Он тогда соврал ему, что его ничего не напрягает, что он просто тоже устал и иногда говорит не то, а так он, конечно, готов быть с ним рядом.

- И с Мики, - добавлял Слава то ли вопросительно, то ли так, просто.

- И с Мики, - негромко повторял Лев.

А ещё через день встревоженный Слава опять заговорил про старое:

- Ты считаешь, я веду себя, как Яков?

- Нет, - спешно заверял Лев. – Конечно нет.

Он боялся, что Слава решит, что, если это так, то с ним может случиться то же самое, что случилось с Яковом.

- А я подумал, что, наверное, в чём-то ты прав, – Слава виновато потупился. – Я на тебя давлю, да?

- Конечно нет, – снова повторил Лев.

- Если я давлю, то только от того, что боюсь тебя потерять, – вдруг признался Слава. – Я предлагаю тебе уйти, но при этом мне страшно, что ты согласишься. И от этого страха начинаю давить.

После: «Боюсь тебя потерять» Лев ничего не услышал. Эта фраза повторилась сотни раз в голове, заставляя колени подогнуться от навалившейся слабости.

Взяв себя в руки, Лев твердо сказал:

- Я никуда не уйду.

- Ты не должен…

- Я никуда не уйду, - настойчиво перебил он.

- Ты точно решил?

- Точно, - сказал он тогда.

А через три месяца съехал на съемную квартиру двумя этажами выше. Но это же не значит, что он ушел, да? Просто так было лучше для всех.

Лев и Слава [76]

«Я больше так не могу»

Теперь эту фразу Лев слышал от Славы каждый день. Если не слышал, то читал – стоило ему оказаться в своей съемной квартире, как Слава начинал писать всё то же самое, что сказал ему ещё днем.

«Я больше так не могу, он меня изводит»

Лев несколько раз был свидетелем того, как Мики «изводил» Славу. Это случалось во время игр, когда он внезапно отвлекался и начинал спрашивать:

- А где мама? А когда она вернется? А почему она ушла?

В первые разы Слава терпеливо объяснял, что мама умерла, потому что болела, а когда человек умирает, он больше не возвращается. Эта информация вызывала у Мики слезливую истерику: он начинал требовать, чтобы мама вернулась, что его не устраивает, когда она «умерла». Слава усаживал его на свои колени, обнимал, что-то утешительно нашептывал на ухо, и уже к вечеру Мики становился спокойным, продолжал возню с игрушками. Но на следующий день всё повторялось: «А где мама?».

Этим сложности не ограничивались. Мики закатывал скандалы и по другим поводам («Я это не хочу, я такое не ем, я туда не пойду»), плохо спал по ночам, просыпался от кошмаров, писался в постель, приходил среди ночи спать к Славе и в его постель тоже писался. Каждое утро Льва начиналось одинаково: он просыпался от Славиных сообщений: «Я больше так не могу»

«Он меня достал»

И иногда совсем отчаянные:

«У него что, деменция? Почему он каждый день забывает, что было накануне?»

Лев не был уверен, что именно происходит с Мики, но догадывался, что дети могут переживать горе как-то по-своему, не совсем понятно и привычно для взрослых, и, наверное, с ребёнком что-то такое и случилось: не зря же он постоянно говорил о маме. Он пытался объяснить это Славе и тот вроде бы соглашался с ним, признавая, что Мики тоже переживает, но было видно, как сдувается его терпение, словно воздушный шар.

Однажды – и Лев был свидетелем этой ситуации – Слава закричал на Мики:

- Я тебе уже сто раз объяснял, где мама! Прекрати постоянно об этом спрашивать!

Лев ожидал, что сразу после этого выкрика последуют извинения, но Слава злился не на шутку. Мики поник, снова уткнулся в машинку, которую бестолково возил туда-сюда по полу, и его глаза посветлели от подступивших слёз. Но он не расплакался, сдержался – и Льва это удивило. Мальчики не плачут?

До самого вечера Мики не подходил к Славе, а Слава – к Мики. Сам Лев чувствовал себя неуместно и бессмысленно в этой квартире: слонялся туда-сюда, не зная, как подступиться ни к одному, ни к другому. К Мики подступаться не хотелось, к Славе – хотелось, но он боялся попасть под горячую руку, поэтому на всякий случай держал дистанцию.

Лев старался быть полезным: не помогать с Мики, но помогать со всем остальным, что как бы было вокруг Мики. Например, наводил порядок в квартире – до первого появления ребёнка на убранной территории. Едва он аккуратно складывал игрушки, как Мики приходил и раскурочивал всё обратно – Лев злился, но срываться себе не разрешал. И без него в квартире стоял крик – то один, то другой начинали друг с другом ругаться. Он решил, что хоть кто-то в этой квартире должен оставаться адекватным.

Но самая сильная ссора между Мики и Славой случилась под вечер, когда ребёнок заканючил, что хочет есть. Слава в тот момент пытался готовиться к занятию в изостудии, поэтому Лев, мигом подобравшись, сказал:

- Я всё сделаю. Чем ты его кормишь?

- Там есть… - Слава задумался. – Макароны.

- Просто макароны? – удивился Лев.

Слава пожал плечами:

- Его устраивает.

Лев подумал, что макароны ребёнок ел не только сегодня, а все те дни, что не живёт с бабушкой. Врачебное сердце сжалось и ему пришлось вступить с Мики в коммуникацию.

Всякий раз, когда Лев пытался говорить с детьми, он чувствовал себя скованно и неловко. Так странно: вроде бы человек, а поговорить с ним по-человечески не получается, нужно тональности повышать, голос смягчать, переходить на «особый» язык (ну, на такой нежно-ласковый). Лев всего этого не умел, а если и пытался так делать, подражая другим взрослым вокруг, то звучал ещё глупее, чем без этого всего.

Вот и теперь, с Мики, он пытался поговорить по-взрослому:

- Что ты хочешь есть?

- Не знаю, – мотнул головой мальчик и громко стукнул игрушечным трактором об пол.

Лев поморщился от резкого звука.

- А что тебе обычно готовила… – он прикусил язык, чуть не сказав «мама». Поправился: – Бабушка?

- Котлеты.

Отлично, хоть какая-то конкретика.

- Значит, ты ешь котлеты?

- Ага.

- И если я приготовлю, будешь?

- Ага.

Лев нашёл в морозилке курицу, разморозил мясо в микроволновке, сделал фарш и приготовил котлеты – на пару. Он нашёл ту самую книгу, по которой учился готовить в семнадцать лет, когда впервые оказался в этой квартире, а там, в разделе детского меню, было написано, что котлеты для детей должны быть приготовлены на пару. Он так и сделал.

Но за ужином это вызвало проблемы. Мики посмотрел на них, высунул язык и поморщился:

- Это не как у бабушки! – кривя лицо сказал он.

- А как было у бабушки? – терпеливо спросил Лев.

- Они были золотистые, а эти белые!

- Просто бабушка их жарила, а это вредно. Я сделал тебе полезные.

- Почему вредно?

- Потому что при жарке в масле образуются канцерогены – это вредные вещества, которые могут вызвать рак.

Ну, что поделать, не мог он общаться с детьми по-другому…

Мики покосился на Славу:

- Мама умерла из-за котлет?..

Слава не оценил ни объяснений Льва, ни выводов Мики. Отодвинув свою тарелку, он грубовато придвинул Мики вместе со стулом ближе к столу – так, что мальчик почти уперся в него грудью – дал ему вилку в руки и строго сказал:

- Ешь.

Мики снова наморщил нос:

- Не хочу, это гадость.

- Ты не пробовал, – холодно ответил Слава.

- Я чувствую! – убедительно произнёс Мики.

Но Слава не убедился. Отодвинув стул обратно, он подхватил Мики подмышки, опустил на пол и оттолкнул.

- Тогда иди отсюда, – он отодвинул его тарелку в сторону. – Сегодня есть не будешь.

Мики захлопал глазами – они стремительно посветлели, наполняясь слезами. Слава, увидев это, ещё раз шикнул на мальчика:

- Иди в свою комнату.

Мики, сделав два шага назад, замусолил в руках края футболки и расплакался в открытую: издал протяжное хныканье, а по щекам побежали дорожки слёз. Слава отвернулся от него, потянулся к стакану с холодным соком и прижал его к виску, недвусмысленно показывая, как ему действует на нервы этот крик. Лев посмотрел сначала на Мики, потом на Славу – жалко было обоих. Поколебавшись, он встал из-за стола и увёл Мики за собой – как будто бы для того, чтобы тот не действовал Славе на нервы, но, на самом деле, чаша сочувствия к Мики неожиданно переполнилась. Конечно, он и ему на нервы действует, но что такого малыш сделал, чтобы выставлять его из-за стола и оставлять голодным? Ничего критичного, Лев сто раз такое видел, когда Пелагея была маленькой: «Это не хочу, это не буду, вот это гадость, от этого тошнит» – вечные приколы детей.