Она протянула черпак к тени, и та потянулась к нему своими длинными руками. Когда субстанция соприкоснулась с её дымным телом, из её глубины раздался низкий, почти стонущий звук, как вздох древнего существа.

В этот момент что-то в кухне изменилось. Воздух стал ещё плотнее, запахи обострились. Теперь в них добавилась едва уловимая сладость меда, который начинал карамелизироваться на открытом огне, но эта сладость была пронизана металлическим ароматом.

Стены, казалось, начали двигаться, будто дышали в такт с магией, заполняющей помещение. Свет от огня на плитах замерцал, становясь то ярче, то темнее, как будто само пламя реагировало на завершение ритуала.

Грила опустила черпак и вытерла руки о свой фартук, испачканный пятнами магии, крови и трав. Её глаза задержались на существе, которое, получив свою часть, начало медленно растворяться, оставляя за собой лёгкий аромат ночной росы, смешанной с пеплом.

Её лицо оставалось бесстрастным, но в уголках губ читалось удовлетворение. Её работа была завершена, но магия, которую она пробудила, продолжала жить, питая этот дом и всю бездну, что тянулась под Валдмором.

Когда гость ушёл, оставив за собой лишь исчезающий шлейф тени и пронзительный запах сырого холода, кухня снова погрузилась в тишину. Но это была не просто тишина – она была плотной, звенящей, словно наполненной ожиданием чего-то неизбежного. Воздух, насыщенный запахами магии и трапезы, становился тягучим, как мёд, оставляя металлический привкус на языке.

Грила, уставшая, но всё ещё величественная в своей угрюмой строгости, медленно подошла к маленькому деревянному столику, стоящему в углу кухни. Этот стол, тёмный и гладкий от веков использования, был её укромным местом, где не царила магия, а оставалась лишь она сама.

Стол окружали высокие полки, заставленные её инструментами и книгами. Их кожаные переплёты, потемневшие от времени, казались живыми, они источали слабый запах старости, смешанный с ароматом трав, которыми их когда-то окуривали, чтобы защитить от порчи. Тонкие руны на их обложках мерцали в отблесках пламени, напоминая о заклинаниях, заключённых внутри.

Грила села, её массивная фигура на мгновение показалась сломленной. Её руки, привыкшие к тяжёлой работе и магическим ритуалам, опустились на стол, их поверхность была иссечена шрамами, словно каждая линия на коже рассказывала историю борьбы и жертв.

Её глаза, яркие, как огонь, всё ещё блестели в танцующем свете очага. Но в их глубине, за этим ярким сиянием, таилась тьма – тьма сомнений, усталости и невыраженной боли. На её лице застыло странное выражение, одновременно суровое и задумчивое. Оно напоминало лицо охотника, который слишком долго преследует добычу и начинает задаваться вопросом: что останется, когда охота закончится?

– Сколько ещё? – прошептала она себе под нос, её голос прозвучал едва слышно, как слабый шёпот ветра, теряющегося в пустоте.

Она знала ответ на свой вопрос, но всё равно спрашивала. Каждый раз, когда она готовила, творила магию, создавала эти жуткие пиршества, она чувствовала, как часть её сущности покидает её. Это был невидимый процесс, но она знала: её душа становилась слабее, а связующее её с этим миром становилось всё тоньше, как старый шёлковый шнур, который вот-вот оборвётся.

Она провела рукой по столу, её пальцы скользнули по старым вмятинам и шрамам, оставленным ножами и горячими котлами. Эти следы были, как и она сама, знаком её работы – работы, которая питала Валдмор и его ненасытного хозяина, Суртандуса.

Но ради чего? Суртандус всегда хотел большего. Его требования становились всё жестче, его ожидания – всё выше. Валдмор, этот адский город, становился более жадным, более ненасытным, требуя от неё большего, чем она могла отдать.

Её глаза опустились на нож, лежавший перед ней. Это был её Танцующий крик, её верный спутник. Его багровые отблески вспыхивали, отражая свет от очага.

На мгновение Грила замерла. Она смотрела на нож, и её мысли, как тени, начали формироваться в нечто ясное и твёрдое.

– Если он думает, что я всего лишь инструмент, он ошибается, – произнесла она, её голос стал твёрдым, как острый край лезвия.

Она поднялась, её движение было медленным, но наполненным силой. Её фигура снова обрела привычную властность, и в её осанке читалась новая решимость.

Она взяла нож и убрала его в кожаные ножны, висевшие у неё на боку. Этот жест был почти ритуальным, как будто она готовилась не просто к следующему блюду, а к чему-то гораздо большему.

Её взгляд окинул кухню – это место, которое было её храмом и одновременно её тюрьмой. Очаги продолжали гореть, стены дышали магией, воздух был пропитан силой, которая подчинялась только её воле. Но всё это, несмотря на свою величественность, казалось ей клеткой.

И всё же в глубине её сердца зародилась мысль, крошечная, как первая искра перед пожаром, но удивительно ясная. Она знала, что, если она хочет разорвать эту цепь, ей придётся найти выход – выход из Валдмора, из власти Суртандуса, из магии, которая связывала её руки.

Грила медленно вышла из своего угла, её шаги были гулкими, но уверенными. В воздухе ещё витали остатки запахов её приготовления, но теперь они казались слабее, не такими яркими. В этой кухне, наполненной магией, в её сердце поселилась новая сила – сила, которая обещала перемены.

Её путь, который она так долго считала предопределённым, теперь казался лишь началом чего-то большего.

Ночь в Валдморе дышала тьмой, густой и вязкой, словно чернила, растёкшиеся по древнему, покрытому трещинами пергаменту мира. Эта тьма была живая, она не просто заполняла пространство, но обволакивала каждый угол, каждую трещину, каждую мысль, заставляя их замирать в её удушающем объятии. Воздух был холодным, пронизывающим, как остриё клинка, но этот холод не только обжигал кожу, он проникал глубже, оседая в костях, оставляя за собой тяжёлое чувство пустоты.

На краю ледяного обрыва, уходящего вниз в бесконечную пропасть, стояла Грила. Её силуэт вырисовывался на фоне багрового неба, которое светилось, словно обожжённая плоть. Небо Валдмора не отражало звёзд, лишь безмолвные всполохи алого и золотого света, что извивались вдалеке, напоминая кровавые реки, текущие по горизонту.

Грила, с её массивной, но грациозной фигурой, казалась воплощением силы. Она стояла неподвижно, её лицо, изрезанное морщинами, было словно высечено из камня. Глаза, светящиеся ярким жёлтым светом, вглядывались в пелену снега и ветра, которые клубились внизу обрыва, словно живое существо. Эти вихри напоминали змей, извивающихся в бесконечном танце, их холодное дыхание поднималось вверх, обдавая лицо Грилы мелкими ледяными иглами.

В её руке был крепко сжат посох – длинный, из тёмного металла, венчавшийся острым металлическим крюком. Этот крюк блестел в свете багрового неба, его поверхность покрывали маленькие насечки, словно символы древнего языка, забытого в мире смертных. Каждый его зубец был острым, и казалось, что он способен разорвать не только плоть, но и саму ткань реальности.

Её одежда, тёмный шерстяной плащ с обшивкой из грубого серого меха, развевалась на ледяном ветру, будто сама тьма пыталась сорвать его с её плеч. Этот плащ был не просто защитой от холода, он хранил следы её пути: потёртые края, пятна высохшей крови и следы пепла, словно он пережил больше сражений, чем любой смертный.

Под плащом скрывались кожаные перчатки, покрытые глубокими трещинами и потёртостями от веков использования. Эти перчатки были её спутниками в работе, испачканные воспоминаниями тех, чьи жизни прерывались под её рукой. Они источали слабый запах железа и соли, словно сами стали частью тех жертв, с которыми соприкасались.

Её тяжёлые сапоги с металлическими пластинами уверенно стояли на краю обрыва. Эти сапоги, покрытые инеем и шрамами от бесчисленных путей, были изготовлены так, чтобы выдерживать мороз, царящий как в Валдморе, так и в мире смертных. Каждый их шаг оставлял следы, которые будто вгрызались в лёд, превращая его в пыль.