Как водится, выспались, день просто бездельничали, а потом занялись делами. Посетили местный торг, прикинули цены. В принципе мне тут нечего и делать. Невыгодно тут скидывать свой товар. Нужно проехаться по сёлам и деревням, поторговать на месте. А в Переславле сдать товар успею и на обратном пути.

В середине дня мы проехали тот самый монастырь, где я проходил учёбу в ранге вольного послушника. Хм, будто и не со мной это было. А через пару часов мы уже въехали в Монастырщино. Сразу направился к одной моей знакомой, у которой мы со Скорятой когда-то жили. Надо же где-то остановиться, а то постоялого двора здесь не наблюдается.

К моему удивлению, на месте избы Гликерии следы пожарища и остатки печной кладки. И всё, только наглая ворона наблюдает за нами с ветки осины.

Нарисовавшиеся любопытные соседи меня признали и объяснили, что Глашина избы сгорела по осени ещё в прошлом году.

— Так, а сама погорелица где? Или тут осталась?

— Зачем же, жива. Успела выскочить из дому в одном исподнем. Сейчас приживалкой у родственников обитается.

Мне показали, как найти дом, где она живёт. Махнув рукой, я развернул наш маленький караван. Сам взлетел на лошадь и направил её вдоль улицы.

Через несколько минут я заметил вдали на соседней улице невысокую фигурку. Пацан тащит с речки два ведра на коромысле.

Упс, вот он неуклюже поскользнулся и грохнулся, пролив воду. Бедолага, намочился поди, да и опять придётся топать в горку к речке.

Пацан так и сидел, не вставая, смотрел как мы проезжаем мимо.

-Тпру, — остановил я кобылу. Мне показалось чем-то знакомым лицо парня. Подойдя поближе, чертыхнулся. Это же Глаша, только какая-то постаревшая. Я вздёрнул её на ноги. Что за ерунда, одета в обноски, на ногах лапти с подмоткой и все мокрые, уже коркой покрываются. Свиснув своему парню, попросил подсуетиться и притащить свежей воды.

— Ну, привет, Гликерия. Узнала?

Улыбка тронула её губы, так, обозначила только. Губы потресканные, будто часто покусывает их на морозе и ветерке. Глаза запавшие, женщина и раньше не было плотного телосложения, а сейчас и подавно. Взяв её кисть, я погладил по огрубевшей коже. Вся в ципках, видать от стирки в ледяной воде.

— Ну, показывай, где живёшь. А то заболеешь ещё. Ты что головой трясёшь и ничего не говоришь?

Женщина опять вымученно улыбнулась и показала на дом, который мы только что проехали.

Я замахнулся на псину, которая попыталась поднять на нас свой хвост. Барбос сразу убрался под крыльцо. В открывшуюся дверь показался мужчина. Одет в овчинную телогрейку, смотрит на нас настороженно.

— Ты что ли её сродственником будешь?

Мужик подзавис, не понимает кто мы такие и какие претензии ему предъявляем. Стоят трое саней и куча вооружённого народу. И я весь такой важный. Не поймёшь, то ли боярин, то ли важный купчина.

— Так это, вроде бы как, мм., я, но, мы не мы. — понёс сущий бред стоящий напротив меня.

— Так, не видишь что ли, промокла она. Переодеть в сухое, напоить горячим взваром и накормить тоже надо, — подумав добавил я.

— Скоро приеду проверю, как тут она.

На моё счастье отец Христофор оказался на месте. Он вышел из церкви и поднял руку, защищая глаза от солнца. Так он пытался рассмотреть подъезжающий обоз.

Узнав меня, батюшка тоже мне искренне обрадовался и потащил к себе, где матушка Елена принялась охать и ахать.

Моих ребят поп устроил к местному старосте. У того огромный дом и за копейку малую он согласился приютить нас на ночь. Так что сейчас мои устраиваются, их ждёт нормальный ужин. Ну а я, надеюсь перекушу тут. Тем более такие обалденные запахи витают по избе от печи.

Ну, от рыбника — пирога с рыбной начинкой, ни один нормальный человек отказываться не будет. Пока хозяйка хлопотала, накрывая стол, мы баловались травяным взваром. Отец Христофор и в самом деле мне рад. Ведь я, в какой-то мере, результат его вклада в дело миссионерства, что является важнейшим делом для служителей церкви. Ну и нам было о чём вспомнить.

А когда попозже присоединилась матушка, они на пару быстро выпытали из меня все подробности моей жизни. Ну и я не стал скрывать, что осел под Новгородом и имею землицу, на которую хочу посадить смердов. Поделился планами о строительстве церкви и желании привлечь церковь на свои земли.

Отец Христофор выслушал меня и пообещал подумать. Понятно, что без игумена он не может решать такие вопросы. И вообще это скорее в ведении новгородского архиепископа. По поводу возможных переселенцев на мои земли тоже обещал дать ответ. Так что видимо нам придётся тут подзадержаться.

И только вечером я вспомнил про Глафиру. Тут же сорвался, дошёл до нужного дома за пять минут.

Долго долбил в дверь, пока не открыла незнакомая баба.

— Мужа кликни, — так же неприветливо как и она буркнул я.

— А нету.

— Тогда Глашу позови, — вместо ответа тётка махнула рукой, типа тебе надо, ты и зови. Войдя в избу, я на автомате перекрестился на красный угол. В единственной комнате сидят трое деток, мал-мала меньше, а моей знакомой не видать. Обнаружил её за грязной тряпкой, служившей занавеской. Женщина лежала в куче тряпья с закрытыми глазами. Я взял её руку, вся горячая. Чёрт, да у неё жар. Губы запеклись, лицо почернело.

— Да ты чо лишенка? Не видишь, лихоманка у неё. Что трудно переодеть и горячего взвару дать?

Тётка стоит, упёрши руки в бока с красноречивым видом. Типа, тебе надо, ты и лечи.

— А., что с тебя взять, — чуть не сорвался на крик я.

— Где её вещи?

В ответ мне ткнули в кучку ветхих тряпок.

Я скинул с себя меховой зипун, закутал в него больную и подхватив на руки заторопился вон из этого поганого дома, где к человеку относятся хуже, чем к скотине.

Матушка Елена всё поняла и наказала нести больную за нею, где-то рядом жила травница. Мы опять вышли на мороз. В этом доме я ещё не был. Нас встретила пожилая сухонькая женщина.

— Матрёна, возьмёшься выходить женщину?

Хозяйка дома посмотрела на меня, на Елену, потом на свёрток в мои руках и кивнула.

— Прошу тебя, сделай всё, что можешь. Это на лечение, — и я протянул три серебрушки.

— Будет мало, добавлю. Только подыми её на ноги.

Я нес тал ждать, только убедился, что к травнице пришла на помощь молодая девушка, они унесли Глафиру внутрь и начали хлопотать над нею.

Утром я взял одни сани и в сопровождении пятерых охранников выдвинулся к моей родовой деревушке.

Как интересно. Первыми, кого я встретил, был мой то ли родственник, то ли просто нехороший человек Ждан. Он шёл по улице со старшим сыном и своей жинкой. При взгляде на Параскеву меня передёрнуло от омерзения. Неряшливая, полноватая, одутуловатое лицо с глазами на выкате, она смотрела на нас с отвисшей челюстью. Уж не знаю, какие мысли у неё при этом крутились в голове. Сплюнув на снег, я продолжил путь.

Увидев избу Акулины, что притулилась на окраине деревни, я выдохнул с облегчением. Курится дымок, видать отапливаются, значить живы. Подспудно боялся, что тоже найду одни головёшки.

Первой мне на встречу вылетела Гунька. Сначала её лай был истеричным. Это реакция на новых людей и лошадей. А потом он изменил тональность.

— Узнала, зараза ты мелкая, — я подхватил на руки собачку, которая крутилась как юла и неистово махала хвостом. При этом она намочила мне всё лицо, стараясь вылизать с ног до головы. И в припадке собачьего счастья пыталась повизгивать и лаять одновременно, сообщая всему миру о своей радости.

Вторым вылез из избы Стёпка, тот держал в руке палку, на всякий случай. Опознав меня, приткнулся сбоку, обхватив руками за пояс. А уж когда с крыльца слетела Баженка, мне пришлось нести всех троих на руках. А в дверях стояла бабка Акулина. Она растерянно смотрела на происходящее.

Эх, давненько я не бывал в этих краях. Сегодня у нас почти загонная охота. Мы решили пойти впятером. Заодно притянули соседа Первушу с его обеими собачками.