Накормив детей ужином, укладываю их спать. Девочки спят в одной спальне, а сын в другой.

Добравшись до своей постели, усаживаюсь на край кровати, стаскиваю одежду, кулем падаю на кровать и закрываю глаза.

Резко просыпаюсь, хватаю себя за волосы, дышу, как рыба на берегу.

В комнате снова "его" голос. Я слышу обрывки слов, которые постепенно становятся яснее.

— Хватит. Надоело! — шепчу в темноту.

Улавливаю, как в мою спальню заходит Тимофей.

После того, как я вытираю слезы, мальчик прижимает меня к себе, целует мои волосы.

Смотрю в его глаза и сквозь пелену накатывающей боли вижу в них застывшую тревогу и печаль.

У меня дрожит рука. Я закрываю глаза, чтобы отогнать сон, нужно быть сильной.

Вместо этого я проваливаюсь еще глубже в темноту, где бесплотные огоньки плавают в тумане. Сколько времени я там провела? Меня расталкивают, я открываю глаза.

Передо мной стоит Тимофей, сжимая в руках фонарик, огонек еле подсвечивает. Уличный свет почти не проникает в комнату. Я сажусь на кровати, прикрываю глаза руками.

Сын выжидающе смотрит на мои руки.

— Тимка, — шепчу я. Сын уже дважды за ночь вытаскивает меня из кошмаров прошлого. Нашего с ним прошлого на двоих.

Мальчишка хмурится, выключает свет от фонарика. Я забираюсь под одеяло, вдыхаю запах ароматизатора воздуха, Тимофей залезает ко мне. Укрываю сына, все будет хорошо. Обнимаю сына и снова проваливаюсь в сон.

Просыпаюсь утром, обнаруживаю, что ребенка нет в постели. Вылезаю из кровати, надеваю первую попавшуюся домашнюю одежду из шкафа. Захожу в игровую, детей здесь нет. Бегу в детские спальни, девочки еще в кроватях. Выдыхаю. Заглядываю к сыну, он сидит на полу, подогнув под себя ноги.

— Тим, — сын не любит уменьшительно — ласкательные слова, поэтому почти всегда я называю его полным именем. Сейчас исключение. Как объяснить пятилетнему ребенку, что он слишком взрослый? Что это моя обязанность заботиться о нем, а не его обо мне. — Тим, — глажу сына по плечу. Ребенок не реагирует. Обнимаю Тимофея и прижимаю к себе. — Сынок, поговори со мной, пожалуйста. Ты мое чудо, мое счастье… Благодаря тебе и твоим сестрам, я узнала, что такое любовь… Это самое прекрасное в жизни. Просыпаться по утрам и засыпать по вечерам, зная, что есть кто-то, кто меня любит и ждет, для которого я — это весь мир.

— Мамочка, мамочка, — сына будто прорвало. Развернулся ко мне, заплакал, уткнувшись мне в грудь. — Мама! Я тебя никому не отдам! Не отдам! Я тебя не отдам… этому… не отдам! — обхватывает меня руками, пытается сильно сжать свои крохотные ладони.

— Тима, я тебя люблю! Я больше такого не допущу! Слышишь меня, я… больше… такого… не… допущу!

— Мамочка! — срывается с плача на крик. Любая бы мать, думала бы как прекратить истерику сына. Но я — не любая. Истерика — это единственный способ "залезть" в голову Тимофея. Понять, что он думает и чувствует. Только в такие минуты мой сын открыт для диалога.

— Тима, Тима, я люблю тебя! — глажу волосы сына.

— Мамочка, я тоже не допущу… — сын смотрит мне в глаза.

— Тима, — целую сына в макушку.

— Я…

— Мам? — в спальню открывается дверь, и заходят Алиса с Софией. Перевожу взгляд на дочек. — Мы есть хотим.

— Сейчас, идите переоденьтесь. Я сделаю нам завтрак, — девочки уходят. Смотрю на сына и понимаю, что он снова возвел бронированную стену между нами. — Поможешь с завтраком? — Тимофей кивает.

***

Усадив детей в автокресла, пристегнувшись сама, выезжаю из гаража и направляюсь к частному детскому саду. Дети посещают его уже целый год. С предыдущим садиком нас связывают лишь горькие воспоминания и ничего больше.

— Мама, не волнуйся, — шепчет мне Тимофей, стоя у шкафчика с одеждой. — Я за девочками пригляжу.

— Тима, — утыкаюсь носом в его макушку, сдерживаю слезы. Так хочется сказать: "Тимофей, будь обычным ребенком, иди, играй и веселись. Ведь это твое детство, а взрослым ты еще успеешь побыть". Но так я ему никогда не смогу сказать. Целую сына и иду к шкафчикам в другой конец раздевалки.

Алиса пытается снять запутавшиеся у нее колготки, Соня прыгает на одной ноге.

— Девочки мои, — улыбаюсь и стягиваю колготки. Протягивая вместо них розовые лосины. София уже надела вторую туфлю и сама застегнула застежку. Как же быстро растут дети.

Три макушки выстроились в ряд. Три поцелуя, по одному на каждую.

— Заберу вас как обычно, в пять, — меня обступают со всех сторон, и маленькие ладони обнимают за шею, плечи и руки.

Через полчаса открываю дверь в салон цветов. Здесь мой второй мир. Пять лет назад мой отец помог мне открыть свое дело. Тогда я это не могла оценить, зато сейчас, магазин не только кормит нас с детьми, но и помогает мне морально расслабиться.

Прохожу в подсобку, переобуваюсь, до открытия салона осталось минут сорок, как раз хватит на то, чтобы разобраться с бумагами.

Сажусь за деревянный стол, беру в руки бумаги. Взгляд падает на фото Игоря. Почти шесть лет прошло, а я еще с трепетом в душе вспоминаю покойного мужа. Всего один год мы были вместе, так толком и не узнав друг друга.

Вчитываюсь в строчки, делаю подсчеты. Время пролетает быстро, стучу карандашом по столу. Напарница опаздывает. В салоне работают несколько девочек, в основном студентки. Одна я не справлюсь, а девчонкам нужна работа, чтобы как они выражаются "без напряга".

Отпираю дверь для посетителей салона, жду Катю. Открываю стеклянную дверь, захожу внутрь "температурной комнаты", беру нужные цветы и выхожу обратно. Разложив на столике стебли, мысленно рисую образ будущего букета. Звенит колокольчик над входной дверью.

— Здравствуйте, чем вам помочь? — взглядом ищу цветной скотч, рукой придерживаю букет, завернутый в декоративную бумагу.

— Все тем же, — цедит мужской голос. Сглатываю. Поднимаю голову и смотрю на посетителя. Опять он. Цепкий взгляд впивается в меня. — Где дети?

Я — абсолютно хладнокровно:

— Там же, где и обычно, — мужчина долго смотрит в мои глаза, а я почти не дышу, лишь нервно сминаю пальцами бумагу. Его серо-зеленые зрачки темнеют.

— Ознакомься, — рядом с потрепанным мною букетом, на стол ложится папка.

— Что это? — почти шепотом спрашиваю я.

— Экспертиза ДНК, — стою, как громом пораженная. Решаю уточнить:

— Чья ДНК?

— Моя и моих детей, — холодный взгляд в упор. — Открывай и читай.

Прикасаюсь кончиками пальцев к папке:

— Почему я должна тебе верить? Для проведения экспертизы ДНК детей — нужно согласие матери. А я это самое согласие не давала!

Мужчина смотрит на меня сверху вниз:

— У меня нет времени, читай, потом поговорим.

Открываю папку, читаю документы, смотрю на мужчину. Отрицательно качаю головой.

— Этого просто не может быть.

— Как видишь, может. Мне нужен мой сын. Где дети? — мужчина нагло проходит в подсобку, окидывает взглядом комнату. Подходит к столу и берет в руки фотографию. — Кто это?

— Игорь, отец моих детей, — отвечаю.

— Отец твоих детей — Я! — резко произносит и поворачивается ко мне. — Где он? — трясет фотографией.

— Умер, давно, еще до рождения детей.

— Давай договоримся по-хорошему? Разделим детей. Я могу финансово помогать девочкам. На куклы там, танцы и прочую ерунду деньги давать. А ты не препятствуешь и отдаешь мне сына, — слушаю мужскую речь, и как будто все плывет мимо. Голос, интонации, фотография Игоря, голубые обои на стенах, мебель. Плывет…

— Ты не справишься с ним, Тимофей, особенный мальчик, — первое, что я произношу, придя в себя.

— Ты как? Часто в обмороки падаешь? — мужская тушка нависла над креслом, в котором я лежу. Смотрю на него, Тима… Трясу головой, чтобы избавится от наваждения.

— Первый раз, — произношу и замолкаю. Нужно обдумать, что делать, проще конечно сбежать. Можно к родителям. Но ведь найдет и там.

— Я не собираюсь отбирать у тебя детей насильно, — я щурю глаза, слыша эту фразу. Чего стоят мужские слова?