-оператора – бледная от страха, та уходила после окончания своей смены.

– Будьте осторожны, мадам! – крикнула ей Жасент. – Укройтесь в больнице, если не знаете, куда идти. Здание прочное.

В растерянности девушка последовала за Жасент. По дороге она объяснила срывающимся голосом:

– Один дом уже снесло. На этот раз город точно будет разрушен…

Наконец они вошли в прихожую больницы. Глазам Жасент предстала невообразимая паника, охватившая всех вокруг. Вооруженные ящиками с инструментами, мужчины с досками под мышками направлялись в палаты, расположенные на первом этаже. Сестра-послушница бросилась к Жасент и ее спутнице; рукава ее ризы были подвернуты.

– Мадемуазель Клутье, слава богу, вы здесь, целая и невредимая! Мэр отправил к нам этих господ, они будут баррикадировать окна и двери со стороны озера. Вы слышите? Волны бьют о заднюю стену. Больные напуганы. Отовсюду лишь жалобы и стоны.

– Я сейчас же поднимаюсь наверх, сестра Кларисса.

– Настоятельница делает обход, пока сестры молятся в палатах наиболее испуганных пациентов. Будем надеяться, что медальоны святых, висящие на каждом окне, защитят нас.

Жасент доверила несчастную девушку-оператора послушнице, советуя ей приготовить кофе.

– День обещает быть долгим. Нам нужно зарядиться энергией.

Завывания северо-восточного ветра смешивались с безумным гулом волн. Лампы мигали в такт сокрушительным ударам, сотрясающим столбы электрических проводов и бьющим о фасад массивного здания больницы. Внезапно раздался оглушительный шум, который слышали, затаив дыхание, все, особенно те, кто был на втором этаже. Часть крытого прохода вместе с верандой оторвало.

Сестры-августинки, медсестры и врачи бежали по коридорам, у всех на лицах читалось выражение страха. Жасент бросилась в палату к Марии Тессье: закрыв глаза, та сидела на кровати со скрещенными ладонями. Старуха едва слышно молилась. Почувствовав, как рука юной медсестры коснулась ее лба, она открыла глаза.

– Ничего не бойтесь, мадам Тессье, здание очень прочное. Господи, а где мадам Бушар?

– Она встала, чтобы пойти в туалет! Подумайте только: от этого гвалта все внутри переворачивается!

– Не двигайтесь, продолжайте молиться: так советует матушка-настоятельница. Пойду поищу вашу соседку по палате. Пока вы остаетесь здесь, вам ничего не угрожает.

Жасент нашла мадам Бушар всю в слезах. Ее ночная рубашка была испачкана. Жасент встретилась в коридоре со своей коллегой Алис, которая несла на руках девочку примерно двух лет. Ребенок кричал, цепляясь за шею медсестры.

– Наши сироты очень напуганы. Я собрала их всех в одной палате; буду им петь и рассказывать считалочки, – объяснила Алис. – Думаю, на этот раз мы будем вынуждены эвакуировать больных.

– Это будет опасно, ветер сносит черепицу и даже целые здания. Озеро разбушевалось. Вы правы: нам остается молиться и петь.

Услышав первые атаки северо-восточного ветра, Сидони с Лориком замерли, опустив руки. Вода отступила от фермы на несколько метров, и они воспользовались этим, чтобы привести дом в порядок. Для Сидони главным было спустить швейную машинку на первый этаж, в импровизированное ателье.

– Может быть, правильнее будет ничего не трогать, – заметил ее брат. – Северо-восточный ветер еще поднимет волны!

– Да нет же, вода начала спадать, ты сам так говорил вчера вечером. Я помыла полы. Нужно, чтобы мама, вернувшись, увидела, что все лежит на своих местах. Дедушке только в радость заботиться о ней, но все же ей хотелось бы возвратиться в свой родной дом. Вот увидишь: если тучи исчезнут, если снова засияет солнце – жизнь пойдет своим чередом. Завтра утром папа хочет привести стадо обратно.

– Черт возьми, как воет! – не унимался брат. – Не знаю, вернется ли Жасент вечером. От нее – ни весточки.

– Это естественно, ведь ничего не работает: ни телефон, ни телеграф. Ладно, пойдем.

– Но твоя чертова машина весит немало. Давай подождем папу!

– Об этом и речи быть не может. Главное – осторожнее!

Брат с сестрой медленно продвигались к лестничной площадке, неся в руках швейную машинку Сидони. От такого способа передвижения – а шли они боком, повернувшись друг к другу лицом, – оба нервно прыснули от смеха.

– Поставим ее ненадолго, – взмолилась Сидони, охваченная безудержным смехом. – Боже милостивый, что на меня нашло? С тех пор как Эмма умерла, я не могла даже улыбнуться.

– Это случилось ровно неделю назад. Постепенно дни перейдут в месяцы, месяцы – в годы. Мы всегда будем помнить Эмму, в ее красном платье, и это наводнение – самое страшное из всех, что когда-либо случались, – ответил Лорик, пожав плечами.