Игла быстро сновала в руках Иванова. Он использовал поздний свет, чтобы успеть перешить протёртый ворот у рубашки. Хотелось расслабиться и освободить голову от бессмысленных мыслей, но они назойливо лезли друг за другом и уходить никуда не собирались. Кажется, его дражайший брат снова собирался добавить ему проблем. Ему совершенно не понравилось, как Петропавловский остановился около него на утренних учениях. Почти слишком долго.

Сначала вызвал. Потом извинился. А пистолет холостым зарядил. Не помешало благородство. Иванов попал иглой под ноготь, зашипел и продолжил шить. А теперь снова ему что-то нужно. Пока пронесло, но кто знает, сколько это продлится. Возможность уйти в горы горцем и больше никогда не видеть Петропавловских стала казаться заманчивой. Он хмыкнул. Кто бы ему такую возможность дал. И завтра, наверняка, явится со своим «Аполлинарием Кирилловичем». Вздохнул. Дошил до угла и перехватил удобнее ткань. И не убьёшь его толком. Это очень легко – выстрелить в первом же набеге в голову. Или же просто подгадать момент и подстрелить лошадь. Подпоручик бы тогда попал под ноги агонизирующего животного или был бы зарублен горской шашкой. Иванов выпрямился и мечтательно прикрыл глаза. Представлять подобное было приятно. Но через недолгое время он мотнул головой, сгоняя дрёму, и снова склонился с иголкой.

Узнают. Слишком большое внимание привлёк глупый братец. А может он и не так глуп, как хочет казаться. Если в ближайшее время с подпоручиком что-нибудь случится, заподозрят его. Может, повезёт и суда удастся избежать, но отец точно не оценит. Иванов прошил несколько раз вперёд назад иглой, закрепляя нить. Со службы выкинет. Закусил нитку и оборвал. Намотал нить на иглу, заколол в отворот вещевой сумки. Разгладил руками обновлённый воротник. Всё, что ему оставалось — держать рот на замке и терпеть. Рано или поздно всё забудется.

Следующий день выдался пасмурным. Пренеприятнейший ветер срывал остатки вялых листьев с деревьев и выдёргивал части плетня. Алексей ещё плотнее укутался в пальто и поправил ремень под челюстью. Кивер откровенно пыталось сдуть. Лужица от вылитых в неположенном месте помоев стянулась льдом и хрустнула под сапогом. Погода решительно выступала против его нынешнего замысла.

Солдаты шустро сновали по двору, придерживая руками фуражки, но ефрейтора Иванова видно не было. Алексей закусил зубами мундштук и потёр ладони друг об друга — перчатки тонкой выделки совсем не защищали от холода. Приложил руку козырьком к глазам, защищая их от резкого ветра, и пригляделся. Иванов был обнаружен у дальней стены цейхгауза. Алексей поспешил к нему. Он допускал, что ему показалось, но Иванов, заметив его приближение, сделал несколько шагов к углу постройки, и только, когда Алексей встал совсем близко, остановился. Недопустимо грубо промолчал, не поздоровавшись с высшим чином.

Алексей неловко переминался и думал, как лучше озвучить своё предложение. «Аполлинарий Кириллович», хотелось начать ему, но кстати вспомнилось, каким тоном произносилось это имя сослуживцами брата. На язык пришло другое имя. То, которое Алексей не вычитывал в документах, а слышал своими ушами от ефрейтора.

— Павел! Ты… вы бы не отказались сопровождать меня во время сегодняшнего дозора? Я бы не стал вас беспокоить, но нога… Боюсь, мне понадобится надёжный спутник.

Иванов чуть не изменился в лице. Вот так выверт с «Павлом». Недолго пораздумывал и пришёл к заключению, что в крайнем случае можно будет сбросить подпоручика вместе с его лошадью с утёса и сделать вид, что так и было. Хотя кто ему поверит?

— Я согласен, — Иванов почувствовал, что его любопытство было слегка затронуто.

Алексей засветился радостно, несмотря на погоду.

— Пойдёмте за мной.

Лошади равномерно перебирали копытами, но вопреки ровному шагу в колене у Алексея постепенно начинала нарастать боль. Сначала почти незаметно, а потом, по мере того как сырость и холод пробирались под одежду, всё сильнее и сильнее. Алексей старался не обращать внимания, так как офицер должен был быть выше подобной ничтожной боли, но как ни старался, подобное отвлекало. Он посмотрел на спутника. Иванов внимательно оглядывал окрестности, казалось, он целиком был поглощён делом. Его посадка на рыжей кобыле, возможно, была не столь щегольской, как у офицеров или молодых горцев, но держался он крепко и умело управлял лошадью.

Алексей перевёл взгляд туда, куда уже несколько минут вглядывался Иванов. По другой стороне ущелья навстречу к ним приближались двое всадников. Прошло ещё несколько минут, и стало можно увидеть ружья за спиной у всадников в черкесской одежде. Иванов снял ружьё и принял наизготовку. Алексей повёл рукой:

— Погоди.

Прищурился. То, что раньше казалось тюком, теперь стало девушкой, закутанной в какое-то полотно.

— Нужно сначала разобраться.

Иванов перевёл взгляд с всадников на него. В глазах ясно читалось, что разбираться следует господину подпоручику, а не подневольному ефрейтору.

Алексей счёл нужным пояснить:

— С ними женщина. И судя по всему, не по своей воле.

Иванов совершенно не желал влезать во внутричеркесские разборки с их черкесскими обрядами. И по его лицу это было чрезвычайно легко понять. Но Алексей не повёл и ухом.

— Мы выясним, не требуется ли наша помощь, — и направил коня к черкесам.

Иванов начал жалеть, что согласился на подобное предприятие, но изменить ответ уже было нельзя, потому он тоже повернул рыжую кобылу вслед за Алексеем.

Алексей громко окликнул горцев:

— Остановитесь! Немедленно!

Те требование остановиться явно не оценили, и Алексей услышал, как пуля просвистела у уха. Конь встал на дыбы. Ему пришлось спешно ослабить повод и лечь на шею лошади. Конь опустился на четыре ноги, и Алексей достал пистолет. Пока он пытался преодолеть себя и выстрелить, один из противников упал и скатился в ущелье.

Ефрейтор Иванов время не терял. Стрелял с той же меткостью, с которой проявлял себя на учениях. Он с хладнокровным лицом под выстрелами оставшегося черкеса перезарядил ружьё и выстрелил, держась за лошадь одними ногами. Горец пытался отстреливаться, но вдруг резко покосился и упал на шею лошади. Та понесла тело и девушку.

Иванов провёл рукой по волосам и оглянулся с лёгким интересом посмотреть, как там подпоручик. И тут его подкинуло в седле. Маленький камешек упал под копыто лошади, а за ним покатились покрупнее. Грохот выстрелов вызвал небольшой оползень. Лошади взвились. Дешёвые сыромятные ремни подпруг растянулись на влажном воздухе, и Иванов почувствовал, что съезжает. Попытался обхватить шею, но лошадь мотнула, и его выкинуло из высокого, удобного для лошади и всадника, но ненадежного седла в то самое ущелье, куда незадолго до этого полетел горец. А за Ивановым в это ущелье полетел тоже не сумевший удержаться на понёсшей лошади Алексей.

Приземление было ужасным. Иванов со всего маху приложился подбородком о скалу — в глазах потемнело. Внутри черепа послышался отвратительный хруст. А потом его перевернуло в воздухе, и он покатился по склону, пока не застрял между камнем и чудом зацепившейся корнями за этот камень сосёнкой. Алексей проскользил спиной по склону, сдирая мундир и спину в клочья, и остановился об Иванова. Пытаясь удержаться, схватился за первое попавшееся и крепко сжал руку ефрейтора. Пистолет, который подпоручик так и не выпустил из рук, холодно ткнулся в голову Иванову. Тот почувствовал непередаваемое ощущение смещения костей в руке и, не выдержав, крикнул. Алексей испуганно дёрнулся. Спусковой крючок сместился. Кремень выбил искру, и вылетевшая пуля оторвала половину уха Иванова. Пострадавшее ухо тут же оглохло, и если бы не сломанная челюсть, превратившая крик в бульканье, он бы закричал в полный голос. Лицо Алексея оросилось тёплыми каплями, а ефрейтор попытался подальше отодвинуться от него. Дерево угрожающе скрипнуло. Иванов вынужденно замер, сдерживая стоны боли.

Алексей выронил от неожиданности пистолет. Тот покатился вниз с утихающим шумом, пока где-то далеко не послышался еле заметный плеск. Алексей осознал, что больше не падает и перестал цепляться за брата. Осторожно приподнялся, оперся одной ногой о камень и пристроился верхом на животе Иванова, старясь как можно меньше контактировать с его телом.