Народу в зале было немного, и она сразу увидела его. Он стоял, прислонившись спиной к колонне, и цепким взглядом осматривал проходивших мимо людей. Лика подошла незаметно, тронула за плечо.

— Привет! Ты похож на охотника, выслеживающего дичь.

— Плохо. Не думал, что это так заметно. А ты еще красивее, чем я помню. Потрясающе выглядишь, даже в этом тряпье.

Лика посмотрела на свои видавшие виды джинсы.

— Лихой комплимент. Я сразу почувствовала себя лучше.

— Зато от сердца. Пошли, потолкаемся среди публики. Может, и набредем на что-то впечатляющее.

Он небрежно запахнул свободную кожаную куртку, и не торопясь пошли по вокзалу.

В переходах, в залах ожидания, повсюду на скамьях, на чемоданах и баулах, на голом полу дремали усталые люди с помятыми лицами. Молодая мать кормила грудью младенца. Какой-то всклокоченный мужчина украдкой мочился в углу, видно, чтобы не отходить далеко от своих вещей. Тут же ели, пили, играли в карты на сдвинутых ящиках.

— Вот она — горькая судьба советского пассажира, — заметил Виталий. — Ни тебе отлить, ни поесть по-человечески.

— Но до туалета все же можно было бы дойти, — с плохо скрываемым отвращением отозвалась Лика.

— Надменная ты моя, — усмехнулся Виталий. — Посмотрел бы я на тебя в его положении. Только отвернись — и половины вещей как не бывало. Вон, посмотри туда, щипачи за работой. Высший пилотаж!

Лика проследила за его взглядом. Молодая худенькая девушка разговаривала о чем-то с дородной теткой в сбившемся набок цветастом платке, видно, обратилась к ней с каким-то вопросом. Рядом отирался невзрачного вида человечек. О таких говорят «без лица». Рука его змейкой скользнула в карман ее плаща, только тронула замочек сумки — и все. Он как испарился. Девушка благодарно улыбнулась тетке и заспешила к выходу.

— Вот так, — произнес Виталий прямо у нее над ухом. — Денежки тю-тю! А ты говоришь, туалет.

Поглощенная увиденным, Лика только сейчас вспомнила о его присутствии.

— Надо их остановить. Немедленно’

— Ни-ни. Нам светиться нельзя. Да разве убережешь всех доверчивых дур.

Лика заметила довольную улыбку на его лице. Он так и снял.

— Ты все заснял?!

— А как же? Бесценные кадры, если получится.

— А если при тебе человека убивать будут, тоже будешь снимать и радоваться?

— Возможно, если все равно ничего не изменишь. Фотография — зеркало действительности, а я лишь ее зоркое орудие.

— Ты — чудовище! — возмущенно выпалила Лика.

— Но зато какое талантливое! — парировал он. — Ты ж ничего не заметила, и никто не заметил. — Отрывисто хохотнув, он притянул ее к себе за плечи и возбужденно зашептал на ухо: — Расслабься, принцесса! Весь мир не спасешь. Поболтаемся здесь еще часок и поедем ко мне. Там тишина, все разбежались. Только Ульмас заперся у себя и кропает что-то эпохальное.

Лика сморщила носик. Ей совсем не хотелось видеть Ульмаса. Слишком хорошо запомнился его холодный, изучающий взгляд. Ее гримаска не укрылась от Виталия. Он звонко чмокнул ее в нос.

— Что, не понравился наш прибалтийский Снайдерс?

— Нет.

— Плохо ты, видать, разбираешься в живописи.

— В живописи как раз разбираюсь.

— Ладно, не дуйся. Не хочешь, не поедем, — примирительно сказал он. — Придумаем еще что-нибудь.

Кто-то тронул Лику за руку. Она обернулась. Чумазая девочка лет семи, зябко переступая голыми ногами в разбитых ботинках, протягивала к ней руку. Длинные пепельные волосы, прозрачное личико, молящие глаза. Прелестный падший ангел.

— Красивая тетенька, дай мне денежку. Очень кушать хочется.

У Лики защемило сердце. Она высвободилась из объятий Виталия и присела перед малышкой на корточки.

— Ты что, совсем одна? Родители твои где?

— Померли. Одна бабаня осталась. Только она старая слепая совсем. Дай денежку, тетенька.

Лика вытащила из кармана пригоршню скомканных бумажек и сунула девочке.

— Спаси Христос, добрая тетенька. Век за тебя буду Бога молить.

Она деловито рассовала по карманам деньги и пошла к выходу.

— Подожди! — крикнула ей вслед Лика. — Ты где живешь?

— Там! — Она, не оборачиваясь, махнула неопределенно ручонкой и юркнула за угол.

Лика медленно выпрямились. В глазах у нее стояли слезы.

— Пойдем отсюда, — тихо сказала она.

— Ох, беда с вами, с интеллигентами, — пробурчал Виталий. — Только чуть припечет, сразу поджимаете лапки, прячетесь в свой уютный сытый домик и ну оплакивать горькую судьбу русского народа.

Лика вздрогнула, точно от удара.

— Ты прав. Надо что-то делать.

— Вот-вот. Сними с себя последнюю рубашку и отдай ей. Голенькая ты мне нравишься куда больше.

Он все говорил, но она уже не слушала его, а со всех ног бросилась догонять девочку.

Выскочив на улицу, Лика огляделась. Девочки нигде не было видно. Вокруг кипела обычная привокзальная жизнь. Озабоченные пассажиры, навьюченные, как мулы, баулами и чемоданами, разухабистые наперсточники, голосистые торговки мороженым и пирожками. Несмотря на довольно поздний час, все это топталось, мельтешило, мелькало перед глазами, сливаясь в сумасшедший пестрый водоворот.

Лика наугад свернула налево и, пробежав несколько шагов, оказалась на большой асфальтированной площадке, сплошь заставленной коммерческими палатками. Здесь народу было поменьше, и она сразу увидела свою девочку.

Она забилась в угол забора, отделявшего территорию вокзала, и, прикрываясь ручонками и втянув голову в плечи, пыталась защититься от ударов простоволосой женщины с одутловатым, испитым лицом.

— Ишь, чего удумала! — волила та. — Деньги прятать! От родной мамки красть! Убью падлу!

Лика подбежала и, содрогаясь от омерзения, перехватила занесенную для удара руку. Женщина дернулась, но Лика крепко держала ее. Опухшие бессмысленные глазки уперлись в Лику, малиновый рот изумленно приоткрылся. Лику обдало отвратительным запахом перегара.

— Пусти, бля! Пусти, говорю! — прошипела она.

— Не смейте бить ребенка, — твердо отчеканила Лика. — А то милицию позову.

— Испуга-а-ала, — издевательски проблеяла женщина. — Зови. Мое дите, хоть — бью, хоть — совсем прибью. И никто мне не помеха. Ишь какая фря выискалась! Мартышку мою портить!

На ее крики начали собираться люди. Благодарная публика, подумала Лика. Всегда приятно поглазеть на чужие разборки, нарушающие монотонное течение жизни.

— Тоже моду взяли детей малых бить, — сказала какая-то женщина.

— А ежели их не бить, что тогда вырастет?

— Что вырастет, то вырастет.

— То-то!

— А где курносая, а? Только что здесь была.

— Утекла под шумок. От стрекоза!

Вокруг захохотали. Лика огляделась. Девочка исчезла.

Виталий поджидал Лику у выхода. В суматохе он не увидел, куда она побежала, и решил не искать. Вернется же она когда-нибудь.

— Эй, усатик, прогуляемся за уголок?

Голос был хриплый и надтреснутый. Оборачиваться не хотелось.

— Ты оглох, что ли? Не жмись, я дорого не возьму.

Он нехотя повернулся и обомлел. Стоящее перед ним размалеванное тощее существо с высоко взбитыми обсесцвеченными волосами, через которые просвечивали отросшие черные корни, было не кто иной, как Нинель, его старинная подружка-хохотушка.

Они встретились года три назад, тоже на вокзале. Он уже не помнил, на каком именно. Она тогда приехала с подружкой из Рыбинска поступать в институт. Пухленькая, наивная, глаза так и блестят, все в новинку.

Виталий был с приятелем, делать было нечего. Две юные провинциалки, свежие, как подснежники, пришлись как нельзя более кстати. Они живо задурили им головы своим непринужденным столичным трепом и вольными манерами и без труда затащили к себе.

Подружка быстро куда-то испарилась, а Нинель осталась. Прилепилась к нему всем своим существом, благо идти ей было некуда, стирала, готовила, штопала носки, даже научилась проявлять пленку. В институт она, конечно же, не поступила и, похоже, не жалела об этом. Он уже не знал, куда ему от нее деваться. Не выгонять же на улицу, в самом деле.