— Этих девушек валяла большая часть моих сослуживцев. Их красота не стоит болячек, которых в них можно наловить. Я сам предложил такой прекрасный план. Таких последствий я не ожидал. Но они случились.

Алексей смотрел, стараясь разобраться, хотя больше всего хотелось исчезнуть со стыда или хотя бы спрятаться от чужих глаз:

— Это было глупо. Я не должен был предполагать подобное.

— Возможно. И я в тебя не влюблен.

— Уже нельзя просить тебя сделать вид, что никакого вопроса не было?

— Нельзя.

— Ты сказал, что не ждал от других понимания. Значит ли это, что я всё-таки что-то значу для тебя? Значил… — сказано было тихо и практически себе под нос.

Немного нервно Павел пригладился.

— Иначе бы я ничего не ждал?

Алексей реакции Павла не видел, но поверить было страшно. Подумать только, и когда он чего-либо так боялся? Поверить хотелось, но Павел говорит слишком уклончиво и неопределённо. Алексей вздохнул и обернулся.

— Я всё разрушил?

— Я не знаю, Алексей. Что ты вообще хочешь услышать от меня?

— Что ты признаёшь во мне брата. И сможешь просить о помощи, — даже громко дышать было страшно.

Павел почти что с тоской подумал о том, за что ему это. Он намазал шею скипидаром и лёг спать под двумя одеялами не для вот этого вот…

— Мы с тобой братьями не росли, хоть и являемся единокровными.

Алексею стало больно, но лицо он удержал:

— Тогда хотя бы проси о помощи.

Внимательно посмотрел на свои руки.

— Знаешь, я всегда мечтал, что у меня будет самый лучший старший брат. Который будет идеален во всём. Который бы покрывал шалости, дал бы потрогать настоящую саблю, катал на плечах и садил бы на своего боевого коня. С которым я мог бы быть «слабохарактерным» и «неудавшимся сыном», — Алексей водил пальцем по ладони. — Сейчас я хочу, чтобы ты был в безопасности. Чтобы мог делиться своими страхами и бедами. Чтобы мы могли вместе пить вечером чай. Чтобы ты мог предлагать читать свои книжки и смеяться со мной. Я не знаю почему, но ещё раз искать тебя в горах я не выдержу.

— Да, не потянул я на твой идеал, — Павел смотрел задумчиво, обдумывал услышанное.

Алексей открыл было рот, чтобы сказать, что Павел всё совсем не так понял, он не то хотел сказать, но промолчал.

— Кое-что из последнего мы даже делаем. Из того, что ты перечислил.

Алексей поднял на него взгляд и встретился глазами с Павлом. Павлом, который всегда избегал признаваться в чём-либо.

— Ты не скажешь прямо?

Павлу невероятно сложно было бы признаться в чём-то таком, просто невыносимо сказать это словами, ведь если скажешь, оно как бы будет уже совсем настоящее, а если случится что-то вроде ведра воды в кровать — то будет втройне обидней, поэтому он отвел взгляд от словно ищущих и настойчивых глаз Алексея. Но тот осторожно потянулся погладить его по голове:

— Если захочешь, я могу катать тебя на плечах.

— Спина треснет, — Павел слабо фыркнул.

Алексей всё-таки мягко потрепал короткие волосы и убрал руку.

— А ты попробуй сначала, — он улыбнулся широкой и искренней улыбкой, от вида которой Павлу стало неловко. Он постарался незаметно выдохнуть, от подобного разговора накатила усталость.

Алексей снова стал серьёзным.

— Насчёт гор. Может ты всё-таки уйдёшь из армии?

— Я думал об этом.

— И что надумал?

— Армия меня убьет.

Весь вид Алексея показывал, что он ждёт правильных выводов из этой мысли, но продолжения у Павла не было.

— Значит, уйдёшь?

— Думаю, да.

— Думал, чем заниматься после армии?

— Нет.

Алексей замялся, как бы не задеть брата, но в итоге сказал как есть:

— Я мог бы подыскать переводов и тебе.

Взгляд Павла сделался задумчивым. Это могло стать выходом на первое время. В горле защипало, защекотало, и Павел широко зевнул. И снова получил тёплую руку на голову, которая мягко прошлась по его волосам. И приглушённый голос Алексея, который говорил, что они подумают над этим потом. Проваливаясь в сон, Павел согласился. Давно пора просто лечь спать. А то все эти разговоры…

Дней спокойствия выдалось немного. Не успел Павел толком прийти в себя после разговора и обморожения, как излишне ретивый командир решил выдвинуться в поход. И ни весенняя распутица, ни ночи, в которые мороз кусал щеки, а лошади сбивались в табунах бок к боку, не могли помешать планам начальства.

В казармах звенело металлом и пахло дёгтем и мелом. Выступление объявили с утра, и все были заняты подготовкой к нему. По двору то бегали солдаты, загружая на повозки тяжёлые мешки с ядрами и картечью, то звонко ржали и били копытами лошади, возмущённые неаккуратными движениями кузнеца.

Дорожная сумка неуклюже лежала на полу, развалившись толстыми боками. Павел подтянул туже ремни и критически посмотрел на неё. Сборы можно было считать оконченными. Плечи от одного вида поклажи начинало ломить, но привыкать не приходилось. Доблестные подвиги поджидали его уже завтра, и никого не интересовало, желает ли он принимать в них участие.

Павел поднял воротник шинели и вышел за ворота. Ветер, право сказать, дул совсем не милосердный. Деревья гнуло к земле, с крыш сдувало снопы соломы, а люди шли, пригнувшись и держась за шапки двумя руками. Но один человек стоял на удивление прямо. Павел всмотрелся в лицо, как его окликнули поверх ветра:

— Павел, погоди!

Теплая рука тяжело опустилась на плечо, Павел беззвучно выдохнул и встретился с беспокойным взглядом Алексея. Тот явно уже знал. Дел у Алексея в последнее время было немало. А в часть его не пустили. И как он только пережил? Павел тихо хмыкнул. Но Алексей не дал ему уйти в свои мысли.

— Говорят, вы завтра выступаете?

Резкий порыв ветра едва не сдул низко надвинутую фуражку. Павел прихватил её одной рукой, а другой поправил ворот шинели.

— Да.

В глазах Алексея мелькнула подавляемая паника.

— Ты сейчас домой?

— Да… Вещи в части я собрал, так что переночую дома.

Его внимательно оглядели с головы до ног.

— Тогда идём?

Он развернулся и направился в сторону их жилища. Алексей рядом привычно сдерживал шаг, Павел привычно ускорял его.

Поднялись и ужинали они молча, разве что Алексей слишком долго разжигал огонь в печурке, да слишком основательно резал хлеб, а потом густо посыпал его солью.

Кипяток полился в кружку, чайные листья закружились, окрашивая воду. Павел подул и отхлебнул едва терпимую жидкость.

— Долго у части ждал?

Алексей прервался от смотрения в окно. Сидеть ему не давали нервы. Развернулся к нему:

— Недолго.

Павел сделал глоток, шумно отхлебнув чай. Посмотрел на слишком прямую спину, и правда, как аршин проглотил, как ему так удаётся.

— Не думаю, что долгий поход за славой будет.

Половицы неприятно скрипнули под резко развернувшимся Алексеем.

— Почему?

— У горцев нынче другие, хозяйственные заботы. И селевые реки пойдут.

— Это не помешает им при случае убить тебя или что похуже.

— Да, не спорю.

Он проследил за тем, как Алексей принялся беспокойно ходить из угла в угол. Как маятник. Сначала направо, потом налево. Потом снова направо и налево. Длинные ноги мерили одинаковые шаги.

— Возьмешь мою бурку?

Павел задумался и кивнул. Бурка сильно выделяться не будет, а греть будет отлично. В горах пригодится.

— Носить ты ее не сможешь, но хотя бы накрыться на ночь.

Павел был уверен, что сможет её и носить, если спороть оставшиеся знаки отличия, но Алексею говорить не стал. Задумчиво глянул на то, как тяжело он опустился напротив.

Взгляд Алексея затуманился, а потом прояснился. Брови надвинулись, затемнив обычно светлый взгляд. Пальцы проворно расстегнули ворот рубашки, и рука скользнула под неё.

Павел насторожился. От Алексея можно было ждать что угодно.

Показался потёртый шнур, а за ним качнулся и маленький серебряный крестик. Алексей снял его через голову и протянул Павлу, крепко держа за шнурок. Крестик покачивался почти также, как Алексей давеча ходил. Вправо и влево. Как маятник.