– Что привело тебя сюда? – удивилась она. – Какой приятный сюрприз!

– Я больше не мог оставаться вдали от тебя, других причин нет. Если я смогу оказаться полезным, то уеду в воскресенье, при условии если твой отец согласится на то, чтобы я спал в сарае, на раскладушке.

– Если он откажет, ты будешь спать на пляже и я приду к тебе. Любовь моя, мне тебя так не хватало, и вот ты здесь!

– Да, и мы сможем поговорить о нашей свадьбе, любимая моя.

Они наслаждались наполненными романтикой словами, что так сочетались с великолепием окутанного фантасмагорическим светом пейзажа: оранжевым огненным шаром, заливающим своим светом бесконечные зеленые луга, лиловыми обрывками облаков и огромным невозмутимым озером.

Все еще сжимая друг друга в объятиях, они наблюдали за тем, как небесное светило заходит за горизонт.

«Спасибо тебе, Боже, наконец мы снова вместе!» – подумала Жасент. Она почувствовала нежное прикосновение на своем лице, но не обратила на это особого внимания. «Это вечерний бриз, ласковый вечерний бриз», – улыбнулась она.

А в воздухе витал какой-то необыкновенный аромат, достойный райского сада.

Когда в пятницу вечером вслед за Жасент показался сияющий от счастья Пьер, Шамплен Клутье встретил его с распростертыми объятиями.

– Ты как раз вовремя. Теперь, когда мы с Лориком работаем на сыроварне, на ферме скапливается работенка. Помимо всего прочего, нужно спилить деревья и наколоть дров. Скоро зима.

Ужин прошел оживленно, в атмосфере праздника, походившего на чудо. Сидони поспешила поставить на стол еще один прибор, Альберта нарезала сало и взбила яйца, чтобы добавить омлет к меню, изначально состоящему лишь из чечевицы и сыра. Суббота прошла так же хорошо. Трое мужчин работали в приподнятом настроении, тогда как Жасент, Сидони и Альберта возились на кухне.

Звонка запрягли: нужно было перевезти стволы деревьев из небольшого лесистого участка, принадлежащего семье Клутье. Лорик с Пьером соревновались в умении орудовать топорами, поспорив, кто из них расколет больше поленьев.

«Если бы только Пьер мог остаться!» – грезила Жасент с самого утра воскресного дня.

Утром в честь мессы все нарядились по-праздничному аккуратно. По выходу из церкви Фердинанд Лавиолетт, которого пригласили на ужин, согласился сесть в машину Пьера.

«Словно нам дарована некая передышка, – подумала Жасент. – Никто и слова не сказал ни об Эмме, ни о ее девочке. Я как будто перенеслась в юношеские годы, когда Пьер внезапно заваливался к нам на велосипеде в период сенокоса или сбора урожая».

Она переоделась в мастерской Сидони, сменив свое черное платье, чулки и открытые туфли на башмаки, старую юбку и широкую блузку. Добросердечный Лорик предложил ей убраться в овчарне – непростая работа, которую Жасент с Пьером должны были закончить до наступления вечера. Войдя в мастерскую, Сидони нахмурилась:

– Ты плохо одета, Жасент!

– Мне придется убирать бараний навоз, поэтому я надела старую одежду.

– Чего ты только ни сделаешь, чтобы не отрываться от своего жениха! – подколола ее Сидони.

– После ужина он возвращается в Сен-Фелисьен. Я предпочитаю сполна насладиться его присутствием.

– Великий искуситель за работой! Мама готовит глазированные оладьи с сахаром. Это настоящее событие! Она не делала их вот уже три месяца.

– Какая муха тебя укусила, Сидо? Пьер – сама вежливость и самоотдача. Он не виноват ни в том, что нравится дедушке и родителям, ни в том, что Лорик считает его своим лучшим другом. Ты забываешь о том, что благодаря Пьеру наш брат не утонул.

– Смотрите-ка, ты такая же наивная, как и мама! Я уверена, что Лорик контролировал ситуацию, что, погружаясь в воду, он всплывал на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Я знаю своего брата. Он никогда бы не решился причинить мне столько боли. Как и маме.

– Об Эмме мы говорили то же самое.

– И были правы – ее убили. Я точно знаю, что, если бы Пьер не строил из себя Ромео под твоим окном, Лорик вернулся бы на ферму, промокший, озадаченный, но живой.

С озлобленным лицом и недобро сверкающими глазами Сидони закрыла за собой дверь и принялась переодеваться. Жасент в оцепенении наблюдала за ней. Сидони обладала очаровательной фигурой, очень стройной, но наделенной восхитительными женскими округлостями.

– Неважно! – отрезала Жасент. – Скажи лучше, почему ты такая сварливая и почему твой будущий зять так тебя беспокоит. В пятницу вечером ты была вежлива с ним.

– Это сильнее меня. Я знаю, что ты его любишь, что он наверняка сделает тебя счастливой. Временами я с Пьером любезна, но, когда вижу, как окружающие восхищаются им, вспоминаю о том, что у него была связь с Эммой. И в самом деле, вы оба лукавите, скрывая эту деталь от Лорика и от родителей. Как по-твоему, Жасент, Пьер был бы столь желанным гостем в этом доме, если бы об этом стало известно?

Сидони натянула черную юбку из саржи и серую рубаху мужского кроя. Губы ее были все еще укоризненно поджаты.

– Но, Сидо, я чувствую себя беспомощной, – призналась Жасент, едва не плача. – Это ведь ты не так давно говорила мне, как ты рада, что я вновь обрела Пьера. А что касается Эммы, то ты на ухо прошептала мне, что никому это знать не обязательно. Господи, ты такая сумасбродка! Сначала ты меня утешаешь, а затем осыпаешь упреками.

Жестоко разочарованная, она принялась беззвучно рыдать. Стоило только судьбе подарить ей несколько часов радости и спокойствия, как весь ее энтузиазм и вера в любовь сводились на нет.

– Есть еще кое-что, – продолжала Сидони, поправляя выбившуюся из собранных на затылке волос прядь. – Вчера ты отдала Пакому Эммину сумку, даже не спросив моего согласия.

– Я предупредила маму об этом решении. Как бы то ни было, я держала эту сумку в своей комнате, она могла бы пролежать там еще не один год. Это был подарок Мюррея. Если бы ты видела Пакома – он был так доволен! Он тут же убежал, прижимая к сердцу свою добычу. Он заслужил сумку и конфеты. Если бы не он – мы бы не отважились предъявить свои обвинения этому мерзкому типу, этому убийце.

Жасент из осторожности воздержалась от воспоминания о носовом платке Эммы, который, пропитанный ароматом одеколона, так порадовал слабоумного.

– Я едва тебя узнаю, Сидони, – серьезным тоном обратилась к сестре Жасент. – Ты всегда относилась ко мне с любовью и добротой, но теперь у меня такое чувство, будто ты меня ненавидишь.

– Не преувеличивай. Можно спорить, и не испытывая друг к другу ненависти. Да, я злюсь, я имею на это право. Мы и минутки не посвятили написанию объявления.

– Мы вместе займемся этим сегодня вечером. Кстати, Сидо, к чему такой наряд? Ты возвращаешься на мессу?

– Смейся, как же! Я имела глупость назначить Журдену встречу на четыре часа. Я хотела поговорить об этом с родителями, но у меня не было возможности. Если я ничего им не скажу, они станут задаваться вопросами – не в моих привычках гулять по воскресеньям в одиночестве. Я так жалею! Но я обязана пойти, иначе он будет ждать меня напрасно или, чего хуже, придет сюда. Прости, это не дает мне покоя с самого утра.

В порыве смущения Сидони бросилась сестре на шею и в свою очередь заплакала. Смягчившись, Жасент похлопала ее по спине.

– Так чего же ты боишься? Он парень серьезный, как и ты. Он удовольствуется простой болтовней. Вы с ним едва знакомы. Эта встреча ни к чему тебя не обязывает. Ты можешь смело рассказать о ней маме или даже папе. Им не терпится увидеть, как нам с тобой надевают обручальные кольца, спасая тем самым от греха сладострастия.

– Замолчи. Боже мой, замолчи! Я нуждалась в твоих советах, но, одержимая Пьером, ты не обращала на это внимания.

– Что же, теперь нам ничто не мешает. Какие советы ты хочешь от меня услышать?

– Нормально ли это? В пятницу, когда он меня провожал, мы с ним взялись за руки. Я чувствовала себя как-то странно, мне захотелось его поцеловать, прикоснуться к нему.