Крепко взялся за ручку, несколько отстранёно отметил, как его пошатывает, спирт ведь из крови никуда не делся, и выпил почти что залпом чай несмотря на температуру. После горячего стало лучше. Павел тяжело опустил кружку обратно и медленно разделся до исподнего. Залез в кровать, в которую Алексей уже положил свой матрас и застелил свежим бельём. И когда это он успел? Когда он пил чай? Только что же не там был. Но думать об этом долго Павел не стал. Не стоило. Да и одеяло приятно давило своей тяжестью и уносило его мысли куда-то в очень давнее и полузабытое место.

Куда? Возможно куда-нибудь, где сладко пахло топлёным молоком и пучками липы, где тёплая рука ложилась на лоб, а мягкий голос ласково пел. Слова терялись в прожитых годах, но голос звучал, казалось, совсем рядом. Павел натянул одеяло выше и сквозь дрёму и серых котов услышал, как скрипнула дверь. На грани сознания мелькнула мысль о том, куда это Алексей собрался посреди ночи, но быстро потерялась за приятными воспоминаниями и ушла во тьму.

Свеча потухла одним разом под медным колпачком. Тихо и без малейшего звука. Алексей оставил потухшую свечу на столе и почти на цыпочках добрался до своего пальто. Застегнулся в тускло просвечивающим под густым облаком лунном свете, пуговицы приходилось продевать в петли на ощупь, и вышел в ночь.

Ступеньки уходили одна за другой, и Алексей бездумно считал их. Первая, вторая, третья, подошва сапог чуть скользит на морской четвёртой и с силой опускается на пятую. Ступенька словно бьет в ногу. Быстро сбежать с шестой, седьмой, восьмой и перескочить через девятую на площадку. Оглянуться, не услышал ли кто шума, и побежать дальше. Странно, но на улице холод переставал вкрадчиво просачиваться под одежду и гнездиться где-то в глубине лёгких. Напротив, он задорно покусывал открытую кожу щёк, словно уговаривал вернуться в теплую квартиру, к горячему чаю и прогретой постели. К Павлу. К брату, которого он так сильно обидел.

Алексей огляделся по сторонам и быстрым шагом направился в противоположном направлении от части. Туда, где стояли маленькие, почти деревенские домишки местных ремесленников. Под ногами сухо хрустнул стручок акации. Наверняка остался здесь лежать ещё с осени. Алексей поддел его носком сапога, а потом, чуть помедлив, наклонился за ним. Прокрутил в руках и разломил на две половины. С опозданием до ноздрей дошел сложный влажный, немного тяжёлый запах забродивших фруктов. Пахло совсем как яблочный компот в середине осени, когда деревья успели сменить зелень на золото, но не успели расплатиться им за тёплое лето. И когда он стрелял в своего брата.

Надо же, как он обидел Павла. Тот и сейчас вспомнил. Алексей чуть не застонал от собственной глупости. Ну как ему только в голову взбрело, что ковш холодный воды на голову отличный способ протрезветь к утру? Так бы Павел спокойно отоспался и пришел бы на службу трезвым и выспавшимся, а не как теперь. И утраченные только начавшие зарождаться крохи доверия между ними не вернуть и не спасти. И всё из-за его поспешности. Но Павел переживал… Алексей растер половину стручка в голой руке и вымазал руку в подтаявшей мякоти. На ладони остались лежать несколько крупных семян. Алексей отбросил семена, насухо вытер руку платком и натянул перчатку. Влажной руке чувствительно похолодало. И вернуться Павел согласился вовсе не потому, что простил его, он даже за тот выстрел его не простил и не простит, наверное, уже никогда. А потому, что счёл этот вариант предпочтительнее, чем возвращаться среди ночи в казармы, куда неизвестно, пустят ли вообще в такое время. Да и останется ли Павел завтра, знает только он сам.

Дома вокруг закончились почему-то вдруг и одновременно, в тучах образовалась прореха, в которую выглянула круглая и жёлтая, словно полная миска сметаны, луна. Алексей поднял к ней голову и посмотрел, ища знакомые пятна. Но видно было только жёлтый ноздреватый блин, как из тех, что пекут на Масленицу, да виднелась журавлиная дорога. Тучи снова пришли в движении, и ясно засветилась звезда — голова лосихи. Шею начало ломить, Алексей опустил голову. Только и всей надежды ему оставалось, что при всем своём свободолюбии и гордости не стал бы Павел возвращаться, если бы не посчитал возможным его простить.

Ночной холод проник под пальто и стал холодить рубашку. Алексей поднял ворот, создавая себе слабую преграду от ветра, и поспешил домой к Павлу. Неожиданно оказалось, что он успел за своими мыслями уйти довольно далеко, чуть ли не в чистое поле, и возвращаться пришлось долго. Под конец основательно промёрзший и уставший Алексей, стараясь не шуметь, вернулся в квартиру. Внимательно посмотрел на спящего Павла, но тот, судя по спокойному дыханию, не проснулся. Алексей успокоенно выдохнул, зажёг свечу и так и не снял пальто. Только вытащил руки из рукавов и накинул на плечи. Продрогшее тело всё никак не желало выгонять холод. Спать ему сегодня явно не светило, стопка отложенных переводов была внушительной.

И пока Павел проспал остаток ночи до самого утра, Алексей пытался забыться в спряжениях французских глаголов и тел. В глаза к утру словно песка насыпали, а смысл некоторых фраз начисто вылетал из головы, но усталость сделала своё дело, и он больше не сходил с ума от переживаний, что Павел уйдёт и больше никогда его не простит. Никогда — это слишком длинный срок.

Утром Павел проснулся недовольный этой жизнью. И утренний свет, с силой бьющий прямо в глаза, довольство не добавил. В стороне что-то скрипнуло. Павел повернул на звук голову и увидел, как Алексей вытягивает руки над головой, премерзко потягивается и вообще производит впечатление человека, успевшего проснуться и пребывающего в благодушном состоянии духа. Это Павлу не понравилось, но крепкий чай, заблаговременно подвинутый к нему, самую малость уменьшил недовольство и примирил с утром. Помимо чая на столе стояла тарелка с простым завтраком. Еда утром была явно лучше самого утра, так что настроение Павла пришло в норму. Для него. После еды он взбодрился и почувствовал себя лучше, похмелье давало о себе знать, пусть ему и пришлось на практике испытать некоторые способы приведения в трезвое состояние.

Алексей осторожно глянул на Павла:

— Ты как?

Тот проглотил очередной кусок хлеба и посмотрел на Алексея без тени смущения:

— Нормально.

А вот Алексею явно нормально не было, но Павел решил, что это не должно его волновать. Алексей снова опасливо на него посмотрел, ждет что ли, что он его застрелит? И направился к недавно купленному маленькому зеркалу. Потёр вылезшую щетину и критически осмотрел свой вид. Про бритьё он за вчерашним совсем забыл, так что начал быстро бриться на сухую, оставляя мелкие порезы, почти царапины, словно кошка разодрала.

В непривычном молчании они стали собираться на службу. Павел вёл себя как обычно, Алексей вёл себя словно ничего не произошло, но случившееся стояло между ними, пусть внешне никто из них и не собирался это показывать. В часть они шли вместе, но словно порознь.

Павел смотрел на привычные рожи и думал о том, что, как и ожидалось, дворянское звание по сути ничем не выделяет человека. Алексей очень удачно не попадался ему на глаза, так что Павел монотонно таскал свежий брус для подновления перекосившихся за зиму казарм и гадал, долго ли это продлится. А этот ему ещё братство предлагал. И он решил поверить. Ну не смешно ли? Волк коню не свойственник. Плечо в негодовании дёрнулось, и спину стянуло болью.

Ключ с небольшим усилием провернулся в замке. Металл скважины жирно блеснул. Смазал он его что ли? Но в квартиру Павел пришёл не первым. Алексей сидел за столом и с готовностью повернулся на звук шагов.

— Добрый вечер, Павел.

Алексей растёр глаза кулаком и посмотрел на него воспалённым взглядом. Павел же вместо него посмотрел на лежавший на кровати свёрток. Что-то небольшое было туго завёрнуто в чистый платок, во всяком случае Павел понадеялся, что он был чистым, и лежало это что-то на его кровати, будто там и было его место.