Покосившаяся табуретка скрипнула ножками по деревянному полу, и Алексей уселся рядом.

— Здравствуй, Павел.

Павел медленно кивнул:

— Здравствуй.

Казённые одеяла кололи подбородок и неприятно щекотали шею. Его лоб бесцеремонно облапали, и над ним сдавленно раздалось ругательство. Рука была приятно прохладной, так что Павел не сразу обратил внимание на сказанное, но…

— Горлу лучше?

Павел и сам знал, что горящий, да и горло едва восстановилось. Разве что сипеть им.

— Так.

Алексей еле удержался от нового ругательства. Хотелось сжать брата за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы он перестал делать вид, что его ничего не беспокоит. Что всё хорошо, словно он не лежал несколько ночей в горах в забытом всеми ущелье. Как было бы просто отдать приказ, чтобы Павел перестал притворяться. Алексей покачал головой. Это бы принесло лишь новые беды, да и он ему не подчинённый, а старший брат.

— Когда ругаться… начал?

Голос сипел и неровно дрожал, хотя Павлу и показалось, что он смог им овладеть.

Алексей сбился и поджал губы в прямую линию.

— Ты услышал?

— Я же не глухой.

Так лежать и разговаривать было неудобно, и Павел зашевелился, вытащил себя из-под одеяла и поправил подушку за спиной.

— На второй день твоей пропажи, когда очередной раз услышал твой голос, а тебя на том месте не было.

Павел хмыкнул, посмотрел на вспыхнувшие щеки Алексея. А всё же он такой же юнец. Искал его. Павел поспешно пригладился.

— Моя лошадь иноходец, знаешь? Была.

Не такая и редкость для местной породы. Алексей глянул на него внимательно.

— Не знал. Жаль, что так вышло.

— Да, — соглашаться было легко. Павел глянул на сомкнутые и сжатые руки Алексея — концы пальцев покраснели, — и отвёл взгляд в сторону.

— Ты бы лучше лёг, брат.

— Да.

— Я передам вечером ещё молока.

Тёплые руки подтянули на него одеяла и легко подтолкнули обратно в кровать.

— Ты не виноват, что так получилось, — лицо Алексея теперь было совсем рядом, а рука трогала его плечо.

Павел зевнул и послушно сполз ниже. Алексей смотрел на него с болью на сердце.

— Павел, ответь мне на один вопрос и можешь спать.

Павел с неохотой продрал глаза обратно. Он ведь почти начал чувствовать приятную сонливость.

— Насколько сильно ты обморозился? При необходимости я могу переправить тебя в Горячеводск.

— Ничего не отрезали, внутри всё в порядке.

Алексей покачал головой.

— И всё же нужно будет показать тебя доктору.

Дни сменялись днями, снег медленно сходил и теперь его можно было найти только поднявшись к орлам или в низинах ущелий. Здоровье Павла пошло на поправку, хотя голос так и остался сиплым, почти что гнусавым. А Алексей получил подтверждение того, что его прошение об отставке одобрено. Пришлось продать эполеты, чтобы расплатиться за комнаты на весну, и пояс, чтобы закупить лекарств. Переводов хватало на еду, а ведь нужны были тысячи таких необходимых мелочей.

Павла, как только фельдшер счёл, что он здоров достаточно, чтобы стоять в строю и держать ружьё, отправили обратно на службу. На этот раз солдаты его встретили почти без зубоскальства — плохая примета.

На следующий же день после возвращения на их чердак Павел купил себе второе одеяло. После трёх ночей на камнях ему стало всегда холодно. Алексей с удивлением посмотрел на прибавление одеял. Комнату он старался хорошо протапливать, да и самые лютые морозы прошли. Только ночью порой лужи схватывались тонким ледком, да роса выпадала инеем и серебрила кремнистые дорожки.

— Зачем тебе ещё одно одеяло? — Алексей отложил перо и с интересом смотрел на Павла.

— Тебе разве не холодно? — голос посипывал, и Павел слышал раздражающее его отличие.

— Не холодно.

Голос Павла Алексею тоже совершенно не нравился, всё же плохо о нём в больничной избе заботились. Так что к убранному перу пришлось погасить и свечку. Пусть и сальная, но и их позволять себе легко тратить они не могли. Павел скосил на него взгляд из-под двух одеял, которые дотянул почти до носа, и тут почуял неладное.

Алексей провернул в руках баночку с мазью из скипидара и свиного жира и присел на край кровати. Протянул брату.

— Намажь шею. Или намажу я.

С настороженностью, но баночку Павел взял. И немало тут поспособствовала угроза. Отвинтил крышку, посмотрел на неоднородную желтоватую смесь, нюхнул и сморщился. Посмотрел на Алексея, ну не может же он серьёзно. Но вид Алексея был крайне серьёзным. Ещё и закивал одобрительно.

Павел вздохнул, зачерпнул пальцами и размазал по шее. Запах, впитавшись, ударил чуть ли не в мозг. Даже Алексей поморщился. Как же, такая гадость. Павел поторопился впихнуть баночку обратно прямо в руку Алексея и растёр остатки мази по шее.

— Как ощущается?

— Жжёт немного.

Нос Алексея склонился над баночкой, словно пахла эта гадость недостаточно сильно. А меж тем шея у Павла начала подгорать. Он посмотрел на Алексея с укором, но тот укор проигнорировал.

— Меня очень беспокоит твой голос.

Павел вздохнул и лёг обратно под два одеяла, благоухая скипидаром. Но Алексей не ушел, хлопал словно в задумчивости рукой по одеялу. Павел глянул внимательнее, какой ещё гадостью его тут собрались потчевать.

— Мне нужно с тобой обсудить кое-что.

— Что? — лёг он удачно и шевелиться совершенно не хотелось.

— Мы раньше говорили об этом, но сколько ты собираешься служить?

— Не знаю.

Голос Алексея замедлился и стал плавным. Словно не говорил, а пузыри мыльные выдувал.

— Не хотел бы ты заняться чем-то другим?

Павел молча смотрел на него.

— В этот раз ты почти умер.

— Да.

— Тебя могли поймать горцы.

— Могли.

Алексей перестал понимать хоть что-то, и снова в голову полезли лишние мысли, что быть может… быть может он неправильно понимает чувства Павла? Раньше, чем он успел подумать, с языка сорвался вопрос.

— Ты-влюблён-в-меня? — и в эту же секунду Алексей пожалел о сказанном. Но отмотать время назад было невозможно.

— Что?.. — взгляд Павла был полон удивления. Уж что-что, а такого он точно не ожидал услышать.

Алексей посмотрел на него и отвернулся. Щёки вспыхнули двумя огнями. Он затараторил поспешно:

— Забудь! Пожалуйста, забудь!

— Нет уж, — со вздохом Павле смог принять сидячее положение. — С чего ты вообще такое взял?

Алексей окончательно повернулся к Павлу спиной и сгорбился:

— Я… ты… Ты всегда сносил весь вред от меня. Я видел, как ты стреляешь. Ты сам вызвал меня тогда на дуэль, — Алексею не хотелось говорить, но не говорить не получалось, — а выстрелил в ногу. И ты, — Алексей запнулся, — ты говорил про женщин. Но ты их, кажется, избегаешь. А потом случилось… — резкие вдох и выдох вырвались из груди Алексея, — потом все стали говорить, после того случая, и я вдруг подумал…

Алексей окончательно смешался и замолк. Смотрел на руки, пальцами которых вцепился друг в друга.

Павел выслушал весь этот мыслительный поток в поисках той цепочки, что привела его глупого брата к такому вопросу. Посмотрел, как Алексей старательно отдирал заусенец и явно боялся обернуться. И решил прояснить.

— Имя, конечно, было неприятно, но не настолько, чтобы убивать тебя. Надежда на то, что простреленная нога донесет до тебя моё пожелание, была сильна. Ты слишком высокого о себе мнения, считая, что моё… отношение это влюблённость.

Голос Алексея зазвучал совсем сдавленно:

— Ты не вызывал на дуэль тех, кто звал тебя полным именем. А после того, как мы побывали в публичном доме и пошли слухи, я подумал, что, может быть, причина вызова была в чём-то другом.

— Те люди мне никто. Я и не ждал от них понимания к моему имени.

Где-то под слоем неловкости, стыда, смущения и вины Алексей почувствовал радость.

— Ты не прикоснулся к тем девушкам. А многие, в том числе и офицеры, признали бы, что они были очень красивы. И ты снёс все побои и не обвинил меня. Хотя, — шёпотом, — кажется, я тебя раздражаю, но ты не отстранился от меня