– Я и не сомневалась, что ты справишься, Змеёныш! – тряхнула Фринни ореховыми волосами. – Вот какого талантливого ребёнка я купила Инкризу на рынке, глаз-то у меня алмаз!

Вёх протёр ладонью пыльное зеркало и скрестил на груди руки. Так-то, спас представление! Настоящему артисту всё под силу. Разве мало он тренировался? Разве плохие у него учителя? О нет! Ни одна из историй, которые рассказывал публике Инкриз, не была правдой даже на грош, но он так умело завлекал в мирок своих фантазий, что слушатели замирали, очарованные. Правда, в последние годы Инкриз лишь выполнял роль кассира, собирая деньги у желавших проникнуть в вагончик гадалки, но ничуть не разучился веселить и удивлять.

Концерт просто не мог окончиться вот так, он требовал достойного эпилога. Схватив с полки у зеркала чью-то расчёску, Вёх пропел в неё скрипучим голосом:

– Мама, не бойся,

Я просто освоился,

Нашёл себе игры страшнее.

Каждый воду мутит, никто себя не судит,

С моей колокольни виднее.

Фринни тоже любила эту песню. Змеёныш схватил её за руку и крутанул в пируэте, зарычав припев изо всех сил:

– Всю дорогу я давал мастер-класс,

Какой – не важно, только знаю,

Что никто мне не указ.

На шум подоспела Тиса и, схватив веник, изобразила на нём виртуозное гитарное соло.

Подурачившись так с минуту, они разошлись по своим делам счастливыми, и даже Вакса нашла в себе силы презрительно ухмыльнуться. В плане одобрения от неё давно никто не ждал большего, тем более в момент, когда самой ей хочется только сыграть в ящик.

Щедро наложенный утром грим пришлось сначала соскрести, потом смывать керосином, потому что вода не брала хитроумный состав. Последние полчаса перед вечерним представлением Вёх в панике тёр лицо старым полотенцем. Кое-что пришлось оставить, иначе кожа вернула бы должок, и он попытался успокоить себя тем, что никто не знает, как должен выглядеть факир. Инкриз уже лет десять твердил ему: на сцене нужно делать всё с оголтелой уверенностью, либо не выступать вовсе.

Вакса выпила отвар какой-то целебной травы и уснула мёртвым сном. Уходя на площадь с заплечным мешком, набитым реквизитом, Вёх не упустил случая безнаказанно поглазеть. Почему-то на ней была одежда Фринни: длинная разноцветная юбка в пол, подвязанная сбоку шалью, и тонкая рубашка с линялым узором. Ни дать ни взять, мёртвая бабочка, каких теперь много попадается на мостовых. Вот бы она почаще носила такие красивые вещи, ведь они ей к лицу! Правда, лицо Ваксы только зимой можно было как следует разглядеть. Глаза она натирала жирной сажей, которую между выступлениями даже не пыталась отмыть, и теперь Змеёныш понимал, почему. Её взгляд от того казался ехидным и льдистым, но Вёх любил, когда эти осколки впивались в него, как слабый укус котёнка.

А ещё у Ваксы на рёбрах появились странные царапины. Видимо, пока она металась по полу, заработала их. Или того хуже – сама себя разодрала ногтями. Змеёныш поджал губы, изо всех сил стараясь её не жалеть.

Уже через полчаса почти вся семья оказалась в сборе на площади. Перед тем как зайти под тент, Вёх почувствовал знакомый запах, носившийся в воздухе, – тёплый, пряный. Точно! На дворе ведь стоял конец лета, а это значило, что со всей округи привезли свежий мёд, прямо из центрифуг. В нём попадались мёртвые пчёлы, ржавчина и травинки, но это не смущало. Захотелось хоть одну ложечку попробовать, один маленький кусочек сот, только сначала на него нужно заработать, а город отдаст деньги хорошо если через неделю после конца торгов. Что же до тех грошей, которые задолжали недогадливые лабухи… Тратить их на глупости Змеёныш не хотел. Иной раз лакомства ему перепадали и бесплатно, в качестве благодарности от публики.

«Ну, берегись, Змеёныш, смотри не сгори до костей, работать будем от души!» – решил он, раскладывая за кулисами горючий инвентарь. Он слышал, как Корн уже греет руки, колотя по кастрюлям и другим металлическим штуковинам, и торопился. Хотелось ещё добежать до старших, чтобы дать знак: всё идёт по плану. Вёх всё-таки рванул наружу, стал бешено петлять между зеваками и через минуту уже привлёк внимание родителей.

– Готовы? – весело крикнула Фринни, высунувшись из расписного вагончика на условный свист. – Покажите им!

Инкриз одёрнул свой потрёпанный цирковой мундир с аксельбантами и одобрительно махнул рукой.

Возвращаясь, Вёх увидел, как запыхавшаяся Вакса бежит так, будто не умирала весь день.

– Отделаться решили, да? Какого хрена не растолкали? – злобно скрипнула она, оказавшись под тентом и чуть не сбив с ног Тису.

«Ведь ей всё ещё плохо. И она часто тянет себе жилы. Но знать, что праздник идёт без тебя – невыносимо. Не для всех, конечно, только для таких, как мы с ней», – подумал Вёх и стёр предплечьем улыбку, будто просто почесал подбородок. Вакса насмешек не любила, могла дать по зубам. Но если бы она только знала, как ей рады!

Всё было готово, оставалось лишь сосредоточиться. У пятачка, где они выступали, собралась молодёжь. Трюки с огнём всегда привлекали народ помладше, но Вёх давно понял: у него опасная публика. Малышам нравилось буквально всё, работяги требовали ярких и сложных трюков, а между ними находился лютый возраст, обожавший промахи, ожоги, кровь и синяки. Однажды Змеёныш поймал головой настоящую комету – пылающий снаряд, который Вакса, ослеплённая огнём, послала в его сторону. Удар сбил его с ног и вырубил на добрых несколько минут. Очнулся Вёх весь облепленный ровесниками, тормошившими его, а потом обнаружил деньги даже у себя в кальсонах. Умудрившись однажды получить доход с самых прижимистых зрителей, Змеёныш подумал, что в крайнем случае может снова воспользоваться этим планом.

Поджигая снаряд на цепи, он решил в этот раз не подставляться, дела шли не настолько плохо.

Огненный серпантин обвил его, послушный отработанным движениям, простым как дыхание, сливавшимся в мерный танец. Публика вежливо похлопала красивому началу.

Впереди стояла девушка, совсем чистенькая, с обрезанными по плечи светлыми волосами. Она бросалась в глаза – жёлтое ситцевое платье едва прикрывало ей колени. Вёх из-за неё занервничал: он ненавидел таких баловней. Когда он был помладше, то пытался с ними дружить, но те оказывались безмозглыми подхалимами, или им запрещали общаться с бродягами. Впрочем, к девочкам ненависти он не испытывал, но в тот момент захотел сделать что-нибудь, способное подорвать её мамашу-наседку, а ему доставить скотских радостей. Наг бросил на неё пару нахальных взглядов, но девушка смотрела куда-то в сторону. Как ни странно, никого из старших не было видно, только рядом стояло несколько сонных, явно подвыпивших парней.

«Как тебе такое, оранжерейный цветочек?» Горящий груз свистнул в воздухе и положил несколько витков цепи на его шею. Не успела публика ахнуть, как Вёх выпутался из ловушки.

«Да куда ты всё пялишься?!»

Снаряд оказался у него над головой, и Наг среагировал точно вовремя, выдув на него горючий порошок. Клуб огня шикнул и растворился в темноте.

И тут Змеёныш догадался: девочка смотрит на Корна. И хлопает она тоже совсем не артистам, а просто в такт.

Задетое самолюбие успокоилось: они явно знакомы. Наг сосредоточился на ритме, развернулся несколько раз в круге, который нарисовал пламенем в воздухе. Тихий рокот огня, сдержанный пируэт, цепь снова поймала его в петлю, в этот раз он показал за спиной скрещенные руки, и казалось, ему уже точно передавит горло и прилетит в лицо раскалённый снаряд. Но это был лишь фокус, он снова дал витку слететь и услышал заслуженные аплодисменты.