— Я такая непроходимая дура, — всхлипывала Лика. — Я … я… — Слезы не давали ей говорить. — Своими руками… сама… все разрушила.

— Не думай об этом. Мы вместе, и это главное.

— Не могу. У нас ведь начиналось что-то очень красивое, там, на скамейке. А я… Больно, больно! Ты понимаешь, Митя?

Он только кивнул.

— Как подумаю… Все эти годы…

Он приподнялся на локте, поцеловал мокрые глаза, щеки, губы.

— Глупышка! Все было, как должно было быть.

— Ты думаешь?

— Уверен. Так всегда бывает в этом мире. А сейчас пойдем-ка в ванную. Высморкаем твой хорошенький носик.

— Я, наверное, выгляжу ужасно!

— Вздор! Настоящую красоту ничем не испортишь.

И было все. Прохладные струи воды, ласковые прикосновения намыленной губки к коже, его мокрые волосы, его руки на ее груди, холодок кафельного пола под босыми ступнями, и тихий шепот, и любовь, и счастье.

Уже брезжил рассвет, когда они, обессиленные, забылись глубоким сном.

Лику разбудил шум льющейся в ванной воды. Она сладко потянулась, зевнула и села на постели. Вокруг были цветы, цветы, цветы и воздушные шарики. Она огляделась, недоумевая. Голубые, желтые, зеленые, красные, они парили в воздухе, привязанные к спинкам стульев, ручкам кресел. «I love you»[2], - прочла Лика на одном из них.

Чудо, появившееся за одну ночь. Чудо по имени Митя. Лика счастливо улыбнулась и тут же увидела ЭТО. ЭТО лежало, свернувшись ядовитой золотой змейкой, на тумбочке у кровати, самодовольно поблескивая дутыми боками. Обручальное кольцо.

Впервые за прошедшие сутки Лика вспомнила, что он женат. Виктория. И что самое страшное, у них есть ребенок, мальчик или девочка, не важно, чистое, нежное существо, которое ждет сейчас своего папу. «Мам, а где папа?» — услышала она звонкий детский голосок.

А папа в ванной. Смывает с себя остатки бурна проведенной ночи. Что-то потемнело внутри. Даже яркие шарики будто съежились и почернели. Мальчик или девочка. А папа в ванной. «I love you!»

«Опять я вламываюсь в чью-то жизнь, — подумала в смятении Лика. — Опять подставляюсь под удар и подставляю других. Нельзя было так забываться. Жизнь этого не прощает».

Но еще не поздно все исправить. Нужно просто исчезнуть. Билет на самолет в Варну, который превратился, было в простую бумажку, снова стал спасательным кругом.

Она быстро накинула платье и, путаясь в длинном подоле, прижимая к груди сумочку и туфли, босиком выбежала в коридор. Слава Богу, что лифт пришел сразу. Там были какие-то люди, но ей уже некогда было об этом беспокоиться. Не обращая внимания на их косые любопытные взгляды, она сунула ноги в туфли и, мельком взглянув в зеркало, пригладила волосы. Ничего, бывает и хуже.

Такси попалось сразу, будто ее и поджидало. «А мне сегодня везет», — подумала она с горькой усмешкой. Ну, хоть в чем-то ей сегодня везет. Она так стремительно убежала, что не успела даже толком осознать происшедшее. И только теперь, когда такси, мерно покачиваясь, влилось в поток машин на Олимпийском проспекте, ее скрутило по-настоящему. Тело била крупная дрожь, зубы стучали так, что, наверное, шоферу было слышно.

Перед глазами, как в замедленной съемке, проплывали образы прошлой ночи. Толстый банкир, его нарумяненная жена, напрягшаяся фигура Игоря, Митино лицо в зеркале. Восторг узнавания, эйфория, ее голова на его плече, шарики, кольцо. Тонкая острая игла пронзила сердце. Лика обхватила себя руками, чтобы унять дрожь, до боли стиснула зубы.

До ее слуха донесся выматывающий, протяжный звук, похожий на стон. «Неужели это я?» — подумала она в ужасе. Встревоженные глаза шофера в зеркальце подтвердили ее опасения. Она сделала над собой безумное усилие и вымученно ему улыбнулась.

Господи, ну зачем все это было нужно? Зачем? Сегодня она потеряла его во второй раз, и это было куда больнее, чем в первый. Только сегодня она поняла, насколько он ей дорог, как много они значат друг для друга. Мучительная, страшная правда. Нашла, чтобы вновь потерять. И так скоро. «Зачем это было, Митя, зачем?»

— Лика! Где ты была?

Осунувшееся лицо матери, ее измученные глаза лишили Лику последней надежды на то, что ей удастся улизнуть в аэропорт незамеченной, отделавшись лишь запиской с невнятными объяснениями.

Жгучее чувство вины охватило Лику. Как она могла так забыться и заставить мать пережить эту страшную ночь. Ей-то за что мучиться?

— Прости, мама.

Пустые, ненужные слова, но других у нее сейчас не было.

— Успокойся, мама. Ничего особенного не случилось, Как песок на губах, как толченое стекло. Надо что-то еще сказать, чтобы успокоить ее, что-то глупое и нелепое, в такое, как правило, верят. Но как назло в голову ничего не приходило.

— О Господи! — простонала мать. — Неужели трудно было позвонить?! Два слова — и все. Тебя же почти сутки не было.

Сутки. Всего лишь сутки, жалкие двадцать четыре часа. Лика обвела комнату глазами. Все показалось вдруг таким непривычным, словно она не была здесь давным-давно. Картины, фотографии, книги…

Нет, она все же дома, у себя, в своей надежной крепости, и мама скоро перестанет задавать ненужные вопросы, поймет все без слов, как это обычно у них бывает, и предложит ей кофе.

От Анны Владимировны не укрылся этот быстрый ищущий взгляд и то, как вдруг расслабились напряженные плечи дочери, смягчилась линия подбородка. Ей вдруг стало стыдно своего раздражения, неуместного любопытства и резкости. Можно подумать, что ей пришлось хуже всех. Она смущённо дотронулась рукой до плеча Лики:

— Кофе хочешь?

Варна встретила ее ослепительным солнцем, в котором растворялось и тонуло все — и красные черепичные крыши домов, и яркие цветы, и нарядные коттеджи, беспорядочно разбросанные по склонам гор, сбегавших к морю, да и само морс. Солнце буйствовало, неистовствовало, подчиняло себе все вокруг, и не было воли противостоять ему.

Лика, прижмурив глаза, смотрела вокруг из-под ладони. Солнечные очки лежали где-то на дне сумочки, неохота было их доставать. Вообще не хотелось двигаться и даже думать о чем-то. Просто смотреть и смотреть на пролетавшие мимо отели, рекламные щиты, кафе с разноцветными зонтиками.

Лика поудобнее откинулась на сиденье такси. Поразительная все же штука самолет. Два часа — и ты совсем в другом мире. Москва со всеми ее переживаниями, проблемами и скверной погодой осталась позади. Ничто здесь не напоминает о ней. И даже лицо Игоря, почудившееся ей в толпе провожавших и отъезжающих, поблекло и стерлось, как старая монета, слишком долго ходившая по рукам.

— Долго еще? — спросила она у шофера.

Он удивленно покосился на нее. Ох уж эти туристы, вечно торопятся! Он нажал на газ. Потертый «жигуль» взревел и рванулся вперед.

Варненский собор высился темной громадой посреди проворной площади. Вокруг бурлила пестрая толпа — туристы, горожане, уличные торговцы.

Дика огляделась. И где здесь искать Милчо, если он вообще существует? Ей вдруг показалось, что она гоняется за химерами. Но уж коль она здесь…

Она пошла по краю площади, спрашивая у торговок: «Милчо. Я ищу Милчо. Милчо». Они только пожимали плечами. Одна протянула ей цветы, другая — нитяные перчатки, третья — тряпичную куклу в национальном болгарском костюме.

Похоже, здесь глухо. Лика обратилась к мужчинам, дежурившим у припаркованных машин. Что-то типа частного такси. Реакция та же. Приподнятые брови, пожатие плеч. «Не знаем». Один проявил чуть больше интереса, спросил: «Фамилия?» Тут уже она пожала плечами: «Не знаю».

Она скорее почувствовала, чем заметила его присутствие рядом с ней. Маленький, незаметный человечек, без липа, без фигуры, невидимка.

— Это вы ищете Милчо?

Неожиданно чистый и правильный русский язык — Я.

— Вы из Москвы?

— Да.

— Я — Милчо.

— Здравствуйте. Мне нужен Матадор. Где я могу его найти?