В-третьих… Это личное. Когда я возвращался, помахивая конвертом с тем самым снимком и насвистывая песенку «К востоку от Солнца и к западу от Луны», на стойке портье меня тормознули, чтобы передать письмо. Странно, от кого? Из Вольфсгартена? Так телеграмму прислали бы – великие князья не церемонятся. Коллеги из России, предупрежденные, что я тут пробуду несколько дней, тоже воспользовались бы этим способом.

Послание оказалось местным. Я уже видел этот ровный и красивый почерк. Фройляйн Агнесс. Не вытерпел и вскрыл конверт прямо на лестнице. Буквально пара слов. «Дорогой (!) Евгений, жду вас завтра в десять утра на том же месте, где встретились в первый раз». Коротко и ясно. Я зачем-то понюхал листик. Нет, ничем пахучим не брызгала, как это принято сейчас у дам в возрасте от пяти до девяноста девяти. Опередила она меня, я ведь и сам собирался написать записочку примерно с таким же предложением.

Утром все валилось из рук. Я не помнил, куда только что положил какую-то вещь. Предстоящее свидание вдруг стало важнее вчерашних событий, всей мировой медицины. По крайней мере, о Рёнтгене я вспомнил, только когда поднял упавший на пол конверт со знаменитым снимком. Вернее, пока еще нет, но очень скоро очередь из желающих напечатать банальную, в общем-то, фотографию вырастет без меры. Потом я позорно порезался при бритье и долго пытался остановить кровотечение из мизерной ранки, прикладывая квасцы и приклеивая клочок газеты.

Влюбился, ваше высокоблагородие? Как пацан. Опять. А как же Вика и Лиза? Первая уже совсем покинула мое сердце. Вторая кроме боли ничего не вызывала. «Но я другому отдана и буду век ему верна». Ну ладно, не век и кое-какой медовый месяц у нас был. Но в том то и дело, что кое-какой. Я же не премиальный бычок на размножение. Я человек, мужчина… Хочу любить и быть любимым. Постоянно, без политики, странных супругов, метаний и треволнений. Но и Агнесс… Что я про нее знаю? Кто она? Необычная для Германии яркая внешность, почти славянские черты лица… Нет, надо держаться, это же пройдет, совсем немного потерпеть, я уеду, она останется, всё будет хорошо. Некогда, работы впереди вагон.

Но без четверти десять я уже нетерпеливо прогуливался вдоль ограды епископской резиденции. Ночью моросил дождь, и я на всякий случай захватил с собой зонт. А ну как простые небесные осадки обернутся непростой метелью. Осень переходит в зиму. Поразмыслив над немецкой природой, я начал поход вдоль забора, изучая особенности прутьев. Изумительная работа кузнеца, чего уж тут…

Замерзнуть не удалось, хотя температура воздуха с утра всего восемь градусов была. Агнесс пришла не по-девичьи рано, за десять минут до назначенного времени. Коричневое пальто, замысловатая шляпка, под которую были уложены рыжие кудри, в руках тоже зонтик. Приготовилась.

Я вручил девушке небольшой букет чайных роз из местной оранжереи. За цветами пришлось резко метнуться Кузьме. Хорошо иметь слуг…

– О, как мило! – Агнесс покраснела, вдохнула запах роз. – Вы, наверное, фраппированы моей инициативой?

Девушка как ни в чем не бывало взяла меня под руку, повела к реке.

– Эмансипация проникла и в российское общество, хотя по утрам приходится прогонять с порога медведей с помощью балалайки, – улыбнулся я. – Очень рад вас видеть! Тоже ждал этой встречи и даже почти написал вам письмо.

– Почти?

Я показал снимок своей руки, объяснил про открытие Рентгена. Чем привел Агнесс в сильное возбуждение.

– Это же революция! Можно увидеть перелом…

– …опухоль, – подхватил я.

Где-то с четверть часа мы говорили только о медицине. Потом девушка опомнилась.

– Сегодня я буду вашим чичероне! Покажу наш город, Ойген.

– Нет, дорогая Агнесс, Ойген – это принц Савойский. А я всё еще Евгений. Только прошу, без исторических экскурсов. Пожилой господин, который рисует у моста…

– Герр Зеппельт, он преподавал у нас историю, – засмеялась Агнесс. – Да, неподготовленный слушатель может сильно пострадать от беседы с ним.

Если в первую нашу встречу она рассказывала про больницу, то сегодня – как раз про город. Почти каждый дом удостаивался какой-нибудь маленькой истории. И объясняла она, будто и вправду работала профессиональным гидом много лет. И даже мое сообщение об открытии таинственных лучей не сбило ее с этого настроя.

– Вы с такой любовью говорите об этом месте, – заметил я. – А если выйдете замуж и придется уехать отсюда?

– Ого, это предложение? За мной дают очень хорошее приданое, – улыбнулась она. – Не пожалеете.

– И сколько же? – поддержал я этот довольно опасный разговор.

– Не скажу, ведь согласия я еще не дала, – погрозила мне пальчиком Агнесс. Снова засмеялась. – И давай уже перейдем на «ты».

Мы обоюдно перевели эту непростую тему в плоскость шутки. А что, двадцать лет – для девушки возраст сейчас довольно критический. Тут родителям уже впору начинать переживать и судорожно увеличивать приданое, чтобы потенциальные принцы не рассосались куда подальше. Но эти мысли шли где-то на периферии трансляции, идущей в моей голове. Основной сигнал показывал какое-то укромное место на берегу Майна, куда мы только что зашли. Вокруг, как по заказу, довольно густо росли деревья, большей частью клены, да еще и кустарник создавал дополнительную защиту от посторонних взглядов.

– Это место для свиданий, – объяснила Агнесс. – Когда я узнала о нем, долго мечтала, что и у меня будет такой момент, когда… ну, ты понимаешь…

– И как? – зачем-то спросил я. – Произошло?

– Это излучение герра Рёнтгена, оно что, делает людей особо глупыми?

Тут я не выдержал, наклонился и поцеловал девушку в приоткрытые губы. И спустя секунду она ответила! Не очень умело, но с большим энтузиазмом.

Собственно, на этом весь разврат и кончился. Для девушки поцелуя оказалось достаточно. Если не первый в ее жизни, то наверняка один из. Так притворяться суметь надо. А она хоть и похожа на актрису из будущего, но точно не по этой стезе.

– И как ты попала в медицину? – спросил я, когда мы освободили секретное место другим вюржбурцам, жаждущим уединения. – Для такой красивой девушки наверняка нашлось бы занятие получше, учитывая размер приданого.

– Мама, – вздохнула Агнесс. – Мы все так долго за ней ухаживали, что о другом я уже и не думала. Папа работал, я училась и помогала дома.

Блин, вот надо было полезть в дебри семейных отношений. Только не заплачь, девонька, не надо! Слишком хорошее утро.

– И что случилось?

– Рак. Мамы не стало три года назад. Я закончила курсы медсестер и пока помогаю в больнице. Хотела учиться на врача, но взяла время отдохнуть и подумать. И тут ты…

А я думал – так, интрижка, почти отпускной романчик. Вот не тянет она на охотницу за сокровищами, совсем никак.

– Ты знаешь, мне придется уехать. Сегодня вечером. Работа, к сожалению.

– Тебе не надо оправдываться. Надо, пусть так и будет. Но писать тебе можно? Ты ответишь?

– Конечно, да. Обещаю, твои письма буду читать первыми.

– Тебе пишет так много девушек?

– Нет, по работе. Пришлось нанять специального человека, чтобы отвечал.

– Называется секретарь, – улыбнулась Агнесс. – У папы тоже есть такой, не удивил. Диктуй мне адрес.

Мы расстались на перекрестке, до ее дома не дошли. Девушка пожала мне руку, постояла и убежала, чмокнув в щеку на прощание.

Что это было? Как в песне, то ли девочка, то ли виденье. Только ушла, не оглядываясь. Но одну справочку я всё же навел. Любопытства ради.

– Петер, – спросил я у портье, – а герр Гамачек чем знаменит?

– Если не каждая третья, то уж четвертая бутылка вина во всей Франконии куплена у него, герр профессор. Если по коммерции, не сомневайтесь, не подводит никогда.

– Нет, я встретил фройляйн Гамачек в больнице. Заинтересовался, откуда такая красивая девушка.

– Дело, конечно, не мое, герр профессор, но боюсь, ничего у вас не получится. Она почти ни с кем не общается, только в больнице помогает. У нее и ухажера, наверное, не было. Городок у нас маленький, я бы точно знал.