— У тебя с самого начала небыло никаких шансов, детка. — Зак лениво ухмыльнулся. — С того самого момента, как ты произнесла имя Милчо у собора в Варне.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Лика, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе.

Он с издевкой обратился к ней па ты, и это означало новый поворот в их отношениях:

— Легче всего было бы попросить Краса устроить тебе вчера ночное купание после всех ваших забав. — Тут Лика вспомнила упоительный танец длинных чутких пальцев на своем горле и собственные чумовые мысли о сладостной смерти от оргазма и удушья (Агата Литовская может торжествовать?). — А можно прогуляться с тобой до парапета.

Зак легко тронул ее за локоть. Повинуясь, Лика встала и подошла вслед за ним к парапету над морем. Посмотрела вниз и отшатнулась. Внизу зияла бездна метров тридцати глубиной, вокруг острых, как бритва, скал, шипела, разбиваясь, вода.

Ресторанчик оказался прилепленным к крутому склону горы, как ласточкино гнездо. Лика смотрела вниз и уже видела свое распластанное, искореженное тело там, на камнях. Большого воображения не надо, чтобы понять, что никто даже не увидит ее полет, а если и увидит, разбираться все равно не будут.

— Ну что, пойдем? Или как?

— Пойдем. Есть смысл спрашивать куда?

— Умная девочка. — Зак даже крякнул от удовольствия — Ни разу не видел такой умной телки, ей-богу. Даже жалко отдавать.

— O-отдавать? Что вы задумали?

— Неужели у тебя есть хоть тень сомнения, что после того, что ты слышала и видела, ты никогда не вернешься домой? Выбрось из головы сразу, чтобы долго не мучиться. Кончать тебя жалко, такой отличный материал. Крас сказал, ты заводишься с пол-оборота, от комплексов не страдаешь, так что вполне может статься, что сделаешь новую карьеру. Я в тебя верю, блондиночка моя, и для начала предложу своему главному клиенту, а там — как пойдет.

Лика пыталась вникнуть в смысл сказанного, но звуки его голоса доносились до нее как сквозь толстое стекло. Медленно, мучительно медленно осознавала она, что на самом деле с ней произошло. Похоже, она влетела с разгону в самое сердце осиного гнезда, не продумав заранее возможных последствий, страховок и путей отступления. Раньше чем через неделю никто не будет ее искать. Про то, что она уехала в Несебр с Заком, и подавно никому не известно. Она просто исчезнет с концами в каком-нибудь турецком борделе, где никто никому не задает никаких вопросов, и никто никого не слушает, где нет ни прав, ни паспортов, ни прошлого, ни будущего.

«Нет-нет, не может быть, — стучало у нее в висках. — Это происходит не со мной». Сейчас Зак щелкнет невидимым выключателем, глаза его снова станут добрыми и смешливыми, и он объявит ей, что все это дурная шутка. Посмеется над тем, как провел ее, и они отправятся на катамаран, чтобы плыть обратно в Варну. Ну, конечно же, именно так и будет.

Но одного взгляда на парней в дверях ей хватили, чтобы понять — всё правда, и надежд никаких нет. Гориллы расступились, пропуская их, и слаженно сомкнулись у нее за спиной. Ресторан как вымер, никто не попался навстречу. На улице у обочины стояла, сверкая пухлыми черными боками, новенькая «БМВ». При виде ее у Лики мелко-мелко, жалко-жалко затряслись колени. Не машина, а катафалк. Сядешь в него — и никогда уже не вернешься в мир живых. Она пошатнулась и упала бы, но ее поддержал один из охранников. Лика устремила на него взгляд, исполненный такой горячей мольбы, что растопила бы и камень, но ответный взгляд был холодно безразличным и абсолютно спокойным. Так смотрят на нечто, недостойное внимания.

«Этот будет похлеще, чем Фельтон, — мелькнуло в мозгу у Лики. — Тот хотя бы ненавидел миледи. Какие-никакие, а чувства. А тут стена». Улица тоже была пуста. Зак все предусмотрел и заранее позаботился, чтобы не было никаких лишних свидетелей. Он даже лишил ее возможности красиво и дорого продать свою свободу — тут кричи, не кричи, все равно никто не услышит.

В машине ее зажали на заднем сиденье две гориллы. Зак сел впереди, щелкнул пальцами, и ей мигом завязали глаза платком.

— Расслабься, детка, ехать нам долго, — услышала Лика голос Зака. — Подремли пока, чтобы иметь товарный вид. Это я тебе как друг советую.

На губах у Лики уже закипели насмешливые, презрительные, уничтожающие слова, но так и не произносились, лопнули, как мыльные пузыри. Какой смысл злить врага, если он полный хозяин положения. Уж лучше попробовать разговорить его, авось что-нибудь и выскочит полезное. Не затем же она на свет родилась, чтобы закончить свои дни в вонючем притоне, развлекая портовую шушеру. «Ого! — воскликнула про себя Лика. — А я, кажется, барахтаюсь, как та лягушка из притчи, которая сбила-таки из молока кусочек масла, да и выпрыгнула из кувшина на волю». Сейчас надо расслабиться и сосредоточиться, сместить точку сборки, как учил Карлоса Кастанеду дон Хуан.

Лика откинулась на сиденье и велела своему телу расслабиться, медленно, от пяток до макушки. По телу поползло знакомое тепло, перед широко закрытыми глазами засияло синее-синее небо, бескрайнее, безоблачное, царство безбрежной свободы. Лика пошире расправила крылья и полетела. Она чувствовала плавные мощные движения крыльев за спиной, взмывала к ослепительному солнечному диску, срывалась вниз и опять взмывала. Ветер пел в ушах, и все тело наполнялось силой и светом. Она уже могла посылать эту силу и этот свет в любую клеточку своего тела, во все чакры, пробуждая дремлющую энергию.

Она совершенно потеряла счет времени, парила где-то между своим сияющим небом и машиной, плавно покачивающейся на ухабах дороги. Зак говорил с охранниками по-болгарски. И странное дело — если раньше она не понимала почти ни слова, то постепенно смысл их разговора становился все понятнее Лике. То ли от того, что ухо привыкло, то ли от того, что захлестнувшая ее новая, бьющая через край энергия открыла какие-то доселе закрытые каналы восприятия. Лика сильно и глубоко дышала, поэтому они, наверное, подумали, что она уснула.

Говорили о каком-то Георгии Столарове. Судя по всему, местный авторитет. Они называли его Дон (опять Марио Пьюзо, ну, никакой фантазии у ребят!). Едут они в Варну, у Дона там недалеко вилла. Лику заинтересовало упоминание о некоей Тиминушке, которую они еще называли Виолеттой. Она — дочь Дона, и к тому же русская. Объявилась недавно, как снег на голову свалилась, и Дона как подменили. Зака особенно веселила перспектива превращения Дона в образцового папашу. Все к тому идет, сокрушался ок. Ловкая, надо сказать, девица эта Тиминушка, папашу выбрала, что надо, миллионер. А он губищи раскатал, разнюнился, все ей готов отдать. И даже анализа крови на отцовство не сделал.

— А как же его девки? У него же целый гарем.

— Об том и речь! Такого клиента можем потерять. Он ведь такое грахалово у себя устраивал, закачаешься! По три-четыре телки зараз. А там еще Атанас, этот громила…

Лика слушала и поражалась своему спокойствию. Мозг четко, без нажима и паники фиксировал информацию, анализировал и раскидывал по полочкам то, что может пригодиться. Она пробормотала что-то сонное и свернулась калачиком на сиденье.

— Эй, Зак, она, кажется, просыпается.

Лика выпрямилась и поднесла руки к лицу.

— Где я? Что такое?

— Просыпайся, киска. — Голос Зака был нежным и заботливым, прямо отец родной. — Скоро уже приедем и снимем с тебя этот намордник.

— Я долго спала?

— Часа два. Умница моя. Теперь у тебя будет свежий цвет лица. Дону понравится, а старому Заку перепадет еще деньжат. На врачей, на безбедную старость.

— Ну, тебе еще рано об этом думать, — заметила Лика. — Ты еще долго будешь радовать донов и прочих любителей молодого альковного мяса.

— Фи, зачем же так грубо! Женская красота должна быть доступна, как и всякая другая. Как говорил ваш писатель Достоевский: «Красота спасет мир».

— Так вот, значит, какую ты мне миссию определил, — усмехнулась Лика. — Мир спасать. Лестно.

— Что-то ты уж больно весела, — подозрительно заметил Зак. — Как на вечеринку едешь.