Лика счастливо рассмеялась:

— Я себе представляю.

— Не представляешь. Это надо было слышать.

— И к чему такие усилия?

— То есть как? Я же знал, что ты задерешь свой изящный носик, наступишь на горло собственной песне и уйдешь под корягу зализывать душевные раны, но ни за что сама ко мне не приедешь. Самый тупиковый вариант из всех возможных. Так и вышло.

— С чего это ты взял, что мне надо что-то зализывать?

— Опыт, милая, опыт. Приходит с годами. Ладно, сантименты по боку. Собирайся и приезжай. Адрес не забыла?

— Я сегодня занята, — нерешительно возразила Лика.

— Отмени!

— Это будет трудно.

— Но возможно, — победно заключил он. — Жду тебя через час.

В трубке запели гудки отбоя. Лика бессильно опустилась на стул. Ситуация опять безнадежно выходила из-под контроля. Она уже знала, что все отменит и поедет к нему.

Их кухни высунулось озабоченное лицо матери.

— Кто это был?

Голос ее звучал спокойно и даже как-то безразлично, но Лика чувствовала, как она встревожена. Впрочем, сейчас ей было все равно.

— Один знакомый.

— Это я уже поняла. Тот самый, который из Белого дома?

Лика кивнула.

— Чем занимается?

— Фотограф. Делает очень сильные вещи.

— Как зовут?

— Виталий.

— Хм, никогда не любила это имя. Помнишь, у нас, когда мы еще жили на Чехова, был сосед Виталий. Впрочем, ты еще маленькая была. Забулдыга, мало привлекательная личность.

— Не помню.

— Не важно. А как фамилия?

— Не знаю.

Лика еле заметно передернула плечами. Её почему-то раздражали эти расспросы.

— И что?

— Приглашает погулять, — соврала Лика и покраснела.

— Но ты же собиралась к Наташе.

— Отзвоню ей.

— Даже так! Неудобно ведь, день рождения у человека.

— Мам, я сама соображу.

— Конечно, сообразишь. Я просто подумала, может, тебе взять его с собой.

— Боюсь, это будет не совсем кстати. Он же там никого не знает.

— Так познакомишь.

— В другой раз.

— Ну, смотри.

Мама подошла к ней и погладила по волосам.

— Отлично выглядишь. Пошла бы к Наташе, а? Или…

— Или.

Лика чмокнула ее в щеку и принялась набирать номер подруги, лихорадочно соображая, что бы такое ей сказать, чтобы она не обиделась.

Виталий с нетерпением поджидал ее на улице. Не успела она подойти, как он сгреб ее в объятия и, не обращая внимания на прохожих, принялся целовать. Лика слабо отбивалась.

— Вот и ты, — лихорадочно шептал он. — Лапочка, так бы и съел всю.

От него пахло сигаретами и спиртным, но Лику почему-то это не отталкивало, а совсем наоборот. Он затащил ее в подворотню, пустую и темную. Здесь, в некоем подобии уединения, Лика, наконец, расслабилась.

Она, уже не таясь, отвечала на его поцелуи. Прикосновение его рук к обнаженной под блузкой груди будило совсем уж нестерпимые эмоции. Лика застонала и повисла на нем всем телом, крепко обвив руками за шею.

Он прислонил ее спиной к стене. Лопатками она чувствовала ее шершавую поверхность. Юбка задралась до талии. Одним резким движением он содрал с нее трусики, треск разрываемой ткани слился со стоном наслаждений, когда он вошел в нее.

Лика закачалась между небом и землей, трепета и замирая от блаженства. «Я схожу с ума, — думала она. — Это безумие, это не может происходить со мной».

Она крепко зажмурила глаза, и все вокруг исчезло. Грязная подворотня, полутемный двор, освещенный облупленным фонарем, разбитая песочница. В целом мире остались только они, слитые воедино, глухие, слепые, бездумные, пылающие.

— Уф-ф-ф, — выдохнул он, опуская ее, наконец, на землю. — А жаль, что никто не проходил мимо. Вот был бы прикол: идет приличная такая старушка с собачкой, а мы тут с тобой…

— Замолчи, пожалуйста.

Лику покоробил его развязный тон. Виталий насмешливо посмотрел на нее:

— Эй, принцесса, а где это вы потеряли свои трусики? Не иначе как в своем хрустальном дворце?

Лика вспыхнула до корней волос, благодаря судьбу за вечно разбитые лампочки в подворотне. По сути, он прав, не ей разыгрывать принцессу-недотрогу, но все равно вульгарный тон его был ей неприятен.

Виталий почувствовал ее замешательство, прижал к себе и, уткнувшись лицом в волосы, прошептал:

— Извини, они, кажется, восстановлению не подлежат. Но если вдуматься, так даже лучше. Я буду заводиться от одной мысли, что там у тебя ничего нет и можно затащить тебя в любой темный уголок и ублажить без возни с этими дурацкими тряпками. Вот так, например.

Прежде чем она успела среагировать, он нырнул с головой к ней под юбку. Темная сладостная волна накрыла ее, и прежде чем кануть в ее бездонную глубь, Лика успела подумать, что этот человек всегда будет для нее неразрешимой загадкой, которую нечего и пытаться разгадать.

В «берлоге» было тесно и дымно. Бродили какие-то люди, длинноволосые мужчины в жилетках на голое тело, худые девицы в бесформенных хламидах или почти невидимых платьицах, агрессивно накрашенные, с неизменной сигаретой в алых прорезях ртов.

Лика почувствовала себя аккуратно причесанным подростком, которому только что тщательно вымыли уши и шею, перед тем как идти в воскресную школу. Перехватив несколько откровенно оценивающих взглядов, Лика поняла, что ей здесь не нравится.

На кровати тощий Валентин взасос целовался с другим парнем. Лика заметила, что никто не обращает на них внимания, и решила, что в этой насквозь богемной среде это дело привычное.

Виталий принес два больших стакана с чем-то оранжевым.

— Что это? — спросила Лика.

— «Скрю драйвер», по-нашему. «Отвертка».

Лика знала, что под этим лихим названием скрывается очень милый коктейль, водка с апельсиновым соком.

— Тебе надо нас догнать, — сказал Виталий. — Ты здорово отстала.

— То есть?

— Все уже бухие, а ты как стеклышко. Не годится.

— А чем это хоть пахнет таким странным? — спросив Лика, поднося стакан к губам.

— Травку курят, — небрежно ответил Виталий. — Только не говори, что не пробовала.

— Никогда.

Лика сделала глоток и тут же выплюнула все обратной кашляя и утирая слезы. Язык и губы нестерпимо жгло.

— Да это же чистый спирт!

— А ты что думала?

Виталий опрокинул в себя добрую половину своего «коктейля» и даже не поморщился. Лика, прищурившись, наблюдала за ним. Глаза его странно, неестественно блестели, лицо покраснело и сразу стало простоватым. Он вынул из пальцев сидящей рядом девицы самокрутку, с удовольствием затянулся, плотно сжав губы, задержал дыхание и лишь потом медленно выдохнул.

Он протянул папироску Лике. Она не стала спорить, взяла, улучив момент, незаметно передала обратно девице в кресле.

К ним подошел высокий человек с худым аскетичным лицом. Как бывает у очень светлых блондинов, брови и ресницы у него тоже были светлые. Бледному голубоглазому лицу явно не хватало красок, так и хотелось взять палитру и чуть-чуть подретушировать.

В отличие от Виталия и всех остальных он выглядел свежим и совершенно трезвым. Лишь по слегка сузившимся зрачкам Лика поняла, что и он отдал дань общему увлечению.

— Кто такая? — спросил он, окинув Лику заинтересованным взглядом. — На остальных баб не похожа. — Заметив, что по лицу ее пробежала тень и еле заметно вздрогнули брови, он поспешно пояснил: — Цитирую Тургенева.

— Значит, это следует расценивать как комплимент, господин Базаров, — отозвалась Лика.

Он широко улыбнулся, обнажив ряд ослепительно белых, безупречных зубов.

— А как же иначе? Что занесло вас, в это насквозь прогнившее гнездо, прелестная бабочка?

Он говорю с еле заметным прибалтийским акцентом. Лика поняла, что перед ней тот самый художник, автор странных натюрмортов, украшающих стены «берлоги».

— Сбавь обороты, Ульмас, — сказал Виталий. — Она со мной, так что твое убойное эстонское обаяние здесь не к месту.

— Обаяние всегда к месту, — возразит тот. — Глядя на вас, становится жаль, что я не пишу портретов.