Я слушал девушку потрясённо. Горечь разливалась в моём сердце, хотя события, о которых она говорила, случились давно.

– Ананке… Мне очень жаль, что всё это с тобой произошло.

– Это было неизбежно, учитывая природу моего дара. У всех медиумов есть привязки к мёртвым. И они периодически их сменяют: тяжелые на более лёгкие, а бывает, и наоборот… в магических целях. Но они никогда не исчезают полностью.

Мы по-прежнему стояли у обрыва. Ветер шевелил листву деревьев, и в этом шелесте мне чудились мифические голоса неупокоенных мёртвых, рассказывающих о каких-нибудь ужасах. Вообще, вся эта некротика вселяла нечеловеческий страх, и даже в мире Посмертия, воспринималась как нечто чуждое. Что уж говорить о восприятии подобных вещей живыми? Но Ананке… Она никогда их не боялась. Напротив, всё, что было связано с миром мёртвых, её вдохновляло, завораживало и побуждало становиться лучше.

– А после твоей смерти… Эта связь прервалась? – осторожно спросил я.

Она устало покачала головой.

– Она просто стала естественной. Ведь, теперь она между двумя мёртвыми.

Нас прервал Арсений, вышедший из темноты террасы. Он мягко тронул Ананке за предплечье и увлёк в сторону.

– Я прошу прощения… Твоя бабушка, Элина, хочет срочно что-то с тобою обсудить. Идём…

Ананке попрощалась со мной, напоследок сказав, что мне приготовили покои на четвёртом этаже, и удалилась, оставив меня наедине с гнетущими мыслями. После нашего разговора в моей душе поселилось какое-то тягостное ощущение беспросветности. Я надеялся, что оно пройдёт к утру после сна, но заснуть в ту ночь я так и не смог. И никто в Новом Карфагене не спал. Город вечно бодрствующих мёртвых сиял тысячами огней.

Вскоре я оказался в ещё одном городе Сопротивления – в Анакреоне, находящемся на одноимённом острове в Зелёном океане. Там постоянно властвовали сумерки. Город был усыпан огнями, как и Новый Карфаген. Он оказался весьма современным и представлял собой огромный мегаполис с громадными обсидиановыми и серебристыми небоскрёбами. Посредине этого буйствующего урбанистического великолепия, на главной площади, была воздвигнута просто колоссальная по своим размерам статуя ангела. Чёрные надгробия-высотки доставали ей лишь до половины. Ангел был изображён присевшим на одно колено. Его правое крыло касалось земли, а левое было расправлено вверх. Бесстрастное лицо обращалось к востоку, к солнцу, будто умоляя его взойти. Но с тех пор, как к власти пришёл Эвклидис, оно больше не всходило, либо постоянно было затянуто чёрными, как смоль, тучами. Меч, что безмолвный каменно-металлический страж держал в руке, пронзал землю, а его рукоять касалась облаков. Бронзовый обод короны ангела играл огнями города, отливая золотом и багрянцем, имитируя свет долгожданного заката. У меня захватило дух от великолепия сотворённого неизвестными ваятелями произведения искусства. Нигде я не видел ничего подобного: ни на Земле, ни в мире асов, ни на какой-либо другой планете.

Как сообщила Ананке, в Анакреоне базировалась значительная часть армии Сопротивления. Но у Эвклидиса всё равно было в десять раз больше воинов. Победить его лишь силами повстанцев не представлялось возможным. Можно было лишь вести вялотекущую войну с мелкими стычками, которая ни к чему бы не привела. Требовались радикальные действия, но у Сопротивления не хватало ресурсов. Я предполагал, что в самом крайнем случае смогу заручиться поддержкой дяди в обмен на то, что сделаю выбор, который от меня ждут, в его пользу. Но всё-таки надеялся, что до этого дело не дойдёт.

И Карфаген, и Анакреон были надёжно сокрыты от взора Бога Смерти. И хоть о последнем городе он догадывался, но проверить свои догадки никак не мог – Анакреон окружало невидимое силовое поле, стирающее его со всех радаров, по воздействию похожее на магнетические скалы, из которых был высечен Карфаген.

Мы добирались на корабле – старинном парусном корабле с эмблемой Сопротивления на чёрных парусах. И хоть кто угодно, учитывая необычную геометрию мира Посмертия, мог бы проложить на остров сухопутную дорогу – руководители Сопротивления, в частности, Арсений, предпочитали именно морской путь.

Когда они прибыли в город, мне незаметно открылось истинное положение вещей и расстановка сил в этой вечной гонке. К Арсению – я услышал это впервые – обращались не иначе, как «Лорд Имморталис», Ананке же была просто Ананке. В Анакреоне её спутник чувствовал себя гораздо увереннее – возможно, они всего лишь поделили города и сферы влияния на двоих, а возможно, я до поры до времени просто не замечал невидимой власти истинного главы Сопротивления, сосредотачивая внимание на чём-то другом: на личной истории Ананке, например, и на событиях прошлого, которое давно пора было позабыть. Я даже не удивился, поняв, что Арсений занял главенствующий пост. Нетрудно догадаться, с чьей лёгкой руки это произошло. Конечно же, всё дело было в Ананке. Удивительным образом, мужчины, которых она любила, возвышались… ну просто до небес и обретали ещё бо́льшие власть и величие, которые имели. Эвклидис был никем (в мире Посмертия) до встречи с ней. И дело не только в том, что она являлась его близнецовым пламенем. Она обладала какой-то удивительной энергией созидания, благодаря которой мёртвые, связывавшиеся с ней, переходили на совсем иной уровень развития. Больше всего преуспели Эвклидис и Арсений. После знакомства с этой удивительной девушкой-медиумом Арс, вообще, повернул свою жизнь в совсем иное русло, ну а когда они наконец-то встретились в мире Посмертия, он даже решил бросить вызов Богу Смерти. Интересно, почему? Каковы были глубинные мотивы его поступка? Его, действительно, так возмущал диктат Эвклидиса, или он просто хотел занять его место? И кто так «промыл» Ананке мозги, что отвратил её от собственного близнецового пламени, каким бы оно ни было? Поистине, на это нужно было иметь колоссальную смелость и безрассудство. Ну а пока «Властелин Бессмертия» играл роль благодетельного спасителя, избавившего несчастную Ананке от невыносимого гнёта Бога Смерти, у неё самой даже не возникало мыслей о том, что он тоже может преследовать какие-то личные цели в борьбе Сопротивления против её бывшего друга.

Я понял, что меня начало заносить не туда в моих умозаключениях – в совсем ложную сторону. Арсений, без сомнения, был положительным человеком, совершившим при жизни много благих деяний. Лишь один его крупный поступок, признаться, был скверным. Но он оступился лишь раз при жизни. И один раз после смерти – с Ананке: всё-таки привязывать к себе живого человека, пусть и ради его же «блага», считалось злом. И не просто привязывать, но ещё и отсекать душу от её близнецового пламени. Я понимал, что другого выхода не было, но я не оправдывал Арсения, а Ананке… У неё просто не хватило опыта разрулить эту ситуацию в силу своего молодого возраста. Когда произошли описанные мной события, ей едва исполнилось тридцать лет, тем более, она ещё всегда ощущала себя ребёнком. Она рассказывала, что Арсений поначалу стал её куратором. Они часто общались телепатически, а бывало, её сознание перемещалось в непознанное чудесное место, где встречало его душу.

– Помню, там было много света. – Рассказывала она. – Яркое розово-алое сияние заливало всё вокруг, но оно было мягким. От него не болели глаза, и приходило успокоение. Я не могла понять, что меня окружало: то ли бесконечный город, теряющийся где-то за горизонтом, то ли прекрасное рубиновое море, либо же просто пустынная каменная местность, которая отнюдь не выглядела безжизненной. Главное – свет. Он словно был живым и осязаемым на физическом и ментальном уровнях. Он говорил, что всё хорошо, и я в безопасности. И в самый первый раз часть его материализовалась в образе Арсения. Я точно знала, что это он. А свет… Этот неземной божественный свет являлся его душой…

Рядом с ним я чувствовала себя ребёнком, маленькой девочкой, которую он держал за ручку и аккуратно вёл по большой дороге жизни. Я так и визуализировала свой образ в том месте. На мне было надето короткое голубое платье, волосы коротко обрезаны (всё детство я проносила мальчишескую стрижку), вечно сбитые коленки едва зажили. Он брал меня за руку и улыбался своей обезоруживающей, всепрощающей улыбкой. – Она усмехнулась, прервавшись. – Тогда он выглядел… Очень взросло. Тот его образ отпечатался в моей памяти навсегда… На нём отчего-то было надето старомодное, но добротное серое пальто и шляпа, которые уже давно не носят, клетчатый шарф был небрежно перекинут через шею. Не знаю, почему моё сознание визуализировало его в таком солидном возрасте. Видно, я очень нуждалась в родителях, в их поддержке и заботе, а образ молодого парня шёл бы вразрез с моими желаниями и ощущениями. Я была ведомой, он – ведущим. И вместе с тем я была полностью уверена в том, что он – важнейший человек для меня.