Вакса вышла на середину со своими горящими веерами из штырей. Змеёныш незаметно высыпал в рот ещё порошка, сделал носом осторожный глубокий вдох и с силой выдул над огоньками Ваксы громадный пламенный бутон, тут же раскрывшийся и опавший. Фокус был его гордостью, никто не знал, как он в этот момент обходился без жидкого горючего, дававшего брызги. Вёх однажды так отравился керосином, что поклялся изобрести метод побезопаснее и теперь хранил рецепт в тайне от чужаков.

Юркнув в темноту, он проскользнул под тент, блаженно рухнул на пустой ящик и перевёл дух. Потом дотянулся до любимой фляги и промочил горло. На боку у неё красовался автограф известного музыканта, двоюродного брата Инкриза. Сделав пару глотков воды, он догадался не переодеваться, а ворваться на торговые ряды как есть, пока свежа память о его выступлении.

– Где твой брательник? – вдруг крикнул какой-то проходимец, сдвинув боковое полотно, закрывавшее артистов от чужих глаз.

От такой наглости Вёх вздрогнул и нахмурился.

– На сцене же играет.

С невежей топтались ещё двое ребят, один из которых гаркнул:

– Скажи, чтоб подходил в «Чертовник»!

– Да вот ещё! – змеёныш схватил тряпку, пропитанную горючим, швырнул, но не попал ею в нарушителей спокойствия.

«Оп, я угадал, – подметил он. – Кажется, это те же придурки, что стояли возле куколки. И все они знают Корна».

Немного остыв от праведного гнева, он вернулся к своему плану и направился вразвалку туда, откуда хлопали усерднее всего. Масляные фонари, свечи и факелы проливали свет на прилавки. За ними Вёх, к своей радости, обнаружил много молоденьких продавщиц. Он скукурузил мину звезды, у которой куры денег не клюют, и стал медленно прогуливаться вдоль торжища, пока его не окликнули:

– Попробуйте наш мёд! Есть свежие соты с червём, не проходите мимо!

– Хм! Червей егерям предлагай, а у меня и без них пока всё работает, – отозвался Змеёныш с шутливым высокомерием.

Веснушчатая девушка плотоядно хохотнула, отсекла приличный ломоть от жёлтого воскового языка и протянула его на кончике ножа.

– Кто о чём думает! Больно ты худенький, таких только откармливать. Угощайся, сластёна.

Он взял её за руку, якобы придерживая нож, и склевал свой заработанный честным обаянием обломок сот. Кисло-сладкий, хрупкий, с пыльцой и ароматными белёсыми крышечками. Воск можно было хоть до утра жевать.

Вдруг краем глаза он заметил жёлтое платье в нескольких шагах от себя и замер.

«Девочка-синичка ходит совсем рядом, – оскалился Наг. – Нальём ей за шиворот мёда из лотка? Облизать бы ей шею при этом, вот будет потеха! Её папашка бы от такого из штиблет выпрыгнул».

– Не мечтай! – огрызнулся он вслух.

– А? – захлопала выгоревшими ресницами продавщица.

– Красотка! – подмигнул Вёх.

Позже он пожалел, что отказался от червей. Умнее было бы запастись ими и заодно продавщицей под предлогом опробовать их чудодейственную силу, потому что свои природные силы он истратил на борьбу с жарой, подготовку и трюки. По крайней мере, авантюра с мёдом удалась, тащиться домой по разбитой дороге стало чуть веселее.

К вечернему костру Вёх неизменно приходил последним – до такой степени ему было лень искать хворост. Специально задерживаться в этот раз не пришлось, все ушли раньше, пока он мотался по рынку.

Дома он бросил вещи в угол, наскоро вытер лицо, сменил одежду и поспешил за пригорок, где отдыхали юные циркачи. Некогда мусорные старатели вырыли в том месте небольшой котлован. Неизвестно, что хорошего они нашли под толщей песка и хлама, но место для посиделок получилось отменное. Даже если встать во весь рост, тебя ниоткуда не будет видно, только дым да голоса выдавали обитателей ямы.

Вакса обернулась на звук шагов. Окинув Вёха быстрым взглядом, спросила:

– Не видел Корна?

– Он ушёл с ребятами в кабак, кажется. Три парня и девушка.

– Что за девушка?

– Марамойка в глупом платьице. Надо же, потянуло на городских…

В ответ она промолчала, только продолжила увлечённо плавить в огне кусок древней подмётки, который жутко дымил и кипел, роняя на угли ядовитые капли. Была у Ваксы идиотская привычка жечь разные мелкие предметы. У неё даже водилась зажигалка – настоящая, дорогая, с откидывающейся крышкой. Непонятно было, как она ещё ни разу не устроила пожар.

Рядом с Ваксой стояло две банки пива. Вряд ли она собиралась выпить их одна.

Корн, конечно, волен гулять с кем и где хочет. Он не являлся ей ни настоящим братом, ни парнем, но раньше их редко можно было увидеть порознь. А теперь он даже не проводил вечера у костра.

– Что с него взять, он просто лабух, не артист, – зачем-то небрежно добавил Вёх.

– А ты просто чумазая шлюха, – раздражённо проговорила Деревяшка. – Лабухи за такие речи оторвали бы тебе уши. Многие из них – отличные артисты.

– Вот за чумазую обидно, я хоть гуталин смываю с рожи.

Вёх устроился у огня и стал внимать непривычному молчанию, поглядывая на девушек. В руках Тисы мелькала металлическая трубка, которую она оборачивала резиновым жгутом – готовила новый сердечник для оплётки шнуром. Так рождались самые отменные кнуты, от Инносенс до бойкого Юстифи. Она научилась красиво и плотно плести, и не только для выступлений, работяги покупали у неё волчатки с тяжёлыми наконечниками, которыми колотили злых дворняг и пьяных идиотов. Вёх бы тоже научился, но он был удивительно плохо приспособлен к любой работе, кроме развлечения публики. Часто он чувствовал, что, когда возвращается в толпу и занимает в ней место, сначала гаснет, а потом и вовсе вызывает ненависть, хотя ничего для этого не делает. Мир ненавидел его, и спастись он мог только на сцене.

– Всякая грустнота из-за вас лезет в голову, – пожаловался Змеёныш, – что такие унылые?

– Так развлеки нас, хренов клоун. Знаем мы, что тебе хорошо помещается в голову, – Деревяшка оттопырила щёку.

– Да хорош уже! Сто раз пошутили, на сто первый не смешно.

– На, не копти, – Тиса протянула бутылку, в которой набухли мутные пузыри.

– Ух ты! Деревяшкина бражка! – Вёх сцапал бутылку и тут же к ней присосался.

Медовая брага набрала столько оборотов на жаре, что начала горчить, но совсем чуточку. Змеёныш блаженно упал на спину, катая во рту привкус конца лета. Через несколько минут начали подрагивать мышцы и в голове поселился тихий тонкий звон. Небо дрогнуло и стало прозрачным, бездонным. Звёзд сверкала целая пропасть – погода наладилась. Такие алмазы в ночи предупреждали о засухе.

– Тебе тоже не помешает ещё выпить. Да не придёт он! – вкрадчиво сказала Тиса.

Вакса вздохнула:

– Завтра дел по горло. Лучше не надо.

– До утра из тебя вся пьянь вытечет.

– Я ещё здесь, дамочки, – осторожно напомнил Вёх.

Он бы тактично смылся и дал посекретничать, но было рано. Дети нередко тянули время, чтобы разминуться со старшими, которые занимались по вечерам совершенно тем же самым, просто одни не хотели видеть других под мухой. Вёх так хорошо знал Инкриза, что легко мог себе представить, как тот, сидя в любимом кресле, подливает ягодного вина в бокал своей Фринни, улыбается, весь размякший, а она, такая смешливая и странно беспечная, мечтает о настоящем доме, вспоминает прежние годы… А ещё они всегда чокаются, как будто отмечают каждый прожитый день.

У Фринни тонкие брови, лучистые светлые глаза, такие добрые и задорные, что казалось, они с самого рождения и по сей день не видели ничего гадкого. Для Вёха она была слишком красивой и молодой, чтобы привязаться к ней только как к матери, но заигрывать он себе не позволял. Наг, пожалуй, испытывал к ней всё сразу и относился как язычник к своей богине: валяясь в ногах, норовил поцеловать горячую косточку лодыжки.