Я решил не тянуть с миром Посмертия и вскоре переместился туда, полагая, что надолго там не задержусь, а только проверю, всё ли в порядке, и вернусь назад, а дядя и отец как-нибудь потерпят друг друга в моё отсутствие. Собственно, их проблему я и так решать не собирался. Я не считал, что есть какая-то проблема, и думал, что они просто сгущают краски. А выяснилось, что я ошибался во всём и долгое время не видел ничего дальше своего носа. Занимался самоуспокоением, когда надо было все миры держать под контролем. Хотя тотальный контроль не входил в мои обязанности. Но всё же. После победы над Вождём я расслабился и самонадеянно полагал, что никакая опасность более не угрожает миру. А она вновь пришла оттуда, откуда никто не ждал.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я переместился, – это сумерки. Всюду царил полумрак, который не сменялся светом. Обычно в мире Посмертия происходило чередование дня и ночи, как на Земле, чтобы вновь прибывшим умрунам было легче сориентироваться в новом месте, но когда я переместился, утро так и не наступило. Всюду царило странное запустение. И хоть я знал, что расстояния в мире мёртвых колоссальные, а умруны рассеяны на огромной площади и живут обособленно, но тогда дело было в чём-то другом. Я будто ощущал, что на мире лежит какая-то тень, и каждый в нём опасается лишний раз попасться другому на глаза. В чём причина, и что вызвало такую обстановку, я не понимал. Мне следовало искать объяснения у Бога Смерти Эвклидиса. Но до его замка нужно было ещё добраться. Я примерно знал, где он находился. Местоположение объектов в мире Посмертия было относительным. Я надеялся, что путь не займёт больше двух дней. Я накинул на лоб капюшон тёмно-серого плаща и отправился в дорогу.

***

Вся природа вокруг выглядела нездоровой. Чахлые леса потеряли былую роскошь и теперь представляли собой жалкое зрелище. Вода практически ушла: по крайней мере, за две трети пути до замка Бога Смерти я не встретил ни одного водоёма. Мрачное небо было постоянно затянуто тучами, скрывая солнце и звёзды. Территории являлись отражением воспоминаний умрунов. В мире Посмертия каждый сам выбирал, как будет выглядеть окружающая обстановка, но глядя на то, что творилось вокруг, я понял, что кто-то сильно ограничил мёртвых в их выборе, а может, даже в правах. Создавалось такое впечатление, что всё вокруг было подчинено чьей-то злой непримиримой воле, и одинокого путника на дороге непременно поджидала опасность. Но не меня. Конечно, никто бы не осмелился напасть на меня. Да и разве умруны промышляли такими вещами? Конечно, нет! Умершие люди переходили на другой, более высокий уровень духовного сознания и у них не возникало отрицательных желаний убивать, грабить, лгать, ненавидеть, завидовать, делать подлости, и т. д. Но атмосфера вокруг будто так и кричала, что кругом подстерегает опасность, как в самом неблагополучном районе на Земле, лет, эдак, три-четыре тысячи назад. Во мне тоже нарастала тревога. Но не за себя. Я чувствовал, что что-то произошло. Если не страшное, то очень неприятное – то, что добавило проблем этому миру, асам, умрунам, Руководству и мне, в частности.

Я обогнул серую скалистую гору, покрытую хвойным лесом. Иглы на деревьях были жёлтыми. Вершина горы тонула в сизой дымке. Хоть интуиция и подсказывала мне, что мир Посмертия отныне таит опасность, но я всё равно не предполагал, что кто-то решится напасть на меня. Но Всадник Война, видимо, так не считал. Он возник у меня на пути внезапно, будто вырос из-под земли. Благо, я среагировал мгновенно. Он напал без объяснений, хотя я являлся членом Руководства, по сути, его непосредственным начальником. Что же случилось в мире Посмертия? Бунт? Захват власти неизвестным врагом? Вторжение? Но кого? Никто из живых, за исключением Руководства, не мог проникнуть в мир мёртвых. Я терялся в догадках, пока дрался с Всадником. Его жуткие инфернальные глаза, горящие малиновым пламенем, желали выжечь мне душу. Но ему это было не по плечу. Я отражал удары, но пару раз его раскалённый добела меч мазнул по моей коже, оставляя ожоги. Сколько ярости было в движениях Всадника! Он, воистину, являлся воплощением войны.

Как бы странно это не звучало, но он всё-таки выбился из сил, и чтобы как-то уравновесить наши шансы, внезапно сделал резкий выпад вперёд и подпрыгнул, молниеносно направляя свой меч мне прямо в сердце. Но я среагировал ещё быстрее и увернулся. Война потерял равновесие и упал, но тут же вскочил и вновь набросился на меня. Мне показалось, этот поединок длился вечность. Мой соперник специально растягивал время, желая достичь того момента, когда энергия мёртвых начнёт влиять на меня, и он получит превосходство. Ведь я всё-таки был живым, и мир умрунов воздействовал на меня совершенно определённым образом: спустя время он начинал ослаблять, и мне требовалось вернуться к живым, чтобы восстановить баланс энергий в теле. Поединок с Войной и так отнял у меня достаточно много сил. Я сомневался, что теперь мне хватит запаса энергии, чтобы достичь замка Бога Смерти. Хотя, в связи со сложившейся обстановкой, я не представлял, будут ли мне там рады.

Я отвлёкся на свои мысли, ещё и сказалась утечка энергии, поэтому Всаднику удалось сбить меня с ног. Я упал вниз, и острые клыки торчащих из-под земли верхушек скал больно впились мне в спину. Самому не верилось, что всё происходило наяву, и Всаднику Войне – даже не самому главному из четырёх братьев – почти удалось меня одолеть. Он приставил к моему горлу обжигающий меч, и давил на него, желая полоснуть меня по шее. Я же схватился за руки противника, отводя от себя лезвие его оружия. Противоборство наших сил только начиналось. И оно бы длилось ещё неизвестно сколько, если б вдруг тело Войны не вспыхнуло ярко-синим пламенем. Он вскочил, будто ужаленный и начал неистово размахивать своим раскалённым мечом, пытаясь нанести удар невидимому противнику. Но тут в него полетело что-то – какой-то круглый светящийся предмет. Всадник не успел увернуться. Шар ударился о его спину и разлетелся на тысячи искр, которые вспыхнули, объяв тело Войны новой порцией пламени. Всадник взревел и с дикой яростью кинулся в сторону – туда, откуда, как ему показалось, прилетел шар. Я тем временем поднялся на ноги, держа меч наготове. И в ту же секунду из-за огромного валуна, примостившегося у высохшего русла реки, выскочили две высокие фигуры. Я инстинктивно выставил оружие вперёд, но тут же убрал его: мои глаза расширились от удивления. Я увидел перед собой Ананке – только совсем не такой, какой её запомнил. Передо мной предстала закалённая в битвах воительница. Её меч был обнажён, на плече болтался лук со странными светящимися стрелами. Длинные спутавшиеся волосы сбились на бок, а лицо было перепачкано в саже. Но глаза… Глаза по-прежнему светились жаждой великих свершений, любопытством, страстью, огнём и вечной влюблённостью в кого-то. Ананке не раз упоминала, что просто жить без этого не могла, что постоянно была в кого-нибудь влюблена, и все её влюблённости были похожи на одержимость.

Когда я увидел её в мире Посмертия в таком воинственном виде, то сразу понял, что произошло, действительно, что-то серьёзное.

Её спутник показался мне смутно знаком, хотя при жизни мы, скорее всего, не встречались. Но я откуда-то его знал. И стоило поднапрячь память, как спустя несколько мгновений его имя и фамилия всплыли в моей голове, ещё до того, как Ананке представила нас друг другу.

Необычно было осознавать, что теперь он больше не играл на фортепиано, не дирижировал, не писал музыку. А вместо дирижёрской палочки в его руках покоилась катана. Он очень изменился. Не таким я запомнил его на портретах и старых фотографиях. Образ утончённого аристократа с сильным волевым взглядом сменил образ бесстрашного воина. Он бросил курить, а также сбрил почти под ноль свои волосы, хотя и при жизни носил короткую арестантскую причёску. Выглядел он не молодо, хотя на вид ему нельзя было дать больше сорока. Но дело, скорее всего, было в лице, которое выражало крайнюю сосредоточенность, строгость, неизменную меланхолию и даже драму. Они-то и прибавляли возраста даже тому, кто уже перешагнул Черту, став бессмертным. Казалось, что он вовсе забыл о своём прежнем образе жизни, какой вёл на Земле.