— Это отца матери. Он был капитаном. Столько кампаний прошел, но ни одна пуля его так и не взяла. Прими. Пожалуйста.

Павел поочерёдно смерил взглядом сначала крестик, а потом Алексея. Протянул открытую ладонь. В неё легко опустился маленький крестик. Шнурок свесился почти до столешницы. Плотно зажав двумя пальцами, Павел поднёс его поближе к глазам, провернул, рассматривая, и положил на стол. Перевел взгляд на Алексея напротив. Тот застегивал ворот.

Без привычной тяжести на груди было странно. Кожа казалась голой.

— Наденешь? — взгляд почти виноватый, почти извиняющийся.

Ответом было молчание.

Павел расстегнул свой воротник неспешно, полез на тыльную сторону шеи, повозился, вытянул из-под рубахи свой крестик и протянул Алексею. Глаза у того стали по рублю. Пальцы протянутой руки едва заметно дрогнули, но взять такое вот так легко он не решился.

— Это же…

В дальнейшей тишине Павел припечатал ему ладонь крестиком. Вдавил немного нагретый телом кусочек олова. Подобрал со стола крестик Алексея и повязал его себе на шею.

Алексей смотрел то на крестик на ладони, то на Павла, а глаза и не думали уменьшаться.

— Ты уверен?

— Да.

Алексей на миг крепко зажал крестик в кулаке, подумал, что уже ни за что не отдаст, а потом надел на шею и спрятал под рубашку. Неверяще посмотрел на брата. Ворот тот не стал застегивать. Может и хотел бы что сказать в ответ, но молчал. Поэтому говорить пришлось Алексею, потому что выдерживать и дальше это молчание было выше его сил.

— Ты же знаешь, что это означает?

Страшно. Страшно, что Павел скажет, что не знал, и отберёт свой крестик обратно. Но не уточнить он права не имел.

— Знаю.

Табуретка скрипнула под переместившимся немного назад Павлом. Он потрогал большим пальцем шнурок. Ощутил себя мышью в мышеловке, но сказал себе, что это не так. Ведь если он не попробует, то никогда не узнает. Ведь так? В конце концов, он всегда сможет забрать крестик с тела. Ведь так? Слабое утешение.

Павел допил остывший кипяток и пошёл спать. За столом Алексей трогал отданный крестик через ткань и, кажется, никак не мог поверить в случившееся. Повернул голову к Павлу.

— Я постараюсь доложить обо всех нарушениях в организации этого похода. Это совершенно нелепая затея.

— Не наживи себе больших проблем.

Алексей пренебрежительно фыркнул и зарылся в вещах. Выгреб все деньги на стол, оставив себе пару червонцев. Тщательно завернул в чистую ткань и убрал в плотно набитую сумку Павла.

— Выживи.

— Хорошо.

Как обычно спокойный и выдержанный. Как обычно с выражением лица, которое никогда не мог разгадать Алексей. Хотелось накричать на Павла за то, что тот слишком долго решался уйти из армии, что тот никогда его не слушает, но Алексей и сам понял, что был бы не прав. Тягостно вздохнул, подправил свесившийся до пола край одеяла Павла, накрыл свечу и вытянулся на своей кровати.

Утром снова пошел снег. Таял, не успевая коснуться земли, но оседал на фуражке Алексея и походной сумке Павла. Они не говорили, но перед уходом Павел коснулся ладонью предплечья Алексея, а тот долго смотрел на оставшиеся в весенней слякоте следы копыт и сапог.

Поход на удивление вышел недолгим, бесславным и бескровным. Горцы отстреливались мало и вяло, берегли патроны, да и дел у них хватало и без того. Отощавшие за долгую зиму солдаты не чаяли вернуться хоть под какой-то кров. Ветра в эту весну выдались на редкость безжалостные. Так что спустя несколько недель, наконец, раздался приказ поворачивать обратно.

На въезде в город они ожидали неприятную переправу через широкий ручей, чьи берега превращались в грязное болото каждую весну из-за приходящих на водопой овец и коров, а глубина в половодье могла доходить лошадям до шеи. Однако их встретил частично замощенный природным камнем край берега и широкий мост, сложенный причудливым образом. Словно в ласточкином гнезде брусья находили друг на друга и вздымались полукругом над бурным ручьем. Свежеоструганная древесина держалась как приклеенная без следов гвоздей. Необычность конструкции вызывала недоверие, но появившийся на том берегу крестьянин, видя что служивые не торопятся занимать переправу, перегнал по мосту свою корову. Корова пробежала так бодро, что стало очевидно, что мостом активно пользуются, и вскоре все они очутились по ту сторону с сухими ногами и относительно чистые. За мостом начиналась новая дорога, не выложенная до конца булыжником, но вполне добротная в такую распутицу. Рабочие трудились где-то на пути к городу, и выглядело так, что к середине лета они вполне успеют закончить. Это подняло настроение и самым хмурым солдатам.

По приезду Павел сбросил успевший изрядно надоесть и натереть плечи мешок и с наслаждением вытянулся на кровати, едва успев стряхнуть сапоги с ног. Блаженство. Никаких камней, острыми углами больно впивающихся в самые неподходящие места, никаких храпящих сослуживцев, никакого пронизывающего до самых костей, несмотря на теплую бурку, ветра. Никаких вшей. А кстати о них. Павел встал, размял конечности и направился в баню. Самое то ему сейчас. И уже через пару часов свежий и румяный он бодро хрустел найденной луковицей вприкуску с холодной картошкой. До тех пор пока за дверью не послышались шаги.

Алексей тем временем эти недели потратил на то, чтобы писать прошения о поступлении на полицейскую службу в столицу, и на переводы. Денег ему хватало в обрез, да так, что приходилось задумываться над нем, а не стоит ли заложить пистолеты. Поняв, что нынешние поступления средств совершенно не отвечают возможным будущим тратам, он начал искать ещё одну подработку. Но в их маленьком городишко кроме борделя не было хоть сколько то крупных предприятий, а значит и вакансий. Алексей сдал очередной переведенный, на этот раз ради разнообразия с немецкого, непотребный рассказ в издательство, и ждал, когда редактор найдет ему пухлую пачку очерков для дальнейшей работы. Редактор шуршал бумагой на полках в поисках и не переставал под нос довольно громко возмущаться, как вчера неудачно сверзился с подскользнувшейся лошади в ледяной ручей, чтоб пусто было их дорожному инженеру, который пропил деньги на мост и новую дорогу и сбежал на осле в неизвестном направлении. А скоро все дороги совсем развезет, вот о чем нужно писать на первой полосе местного вестника, а не о всяких мамзелях в будуарах. Воистину, в стране две беды, и ни с одной из них ничего поделать нельзя!

В дураках Алексей понимал не много, а в строительстве дорог и того меньше. Но нутро подсказывало ему, что вряд ли он будет хуже предыдущего инженера, о чьём существовании догадаться по неизменной много лет дорожной обстановке было невозможно. Аккуратно спросив, а где же у них здесь дорожное управление, Алексей покинул редакцию газеты и направился устраиваться на работу.

В управлении, состоявшем из пары сараев и небольшой избы, ему повезло застать унылого управляющего, который был неприлично молод, и как оказалось, сослан сюда из Твери за пьянку. В строительстве чего бы то ни было он понимал меньше Алексея. Но крайне обрадовался, что нашелся доброволец на пустующую должность, и поведал, что, мчась рысью на осле прочь из города, пьяный инженер потерял не только шапку, но и сумку с украденными деньгами, жаль, что в сильно меньшем количестве, чем было выделено из бюджета… И если вдруг уже уважаемый Алексей Кириллович сможет построить хоть что-то к сроку, это будет замечательно. Получив на руки скудные средства, из которых следовало отнять ещё и своё жалование, Алексей направился договариваться к крестьянам в ближайшую деревню. Путем увещеваний, что стройматериалы будут закуплены так, чтобы те смогли и в их деревню проложить дорогу, ему удалось найти рабочих за выносимую плату. Ближайшая каменоломня была в простое достаточно долго, и потому предоставила разномастный камень быстро и много. Познания в строительстве дорог Алексея заканчивались знанием о древних римлянах, покоривших всю Европу своей подвижностью, а мостов — трудов одного итальянца, изобретавшего всё подряд, в том числе быстро возводимые мосты. Но с этого хотя бы можно было начать.