Я нахмурился. — Что ты имеешь в виду под «уезжает»?

Он невесело рассмеялся. — Ты думал, что бедная девушка останется после того страха, который ты ей навлек?

Предательство, когда он ее увел, было таким сильным, даже если и неоправданным. Мне хотелось сделать ему больно в ответ. — А, и ты знаешь все о том, как нагнетать страхи у бедных женщин, не так ли?

Это был дешевый прием, и я это знал. Это была моя инстинктивная реакция, за исключением того, что я был и инстинктом.

Он потянулся за бутылкой воды на полу и отпил.

— Когда-то давно ты был мафиози с этикой, с моралью. Вот почему тебя так уважали и ты каждый день сталкивался с отцом, и поэтому они все восхищались тобой, включая меня. Но видишь ли, чем больше я пытался убедить ее остаться, чем больше я рассказывал ей, каким ты был раньше, тем больше я понимал, что ты, возможно, никогда больше не будешь тем мужчиной.

Ах, он тоже сдался, как раз когда мне нужно было, чтобы он сказал мне пойти к ней. Когда мне нужно было, чтобы он убедил меня, что я могу получить от нее прощение.

— Что случилось с тобой, когда ты думал, что она хороша для меня? — я усмехнулся. — Разве не поэтому ты выкинул этот глупый трюк?

Дом кивнул. — Это правда. Я все еще думаю, что она хороша для тебя, но я забыл важную часть.

Я скрестил руки на груди. — Что?

— Ты не хорош для нее.

Я фыркнул. Я знал, что больше ни для кого не хорош. Как назвал меня мой отец? Яд, да, именно так, и все же, несмотря ни на что, я был полон решимости заставить ее остаться.

Его телефон завибрировал в кармане шорт. Он схватил его и вздохнул, прочитав сообщение. — Она будет готова через несколько минут. Мне нужно принять душ.

— Я поговорю с ней, — я не был уверен, откуда это взялось. Я едва ли мог хорошо общаться с ней через компьютер… Почему я так подумал…

Дом повернулся, чтобы подняться по лестнице, но я не упустил ухмылку на его лице, когда он повернулся ко мне спиной.

— Это был твой план с самого начала! — крикнул я ему вслед, каким-то образом впечатленный.

Он продолжал подниматься, но остановился, как только достиг вершины. — Ты босс, ты и разберись, — ответил он, прежде чем исчезнуть в коридоре.

— Придурок, — проворчал я, но поднялся по парадной лестнице в ее комнату, прежде чем у меня появился шанс все обдумать и признаться себе, что для нее, а в дальнейшем и для меня, было бы лучше, если бы она ушла и не оглянулась.

Я сделал глубокий вдох, стоя перед ее дверью, опасение в глубине моего живота было одновременно новым и тревожным.

Я был — ну, я был раньше — Джанлукой Монтанари, бесстрашным и обожаемым младшим боссом. Я никогда раньше не испытывал опасений, мужчины вроде меня никогда не испытывали их, потому что мы всегда получали то, что хотели.

Я никогда не боялся и не получал отказа, но именно этого я и ожидал от свирепой молодой женщины за этой дверью.

Я натянул капюшон и постучал. Я знал, что в своей черной толстовке с капюшоном я больше всего похож на смерть, и оглядываясь назад, я понимаю, что именно таким я и был.

— Войди!

Я открыл дверь и вошел.

— Мне жаль, — она начала смотреть на свой чемодан, держа в руке ярко-зеленую рубашку. — Я закончу паковать… — она остановилась, подняв глаза и увидев меня стоящим там. — Что ты здесь делаешь? — ее тон стал холодным и настороженным.

Я тоже не мог ее за это винить; я был для нее всего лишь язычником.

Она покачала головой, когда я не ответил, и бросила рубашку в чемодан. — Не волнуйся, я уезжаю. Я пойду шпионить за кем-нибудь другим.

Да, я это заслужил. — Мне жаль, — слова показались мне чуждыми — я никогда не был тем мужчиной, который извиняется за что-либо.

— Что? — спросила она, но не прекратила собирать сложенную одежду из небольшой кучи на кровати, чтобы положить ее в чемодан.

— Не могла бы ты остановиться на минутку? Пожалуйста, — это тоже было не то слово, которое я часто использовал. Я не просил, я приказал.

Она медленно положила рубашку, которую держала на кровати, и настороженно посмотрела на меня, скрестив руки на груди.

— Мне жаль, — повторил я, мой взгляд на нее слегка заслонял капюшон. — Вчера у меня был не лучший день, а потом я подумал, что ты мне лжешь, — я покачал головой. — Я не очень хорошо справляюсь с ложью, а потом ты приготовила… — я болезненно сглотнул, пытаясь избавиться от комка боли и вины в горле. — Ты приготовила любимое блюдо моей матери — именно так, как она это делала, и… — я вздохнул.

— Я ничего плохого не сделала, — тихо сказала она. — Ты не имел права так на меня огрызаться, так меня пугать, — она покачала головой. — Я… я больше не чувствую себя здесь в безопасности. Я не могу не задаться вопросом, что я сделаю в следующий раз, что заставит тебя огрызнуться, и что может случиться со мной, если Дома не будет рядом, чтобы остановить тебя, — ее голос немного дрогнул на последнем слове.

Черт, я напугал эту бедную женщину. Я также был иррационально раздражен тем, что она видела в Доме своего защитника, а во мне — зверя.

— Я никогда не причиню тебе вреда, — и это было правдой. У меня был моральный кодекс — я никогда не причиню вреда женщинам.

Нет? А как насчет твоей матери и сестры? Ты не просто причинил им вред, ты убил их. Голос моего отца поднялся из его гребаной могилы, чтобы преследовать меня.

— Откуда мне это знаю?

— Я тебе это говорю, — я вздохнул. Я видел по ее скрещенным рукам и упрямому дерганью подбородка, что я проигрываю спор. Время для второго шага — переговоров. Я знал, чего она хочет больше всего; я просто должен был дать ей это.

— Слушай, мне нужен кто-то, и ты пока наименее… неприемлема.

Неприемлема, так это можно выразиться. Скорее соблазнительная.

— Ладно… — она замолчала.

— Останься до лета и… — и что, идиот? Ты не продумал это, да? Я оглядел ее комнату, мой взгляд остановился на рамке фотографии на ее тумбочке с ней и ее младшим братом. — Я помогу тебе вернуть твоего брата.

Ее лицо просветлело, и я понял, что у меня что-то есть. — Джуд? Как?

— Я знаю людей — у меня есть связи, — это был способ выразить это. По правде говоря? Раньше я владел городом. — Если ты останешься до тех пор, я позабочусь, чтобы у тебя была работа, жилье и хороший судья, который подпишет бумаги. Обещаю, — я мог бы сделать это так легко, по крайней мере, раньше. Конечно, три месяца — это не конец света, чтобы получить все, что она хотела.

— Откуда я знаю, что могу доверять твоим словам?

Это был справедливый вопрос; она меня не знала. Она могла быть отчаянной, но она не была глупой, и это заставило меня уважать ее гораздо больше, чем я уже уважал.

— Потому что я никогда не даю обещаний, которые не собираюсь выполнять. Потому что я считаю, что соблюдение данного обещания — вопрос чести, и хочешь верь, хочешь нет, я за честь.

Она молча посмотрела на меня, поджав губы. — Сними капюшон.

Я был ошеломлен ее просьбой. — Что?

— Сними капюшон, — медленно повторила она. — Мне нравится смотреть на людей, когда мы разговариваем, особенно когда они берут на себя обязательства.

Я сжал кулаки. В ее комнате было так светло, и с учетом того, как она вчера на меня посмотрела. — Я не думаю, что это хорошая идея.

— Почему нет?

Она собиралась заставить меня это сказать. — Я видел твою реакцию вчера. Зачем заставлять себя смотреть на зверя? — было трудно признать, что ее вчерашнее вздрагивание ранило меня. Я знал, что выгляжу как зверь, но каким-то образом ее реакция умудрилась ранить меня, когда я думал, что я выше всего этого.

Она покачала головой. — Меня вздрогнуло не твое лицо, а убийственный взгляд в твоих глазах.

Мне было трудно ей поверить; я слышал, как Франческа говорила за моей спиной. Она была худшей охотницей за деньгами, и все же она сказала, что не может выйти за меня замуж, учитывая, как я выгляжу.

— Пожалуйста, — мягкость в ее голосе удивила меня, потому что я этого не заслуживал.