– Сейчас, оденусь и подойду, – недовольно буркнул я в ответ.

А что сделаешь, зовут, придется идти. Вряд ли чай пить, точно что-то серьезное.

– У Яноша воспаление легких, – огорошил меня Микулич.

– И тебе доброго утра, – ответил я. – Вот так резко? Ну, давай посмотрим вместе…

Сомнений после осмотра не осталось: в этом скрюченном тельце жизнь кончалась. Деваться было некуда, и я согласился на срочную операцию. В конце концов, ради нее меня и пригласили. Вряд ли получится вытащить Пётрека, но по крайней мере попытаемся.

Блин, даже операционный стол, и тот на ходу пришлось изобретать. Потому что надо уместить рядом оба тела, обеспечить доступ двум бригадам хирургов, да так, чтобы работать можно было. Ужас и кошмар. Мы лезем в темноте по неизвестной местности, да еще и на скорости. Так не делается! Это же серьезная большая операция, ее готовить надо не один день, а не так вот, чуть ли не на кухонном столе мясницким ножом! На что я подписался?

Мне как гостю дали право выбора. Я взял живот. Не люблю я торакальную хирургию. Она для меня как нелюбимая женщина. Что ни сделает, ты уже заранее недоволен.

И операционная чужая, даже предбанник – и тот не такой. Всё не так! Единственный плюс – освещение не подкачало. Я посмотрел по сторонам на моющих руки хирургов. Небось, их тоже потряхивает, потому что уверенности хватает только у одного человека. Но меня ведь пригласили не панику сеять! Я отошел в сторонку и попробовал сосредоточиться. Медитация поначалу не шла, а потом… как прорвало, и мне казалось, что с каждым вдохом по телу разливается новая порция покоя и силы. Энергия «ци» прошла сверху вниз, даря полную уверенность. Руки я мыл в абсолютно замечательном состоянии.

Вошел в операционную почти одновременно с Микуличем. Поискал взглядом икону. Есть. Посмотрел на Иоханна. Тот долго говорить не стал.

– Господа, нам предстоит тяжелый, но благородный труд. Постараемся сделать всё так, чтобы потом не было стыдно. Евгений? Скажешь что-нибудь?

– Приступим, помолясь, – ответил я привычно, перекрестился и шагнул к столу.

Чтобы я еще когда-нибудь… Да что себе врать – конечно, соглашусь. Такой шанс, может, раз в жизни выпадает. И я прекрасно понимаю Микулича, который этих близнецов поил, кормил и ухаживал за ними кучу времени, пока не дождался такого же безумца, согласного не поболтать о теоретической возможности, а взять и сделать. И так, чтобы живой остался. Это я угадал.

Вышел я из операционной походкой робота Васи, на несгибающихся ногах. Спина колом стояла, но, блин, я был доволен. Пациент операцию перенес. Видать, наверху на него какие-то планы есть. Даст бог, выживет. Микулич обещал держать в курсе.

Собственно, в Бреслау меня больше ничего не держало. Пора уезжать. И так вояж затянулся слегка. Отоспаться – и домой. Ну, разве что денек понаблюдать еще за Пётреком. Сейчас пацан получит послеоперационный уход сполна: стрептоцид горстями, капельницы без перерыва, уборка в палате с лучшими доступными антисептиками.

В статью, которую наверняка напишут ассистенты Микулича при его деятельном участии, я вмешиваться не стану. Я это делал не ради славы, скорее, чтобы себя испытать. Известности и так хватает.

– Господин профессор! – Кто-то дернул меня за плечо, и от неожиданности я чуть не упал. – Давайте я помогу вам дойти до флигеля, там отдохнете.

И вовсе я не сплю, это такая форма медитации с посапыванием и похрапыванием. Я попытался встать, и только помощь этого славного малого не дала мне позорно упасть. Ноги работать отказались – девять часов за столом не шутка. Ничего, сейчас в ванну залезу, сразу легче станет.

– Послушайте, а как вас зовут? – спросил я парня, страхующего меня от неприятностей.

– Збигнев Новак, господин профессор.

– Захочешь пройти стажировку у меня, напиши. Обещаю, спать будет некогда.

– С огромным удовольствием, господин профессор.

Хорошо же, когда никто не мешает, правда? Мне всегда нравилось, если не тикает будильник, не ходят рядом с кроватью в сапогах и не обсуждают новости голосами птицы под названием одноусый звонарь. Сам я его не слышал ни разу, но читал, что вопль радости у него сто двадцать пять децибел. Короче, поспал я вволю, по-богатырски. Экзамен на начальника пожарного отряда сдал.

Кузьма как под дверью ждал: не успел я зевнуть вволю, как тут же вошел, доложил:

– Извольте умываться, барин. Вода готова, тепленькой принес, чтобы бриться, значится, сподручнее.

– Говори, чего надо, – буркнул я.

Предварительные ласки после излишней услужливости Кузьмы можно и пропустить – сто сорок шесть процентов, что просить что-то будет, ну или набедокурил где. А так – сразу спросил, тут же и узнал. А что надо в пределах должностных обязанностей, он и так сделает.

– А вы вот вчерась убогих разрезали. Говорят, кровищи было… как на скотобойне… Вот, значится.

– Продолжай.

– Так я и говорю, мол, барин мой аккуратно режет, не допустит такого…

– Денег не дам. Ни копейки.

– Да я и сам кому хошь дать могу, у меня есть! – гордо поднял нос к потолку Кузьма. – Барин, а давайте останемся на денек еще, – заискивающе попросил он, скорчив довольно мерзкую физиономию. Наверняка считал, что такое выражение лица у него самое умильное. – Вам же всё равно, а тут вон места какие кругом… Дома старинные, мосты опять же…

– Нашел кого? До сих пор красоты тебя мало интересовали.

– Так это… Есть тут вдова одна. Я вчера ходил на рынок – посмотреть, то да сё. Ну и познакомились… Она из Бердичева…

– Еврейка?

– Да нет, барин, хохлушка! Нешто я не спросил?

А что, можно и задержаться. Меня отсюда никто не гонит, адрес мой кому надо известен. По нынешним временам пара-тройка дней – и не срок вовсе, так, мелочи жизни. Компания приятная. Для очистки совести могу и лекцию прочитать, студентов здесь как собак нерезаных. Опять же, Микулич. Мы вчера, как говорится, спина к спине целый день простояли, но особо бесед не вели, не до того было. А ведь с ним общаться… Король хирургов, на все времена. Он даже если ничего нового не подскажет, но проследить хотя бы за ходом его мысли… Да и просто расслабиться хочется. Потому что за последнее время… Мешки не таскал, но эмоционально… Лучше бы мешки, если честно.

– Вы ж тоже живой человек, поймите, – заблажил Кузьма, не совсем правильно восприняв мои раздумья. – У вас, вон, и барышня из больницы, и даже вот…

Тут он замолчал, поняв, что наговорил лишнего. Будто тумблером кто щелкнул и сразу динамики обесточил.

– Ты что себе позволяешь? – зашипел я, вскочив с кровати. – Тебя тут часом по голове никто не бил? Понимаешь, что хоть слово где ляпнешь, тут всем конец – и тебе, и мне? Могилы даже не будет!

Кузьма побледнел, постарел как-то вдруг, сквозь трясущиеся губы выдавил:

– Простите, барин! Понимаю всё, что не ваша воля была! Для этих высокородных мы и вовсе как тараканы какие… За ради Христа! – Он бухнулся на колени, перекрестился и торжественно добавил: – Клянусь!

Состояние Пётрека было стабильно хреновым. Дышал самостоятельно. Хотя кто ему тут обеспечит искусственную вентиляцию легких? Правильно, нет таких качать мешок Амбу 24 часа без остановки. Температура почти пристойная, тридцать семь и восемь. После такого вмешательства я бы и более высокие цифры без удивления воспринял. Давление сто на пятьдесят. Тоже не диво – система кровообращения такую перестройку пережила. Объем изменился, вот сердце и колотит, привыкая. Имеются экстрасистолы, штуки три-четыре в минуту. Ладно, даст бог, калием покормят вместе с магнием, должно устаканиться. Это я с Микуличем проговорил.

Мой участок операции вроде неплох был: швы как на выставке, дренажик с серозным отделяемым, не очень обильным. Газы отходят. Да и легкое дышит. С хрипом и свистом, но работает.

Но вялый пацан, никакой. Глазами хлопает, а разговаривать не хочет. Тонус мышечный так себе. Квёлый, короче. Не нравятся мне такие, если честно. Имею стойкое предубеждение. Хоть и функционирует всё, но как-то ненадежно. Остается только надеяться на силы природы.