Все это я знаю, разумеется, только со слов родственников, потому что лично никого из дядиной семьи не видела, только на фотографиях. Поэтому и не боялась особо ничего, и не переживала.

Ну бабушка и поселилась со мной в дядиной квартире. Это была двушка: проходная зала и маленькая спаленка. Бабушка только подушку с матрасом выкинула, после покойников-то, а все остальное оставила. Спали мы с ней в маленькой комнате вместе.

Прямо за стенкой нашей спаленки была соседская маленькая комната. Там, в точно такой же двушке, жила бабка со своей дочерью.

А бабка такая пьюшка была, что мама не горюй. Слышно было, как она бутылками гремит-гремит, а потом начинает стонать и причитать: «Ой-ой-ой! Не надо, не надо! Пожалуйста, не надо! Хватит! Йой-йой, не надо!»

— Ой-ой-ой, — вздыхала и я, подражая соседке.

— А ты не йойкай! — ругалась бабушка и шлепала ладонью мне по губам, иногда легонько, а иногда больно, так что губы впечатывались в зубы. — Разойкалась тута!

Не понимала я, что такого ужасного и неправильного делала, а бабушка не объясняла. Должна была объяснить.

Ночами бабушка спала как убитая. То есть вообще ни на что не реагировала, я проверяла, даже если громко под самым ухом в ладоши хлопнуть. Я ей прям завидовала. Потому что именно ночами соседская бабка начинала не просто йойкать, а причитать, взвизгивать и даже подвывать от страха. Мне казалось, что она с кем-то разговаривает, но не с дочерью, — та редко дома бывала, жила у своего хахаля. Не просто разговаривает, а умоляет: не надо да не надо. Как тут не вспомнить дядину младшую дочку, которая закончила в психушке...

Мне очень хотелось разбудить в такие моменты бабушку, чтобы она разобралась с соседкой, успокоила меня. Но тщетно. Бабушкин сон казался мне мертвым и тоже пугал. Именно здесь, в спаленке, происходили все смерти, отсюда даже дядя в окно выпрыгнул.

Неужели они боялись причитаний пьяненькой бабки за стеной? Сильно сомневаюсь. И в то, что пятнадцатилетняя девушка не могла понять, что голоса раздаются из соседней квартиры, тоже не верю. Я и тогда, маленькая, тоже не верила и сомневалась.

Утром я, конечно, жаловалась бабушке, но она только резко обрывала: «Не обращай внимания! Что слушаешь, когда спать надо?»

Но однажды соседская бабка очень сильно ойкала и даже выла. А потом захрипела и стала по нашей общей стене руками шлепать и скрести. Вот звук такой: шлепнет ладонью и вниз ногтями проводит по стене. Мне было очень страшно, я даже голову под подушку засунула и зажмурилась что было сил. А бабушка так и не проснулась, спокойно всю ночь проспала.

На следующий день после того, как скорая забрала соседскую бабку с инфарктом, к нам позвонила в дверь ее дочь.

— Года два назад приезжала старая хозяйка квартиры, они тут двумя семьями жили да что-то не поделили, что ли. Съехали в деревню. Вот привезла хозяйка зачем-то лапти вашим, пухом им земля, и матери моей. Один лапоть — вам, другой лапоть — нам. Вы у себя не находили?

Бабушка молча покачала головой. Соседка снова замялась, потом собралась с духом и выпалила с неловким, наигранным подхихикиванием:

— Так найдите, найдите. Лучше найдите.

— Зачем?

Я не могла понять, сердится бабушка на соседку или нет. Бабушкино лицо ничего не выражало. А когда настроение взрослого невозможно считать с лица, это тревожный знак. Хорошо еще, что не для меня, а для соседки, но все равно.

Соседка мельком глянула на меня, а потом без всякой улыбки сказала:

— Старуха домового своего перевезла. Не прижился на новом месте, давил их, озоровал, говорит. Вернула на старое хозяйство. Мать считает, что он и ваших всех передавил, и ее заодно выживает. Бабушка хотела что-то возразить, но соседка взмахом руки остановила ее:

— Знаю, знаю. Зашибает мать. Но она никогда никому вреда не делала, и себе тоже. Думаете, спилась старая? Но я ведь тоже видела… Я почему у мужика своего живу. У нас-то с матерью отдельная жилплощадь, а у него — комната в коммуналке, но лучше так, чем... И она лапоть искала, и я. Найти не можем. Запрятал нечистый. Он не угомонится, пока всех со свету не сживет. Подумайте девочке своей. — Соседка кивнула на меня.

Бабушка словно только тогда осознала, что я все это время стояла рядом. Спохватилась, толкнула меня в комнату, дверь захлопнула, а соседке, слышу, стала выговаривать, мол, хватит пургу нести и запугивать ребенка.

— Дело ваше, — услышала я спокойный соседкин голос. — Я предупредила. Теперь каждый сам за себя.

Свои двери бабушка с соседкой захлопнули одновременно и одинаково громко, как точки поставили — каждая.

Я называла его Иой. Дала ему такое имя.

Краем глаза часто замечала, как он на четвереньках по-хозяйски проходит по коридору, с длинным черным хвостом, как у волкодава, мохнатый. А вот на голове — ни единого волоска.

На кухне двери не было, и у меня при виде него пропадал всякий аппетит, но я ничего с собой поделать не могла, все равно бросала быстрый взгляд украдкой — здесь Йой или нет. И тогда невозможно было протолкнуть в горло ни единого кусочка, какая бы ни была вкусная еда или как бы зверски ни была я голодна. Бабушка сердилась, но я боялась ей признаться. Если уж она взрослой соседке не поверила, то уж тем более не поверит мне. Опять по губам шлепнет.

Часто Йой вставал в проеме двери и смотрел, смотрел одновременно на все и никуда. Раскосые глаза, будто специально вытаращенные. Проваленный рот безгубой тоненькой ниткой. Уши неестественно большие, заостренные сверху. И кожа мертвечинная, бледная, но гладкая-гладкая, как яйцо. Иногда не улыбался, иногда улыбался, и тогда тоненькая ниточка рта растягивалась от уха до уха, разрезая голову напополам.

Я не могла понять, видела ли его бабушка. Она никогда про это не говорила и со мной не обсуждала. И, кажется, ничего не делала, в отличие от соседки.

Однажды я тихонько играла в спаленке, пока бабушка возилась на кухне. И тут за стенкой, у соседки, раздался торжествующий вскрик: «Нашла!»

Я сразу поняла, в чем дело. И против своей воли кинула взгляд на дверь в залу. Йой стоял там. И тоже слышал. На этот раз он смотрел прямо на меня. Издевательски ухмыльнулся, не разжимая губ, и я подумала, что это означает: «Ты меня видишь, и я тебя вижу. Что делать будем?»

И тут произошло то, чего я совершенно не ожидала. Этот страшный Йой разлепил рот и хриплым мужским голосом ответил на мои мысли:

— Я собираюсь тебя сожрать. Я вас всех все равно сожру. Скоро.

— Что ты сказала, Иришка? — откликнулась с кухни бабушка.

Значит, она тоже слышала Йоя, но подумала на меня.

Я завизжала что есть силы. Я визжала и визжала и кричала: «Не надо! Не надо!» Я боялась закрыть глаза, вжалась спиной в тумбочку у кровати, прижала к себе свою куколку — слабая защита. Я описалась. Большая девочка, никогда бы не подумала, что отреагирую так. Потом я потеряла сознание...

Бабушка не стала вызывать скорую, но не оставляла меня ни на минуту. Всю ночь просидела со мной на кровати, спать не ложилась. А я лаже во сне сильно, до боли, цеплялась за ее руку, но бабушка терпела.

Квартира была погружена во тьму, только в нашей спаленке, прикрытый платком, слабо горел ночник. Где-то за полночь бабушка услышала знакомый скрип. Так скрипели петли на одной из дверей платяного шкафа. Мои дядя с тетей купили его давно, сразу после свадьбы. Лак, которым был когда-то покрыт шкаф, уже потрескался, ключ от дверцы неизвестно когда и куда потерялся, под одну из ножек была подложена для устойчивости много раз сложенная картонка. Самый обычный шкаф, такие стояли, кажется, в каждой квартире. И вещи в нем лежали и висели самые обыкновенные, как у всех. И скрип открываемой дверцы тоже наверняка всем знаком.

Бабушка подняла голову. Одна из створок, до этого плотно закрытая, теперь была приоткрыта. Не успела бабушка придумать логичное объяснение, как дверца сама собой прямо на ее глазах с характерным скрипом закрылась. Захлопнулась, будто ее кто-то с силой ткнул снаружи. А потом опять приоткрылась, словно кто-то подтолкнул изнутри. А потом опять захлопнулась.