— Основной инстинкт. Каждая женщина в глубине души мечтает хоть недолго побыть шлюхой.

— Ну-ну.

— Скажи, Зак, где вы набираете свой контингент?

— Тебе зачем?

— Разговор поддержать.

— Ну если только… В основном в модельных агентствах и около них. Ты не поверишь, девочки сами рвутся в бой. Верят любой чуши — о фотосессиях в Италии, о модельных конкурсах на Ривьере и о том, что нужно, но пути остановиться на недельку-другую в Болгарии, чтобы подзагореть я подготовиться в похожих условиях.

— «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад», — пробормотала Лика.

— Сами, все сами, — с готовностью подхватил Зак. — Насилия почти не приходится применять. Хоть и паскудно звучит, но возникает такое ощущение, словно все почти без исключения люди, идущие в манекенщицы или фотомодели, подсознательно готовы проституировать на своей внешности. Причем заметь, это касается как женщин, так и мужчин. Очевидно, они априори рассматривают свое лицо и тело как способ зарабатывания денег, чем больше, тем лучше. А отсюда до реальной проституции даже не шаг, полшага, который большинство легко делает.

— Какой глубокий анализ! Впечатляет.

— Результат длительных наблюдений.

И главное, он прав, как ни противно это признавать, подумала Лика. Достаточно посмотреть хоть один конкурс красоты, чтобы попять это. Напоминает конкурс породистых собак, которых водят по кругу, демонстрируя их стати. Цель одна — чтобы тебя купили, и желательно подороже.

Счет времени был окончательно потерян. Когда завязаны глаза, быстро теряешь ориентацию в пространстве и воображение вкупе со слуховыми ощущениями начинает формировать иную реальность, без цвета и объема, но с обостренным восприятием запахов и звуков. По меняющемуся звуковому фону Лика поняла, что они въехали в какой-то город. Может быть, Варна? Сердце екнуло в груди. Здесь расположено Генконсульство России. Где-то совсем недалеко находятся ее сограждане, которые могли бы ей помочь, но она бессильна и не может дать им знатно себе.

А чуть подальше, в Москве, ее ждут мама и друзья, которые ее любят. По московским улицам колесит Митя, которого любит она (что толку самой себе лгать? Любит!). Игорь, наверное, сейчас подписывает в печать последний номер «Лося» и ни сном, ни духом о том, что ее, Лику, сейчас везут продавать местному авторитету. Она попыталась представить себе реакцию всех этих людей на ее исчезновение. Эх, все они в конечном итоге смирятся и забудут ее или по крайнем мере отодвинут в какой-нибудь отдаленный, пыльный утолок памяти. Все, кроме мамы. Значит, и ради того, чтобы ее не ранить, стоит побороться за свою свободу.

И еще… Митя… Лика вдруг с обжигающей остротой вспомнила ночь, которую они провели вместе в номере отеля, и свой поспешный побег. Как же суетливы и глупы мы бываем! Ведь останься она, волшебство можно было бы немного продлить. Такое счастье стоит того, чтобы лелеять каждую секунду. В конце концов, они уже взрослые люди и могли бы принять разумное решение. Да если бы она осталось, а то утро с Митей, она вообще бы ни в какую Болгарию не улетела. Игра судьбы и глупая поспешность!

Машина просигналила, наверное, у ворот и, проехав еще немного, остановилась. Лику ввели по ступенькам в какой-то лом, повели на второй этаж (лестница поскрипывала под ногами) и наконец, сдернули повязку. Она машинально зажмурила глаза, но парящий в комнате полумрак за плотно задернутыми тяжелыми портьерами был вполне комфортен для ее отвыкших от света глаз.

Лика огляделась. Небольшая комната, отделанная в наивном простеньком деревенском стиле. Светленькие обои в цветочек, икебана из сушеных цветов и колосьев на полу. Большая кровать под пушистым розовым покрывалом — достойная арена для сексуальных боев. Зеркальное трюмо, заваленное разнообразной косметикой. Вот, пожалуй, и все. Да, еще дверь, за которой угадывалось кафельное великолепие ванной. Господи, неужели это и есть ее пристанище?

Вошел Зак в сопровождении круглолицей женщины с милой ямочкой на подбородке. Славная такая сутенерша. «Я делаю успехи, — подумала Лика с изрядной долей яда. — Начинаю видеть простых, симпатичных людей в своих тюремщиках».

— Вот познакомься, Светла, твоя новая подопечная Лика. Подготовь ее для Георгия, чтобы в лучшем виде. Эротики побольшее, красный рот, мушку, ну не мне тебя учить.

— Ясен пень, блин, чтоб клиент заторчал с пол-оборота.

— Говорок вполне среднерусский, — подумала Лика. — Неужели землячка?»

— Не без печали прощаюсь с тобой, моя прелесть, — пропел Зак. — Но как знать, может, еще свидимся.

Он попытался чмокнуть ее в щечку, но Лика вовремя отстранилась. Перебьется, скотина. Оставшись наедине со Светлой, Лика прошлась по комнате, попробовала отодвинуть портьеру, но та оказалась намертво закрепленной.

— Ты что, из тех, кто надеется убежать? — подала голос женщина. — Дохлый номер, поверь, только хуже будет.

— Куда уж хуже.

— Как сказать. Тебя почему-то хозяин подложить Георгию, очень приличный вариант. Но блин, странно, как ни крути.

— Это почему же?

— Да старовата ты для него. Тебе лет 25, так? А он предпочитает конфеточек лет по семнадцать, чтобы глазки пуговичками, да щечки розочками. А у тебя по глазам видно, что баба с мозгом.

— Спасибо. Может, мужик меняет ориентацию? Ну, я имею ввиду, что-то у него произошло в жизни этакое, что вкусы изменились.

— Может, ты и права. К нему дочка из России приехала, с бухты-барахты, грех молодости. Меня приглашали один раз ей прическу делать. Красивая, ничего не скажешь, натуральная блонда, фигура что надо, а глаза, не поверишь, фиолетовые.

— Как фиалки? — «Отсюда и Виолетта, — подумала Лика. — Надо будет запомнить». — Я где-то читала, что у Лиз Тейлор такие глаза. Ты «Клеопатру» смотрела?

— Три раза. Обрыдалась вся, блин, помнишь, когда она руку в корзину со змеей кладет? Так вот дочку эту Виолетта зовут, по-болгарски Тиминушка, фиалочка. Мы с ней хорошо потрепались, пока я ей прическу делала. Так вот ей как раз девятнадцать.

— Ну вот, видишь. Жутковато, видно, стало мужику с молоденькими трахаться, вес равно как с дочкой.

— Ну, ты загнула!

Лика только плечами пожала.

— А у тебя выговор знакомый. Светла. Ты откуда?

— Да какая я Светла! Это меня местные так кличут, сподручнее им. Светка я. Парикмахер и визажист.

— Звучит. Небось, раньше работала в салоне красоты в Москве, да?

— Почти. В Кратове. Это…

— Ох, да знаю я! — воскликнула Лика. — У нас там дача. Маяковского, 18. С ума сойти, как мир тесен! Может, я у тебя стриглась когда-нибудь или у подружек твоих. Кстати, парикмахерская твоя раскрутилась до небес. Построили новое красивое здание напротив станции, кирпичное, со всеми современными прибабахами, дизайн и все такое. Этим летом открылись. И, похоже, девочки не бедствуют.

— Чума! — Светка заулыбалась, отчего на пухленьких ее щечках тоже появились ямочки. — Землячка, значит. Во, блин, дела!

— Как тебя сюда занесло?

— Нужда заела. В середине девяностых полный пролет был в делах. Денег почти не платили, клиент залег на дно. Мы только и делали, что друг друга стригли, чтобы квалификацию не потерять. Ну, тут и подвернулась работенка. Тогда девочки наши с родных советских просторов косяком в Европу подались. Если уж собой торговать, то лучше там, где больше платя…, верно?

— Резонно.

— Ну, вот я их обслуживаю, в смысле помыть, постричь, подкрасить. Пока еще никто не жаловался.

— А не жалко дурочек?

— Жалко не жалко, а меня кто пожалеет? У меня мать пенсионерка и сыну двенадцать лет. Мужик мой почти сразу, как сын родился, хвостом вильнул и — поминай, как звала. Всю жизнь как белка в колесе, и баба, и мужик.

— А не боишься на грязные деньги жить? Все-таки, как ни крути, а недобрым делом вы все тут занимаетесь. Людьми, как скотом, приторговываете.

— Ты не очень-то! — запальчиво, но как-то неуверенно воскликнула Светка. — Деньги они и в Африке деньги. — А я свои честно отрабатываю.