— Ты знаешь, где дверь.

— Я никуда не уйду!

— Твоё право. Если выбрала мой дом, то подчиняешься мне полностью. Скажу лизать мне ботинки, значит, встаешь на колени и лижешь мою обувь. А сейчас пошла наверх и не выходи из своей спальни.

Что я чувствую? Взрывной коктейль из эмоций. Мне хочется расцарапать ему морду. Ярость крепнет. Хочется кричать. У меня такое чувство, будто меня держит за волосы судьба, и сейчас я увижу, как она их отрезает. Встаю с дивана и ухожу на второй этаж. Чувствую мужской взгляд впивающийся мне в спину. Не обернусь. Ни за что не обернусь. Поднимаюсь по лестнице и ухожу к себе, как он и приказал.

Анжелика.

После смерти Игоря, когда мне становилось грустно, я брала яблоко и, «пошуровав» в холодильнике, с какой-то обреченностью доставала помидоры, сардельку или банку соленых огурцов. Я была, как робот, убирала за собой, наливала чай, ела, затем делала вид, что засыпаю, но в голове крутилась только одна мысль, что всё это словно нереально. Не со мной. И в это утро то же самое. Не знаю, внутри пустота. Все в тумане. Сутки, ровно сутки, я сижу в комнате, не зная чем себя занять. Дважды Кирилл мне приносил еду. Обдавал ледяным взглядом и молча уходил. Прикасалась к еде и откладывала вилку в сторону. Кусок в горло не лезет, поглядываю на остывший обед. Беру тарелку, накручиваю спагетти на вилку и прогладываю макароны, давясь едой.

Думать не хочется, и слезы опять наворачиваются на глаза. Отчего? Я ни о чем его не прошу. Зачем вторгся в мою жизнь? Зачем подделал тесты ДНК? Зачем присвоил себе моих детей? Вцепился в них как клещ. Кирилл не отец моих детей!

Как-то заметила, что люблю смотреть в окно. Слегка надавливая на стекло пальцами, пытаюсь увидеть то, что происходит снаружи. В окне как на сцене. Все персонажи в движении и живут своей жизнью, в отличие от меня, застывшей в комнате. Деталей не разобрать, только общее представление. В такие минуты мне становится легче.

Какое право он имеет на то, чтобы распоряжаться моей судьбой? Тихо всхлипываю, проводя ногтем по стеклу, скрипя, словно наждачной по сердцу.

Подумав, что уже достаточно над собой издеваюсь, встаю, открываю створку и выглядываю в окно на улицу.

Слякоть, мелкий дождь, грязный снег, прохожие, спешащие по своим делам. Все кажется пустым и неинтересным.

Ну и что, если так думает он? На что я способна ради детей? Ради их будущего? Будущего моих детей.

Звуки снаружи улицы смешались с тихими стонами, которые раздавались из соседней комнаты. Дыхание, едва уловимое дыхание, иногда прерывающееся. Кто это? Он сейчас плачет? Рыдания эхом отдаются в пустоте комнаты. В эти секунды я пытаюсь найти ответы на свои вопросы. Крик, срывающийся на рычание, время словно сжимается. Ещё миг, и я узнаю. Резко открываю двери из своей спальни и выбегаю в коридор. Распахиваю соседнюю дверь и замираю. Кирилл, согнувшись пополам, стоит на четвереньках, упершись руками в ковер.

— Что случилось? — подбегаю и опускаюсь рядом.

— Наши дети случились, — выплевывает он. — Посмотри, что у меня со спиной, — он кричит, едва я прикасаюсь к его футболке. Подцепляю пальцами ткань и тяну вверх, вся спина Кирилла красная и в мелких ссадинах.

— Спина красная, что произошло? — спрашиваю у мужчины. Он стонет, пытается подняться с колен, но взвывает от боли. Хватается рукой за спину и делает себе только хуже.

— Бл*ть! Как же больно! — рычит сквозь зубы, сжимает кулаки. — Помоги мне дойти до кровати, — Кирилл упирается на меня, в полусогнутом виде, мы доходим до его спальни. С облегчением вздыхает, оседая на свою кровать. Жестом показывает мне снять с него футболку. Осторожно стягиваю синюю ткань с его крупного тела. Задерживаю взгляд на мускулах, нервно кусаю себя за щеку. Сворачиваю футболку и кладу ее в кресло. Кирилл переворачивается и укладывается на живот.

— Дети в край оборзели, — произносит он, когда я уже почти вышла из комнаты.

— Что ты имеешь в виду?

— То и имею в виду, что говорю. Кто-то из них подлил мне что-то в гель для душа. Я спину намылил и всё… еле смыл и вылез из душевой кабины. Теперь мне очень больно, совсем не могу лежать. Ты можешь чем-нибудь облегчить мою боль?

— Чем например? Врача вызвать?

— В аптечке есть мазь от ожогов, принеси ее, пожалуйста, — глаза Кирилла опять становятся мутными, он пытается сдержать стоны боли. — Даже говорить не могу, — вздыхает.

— Хорошо, — быстро приношу аптечку из ванной комнаты, раскрываю ее и вынимаю мазь. Пробегаюсь взглядом по инструкции, выдавливаю крем и наношу на мужскую спину. Кирилл содрогается всем телом, кричит и матерится. Неужели ему действительно так не выносимо больно?

Он стонет, и морщится, не в силах терпеть, хрипит. А я мажу еще и еще. Через некоторое время я замечаю, как спина его уже не так напряжена. Наверно, боль стихает.

Мужчина несколько раз глубоко вдыхает воздух и пытается опять крикнуть. У него получается только стон.

— Спасибо, — раздается болезненный голос Кирилла. Он несколько секунд смотрит в потолок, потом поворачивается ко мне и спрашивает:

— О чем ты сейчас думаешь? Скажи? Только честно.

— О том, что ты козел…

— Мда… честно, ничего не скажешь, — смеется он. Потом опять закрывает глаза и делает долгий вздох. Как это ни странно, мне становится немного легче.

— А с кем сейчас дети? — сердце начинает неистово колотиться.

— С няней, — спокойно отвечает мне.

— Как с няней? С какой еще няней?

— Судя по отзывам в агентстве — с профессиональной няней. Стаж двадцать лет.

— Стаж ни о чем не говорит, — отхожу к дверям, намереваясь бежать к детям и защищать их от няни.

— Вернулась быстро, села сюда, — хлопает рукой по кровати. — Мы не договорили. Я подаю документы на установление отцовства. Не хочешь по хорошему, я сделаю так, как нужно мне. Я тебе предлагаю совместную опеку над всеми детьми. Согласна?

— Нет. Эти дети только мои, — настаиваю на своём.

— Какой же ты всё-таки ребёнок! Я тебе предлагаю всего лишь совместную опеку и только. Жить со мной я тебя не заставляю. Будем общаться только в рамках опеки над детьми и всё. Что ты артачишься?

— Нет, будет так, как я решу! — фырчу в ответ Кириллу.

— Бл*ть! Какая же ты… коза… Нашим детям нужны оба родителя. Пойми, у детей появится больше возможностей в этой жизни. Я хочу сделать, как лучше для них и для нас.

— Я тоже хочу, как лучше. И им лучше со мной, — я не отступлю и не отдам своих детей "выдуманному" папаше.

— Ладно, я подаю документы, а там решим, как быть дальше. Иди к себе в спальню. Ужин я принесу в семь.

— Я хочу к детям! — спрыгиваю с кровати и тут же сажусь обратно. Кирилл хватает меня за оба запястья и крепко удерживает. Сижу, прогнувшись в пояснице. Мужчина отводит мои руки назад, за спину. Наклоняется и шепчет мне на ухо:

— Я сказал, если нужно будет лизать мои ботинки, то ты встанешь на колени и вылижешь мою обувь. В противном случае, ты знаешь, где входная дверь. Выходишь в неё и навсегда забываешь об наших детях, -

запястья болят от его захвата, злоба вновь меня переполняет. Но Кирилл даже не подозревает, какая решимость в моем сердце.

— Иди в свою спальню и не выходи из неё, — цедит мужчина, отпускает мои руки. Глажу пальцами свои запястья, замечаю едва наметившиеся синяки. Встаю с кровати, оборачиваюсь и смотрю Кириллу прямо в глаза:

— Эти дети только мои и навсегда останутся ими. А, ты, их не получишь! — гневно усмехаюсь и выхожу из мужской спальни. Гашу в себе порыв спуститься, забрать детей и убежать из этого дома.

Кирилл провожает меня до моей спальни. Напоследок буквально убивает своим взглядом. Закрывает дверь, и я снова остаюсь одна.

Быстро же у него спина прошла. Может и не болела вовсе? Проверяю дверь спальни — она не заперта, то есть я могу уйти… и оставить детей Кириллу. Ни за что! Оставить детей неизвестно кому. С чего он решил, что тройняшки его? Вспоминаю, что мужчина подсовывал мне бумаги с экспертизой ДНК. Так, их, наверное, подделать можно? Дети… мои дети, сидят с какой-то другой женщиной. Что она им наговорит? Что мама плохая? Что не хочет заботиться о них? Что бросила их и убежала? Только не это… Целый клубок гадких мыслей постепенно заполоняет мозг. Сажусь на пол, обхватываю голову руками и начинаю подвывать от навалившихся чувств. В памяти всплывает лицо Игоря. Ведь это и его дети тоже. Как он там? Поднимаю голову к потолку: