Юлия задрожала. Все происходящее больше напоминало кошмарный сон. Что за измена? Кому и как, по мнению высокого собрания, служит ее Корнелий? Ах как же она была права, убеждая брата остеречься. Но разве слушал он когда-нибудь кого-то, кроме себя?

– Я заклинаю тебя, мой повелитель, не верить злым наветам, – проговорила она в сильном волнении, – Корнелий никогда не мыслил об измене! Это ужасная ошибка, считать его способным на что-то подобное!

– Зачем же ты пыталась сжечь письмо, если не затем, чтобы что-то скрыть?

– Я не жгла письма! Я не знаю кто сделал это!

Она видела, что цезарь ей не верит, но убедить его в правдивости своих слов не могла и от того волновалась сильнее. В этот миг молодая женщина вдруг вспомнила, как несколько месяцев назад стояла в курии, перед сенаторами, обвиняя своего нелюбимого мужа в страшном преступлении, как яростно защищался Юлий, пытаясь отстоять свою правду и не мог, побежденный хитростью собственной жены. Наверное, тогда он чувствовал то же бессилие и недоумение, какие чувствует она сейчас.

«Что же, Юлий, можешь считать себя отомщенным! Сегодня настал мой черед!».

Мысль промелькнула, заставив Юлию побледнеть. Домициан не выпустит ее отсюда. И на этот раз никто не вступиться за нее, опасаясь высочайшего гнева.

Неожиданно, к ней подошел Марк Кокцей Нерва.

– Государь и бог, – произнес он, хмурясь, – Получала ли несчастная вдова от брата письма или нет, на самом деле не имеет значения. Не имеет значения, если она по получении пыталась их сжечь, усмотрев в них нечто порочащее ее саму. Юлия ждет ребенка. Для каждой женщины должно быть важнее всего ее материнство. Не она писала письмо и не ее мы должны судить сейчас. Корнелий Виртурбий замышлял измену, а не она, и именно он должен быть наказан, но не его сестра, которая всего лишь попыталась как-то обезопасить себя от возможных последствий переписки с собственным братом.

– Нет! Он не преступник! – выдохнула Юлия, не понимая откуда все эти нападки на Корнелия, и приходя в ужас от того способа ее защиты, который избрал Нерва. Она ни за что не пожертвует братом!

– Ты узнала письмо? – осведомился Домициан, кивая Юлии на злосчастный клочок в руках Клемента.

– Да, это писал Корнелий, но…

– Ты признаешь, что письмо кто-то попытался сжечь?

– Да, письмо явно побывало в огне, только…

– Ты признаешь, что префект Рима не изменил ни слова при прочтении?

– Да, но смысл иной…

Домициан взмахнул рукой, приказывая ей замолчать.

– Довольно! Уведите ее! Бросьте в темницу! Пусть там дожидается своего преступного брата.

К Юлии подступила стража, а цезарь еще раз, хмурясь и кусая губы, пробежал глазами выводящие его из себя строки.

– Неблагодарный гаденыш! – вырвалось у него.

Нерва не отступил от Юлии, мановением руки приказал стражникам остановиться, не подпустил их ближе, чем на шаг к ней.

– Мой государь! – воскликнул он, – Я еще раз призываю тебя пожалеть будущую мать, ожидающую наследника прославленного рода! Отпусти Юлию с миром! Она не повинна в преступлении брата. Она ничего не знала о нем!

– Смеешь оспаривать решения своего императора? – прошипел тот на такие слова, – Сам стремишься попасть под суд?

– Государь и бог! – ответил сенатор, – На свой страх и риск я все же озвучу мнение, которое сложилось у сенаторов о происходящем. Да! Корнелий Виртурбий виновен без сомнения. Показания свидетелей и все эти письма говорят о его виновности. Но не его сестра! Она всего лишь защищает то, что ей дорого, как я сейчас защищаю ее. Отправь несчастную домой! Женщина, ожидающая ребенка, не может быть брошена в сырой подвал, не должна прожить даже сутки среди настоящих преступников. Если желаешь наказать ее – просто запрети покидать стены ее жилища, но не лишай комфорта, столь необходимого в ее положении.

Юлия обернулась к Нерве не без благодарности. Он один из всех присутствующих решился вступиться за нее. Однако ей было очень больно, и непонятно отчего все вокруг осуждают Корнелия. Как и где он провинился? А она еще не верила Ливии, утверждающей, что ее Клодий пострадал из-за пары неосторожных фраз, высказанных в курии! Сегодня, сейчас, она убедилась, как просто осудить невиновного. Она сама была на краю гибели из-за нескольких ничего не значащих строчек злополучного письма и попадет туда же, где сейчас томится Клодий, если Нерва не одержит верх.

– Благородный сенатор прав, – неожиданно выступил вперед Марк Азиний Аттратин, – Наши женщины – все, что у нас есть. Кто родит нам сильных сыновей, способных в будущем постоять за империю, если мы станем осуждать и убивать несчастных за преступления их мужчин?

– Государь! Отпусти Юлию с миром! – присоединился к просящим и Клемент Аррецин, – Пусть отправляется домой вынашивать и рожать наследника «прославленного рода».

Последние слова у Клемента прозвучали, как издевка, но никто не обратил на это внимания, кроме самой Юлии. Префект знал и понимал слишком много из того, что знать и понимать не должен был. Не он ли поспособствовал осуждению Корнелия? Не Антония ли, украденная у него с виллы, всему виной? Не за нее ли он мстит брату?

Домициан переводил недовольный взгляд с одного лица на другое. Что это? Опять заговор? Неужели все в этом огромном зале против него?

– Стража! Исполнять мой приказ! – крикнул он с истеричными нотками в голосе, чувствуя, как от липкого страха холодеют внутренности.

Юлия, с неожиданной для самой себя силой, вырвалась из рук солдат, бросилась к подножию трона, обняла царственные ноги, окутанные тогой.

– Пощади! – взмолилась она, – Не губи напрасно! Твоя власть велика, и она не позволит погибнуть невинным!

– Пощади ее! – шепнул, на ухо цезарю, поднявшийся к нему на возвышение Клемент Аррецин, – Она сильно напоминает тебе своего брата, но не она, а он на самом деле терзает твое сердце. Именно на его предсмертные мучения ты жаждешь смотреть.

Домициан с раздражением оттолкнул Клемента, вперил в Юлию, все еще сжимающую его ноги, тяжелый взгляд. Клемент понял! Клемент без сомнения прав! Пусть эта тварь уходит!

– Пойди прочь! – проговорил император через силу, – Благодари богов за свое спасение.

Юлию отпустили, правда императорская охрана сопровождала на обратном пути носилки Марка Кокцея Нервы, вызвавшегося доставить молодую женщину домой. После пережитого, патриция чувствовала себя плохо, но все равно всю дорогу с волнением выспрашивала у своего спутника, как так получилось, что Корнелия осудили за измену. Нерва рассказал ей все, что знал: про парфянскую переписку, про Лже-Нерона, вместе с Артабаном IV готовящемся к наступлению на Рим, про вражескую конницу для которой Корнелий готовит лошадей.

– Но это же все не так! – попыталась возражать несчастная женщина сенатору, выбираясь из носилок в темноту, на мостовую у дома на Авентине.

Она внимательно слушала сенатора всю дорогу от самого Палатина и постепенно приходила в еще больший ужас.

– Мой Корнелий уединился на своей вилле с любимой женщиной! Разве есть ему какое-то дело до Парфии, Нерона и императора? Его умело оговорили и только! Его надо спасать!

– Спасайся сама, – устало бросил ей Нерва на прощание, – Корнелию ты ничем не поможешь! И никто не поможет!

Он велел носильщикам трогаться, скрывшись за тяжелыми занавесками от посторонних взоров, а к Юлии с факелами от входа поспешили ее рабы, подхватили, совсем обессиленную. Смерив презрительным взглядом, солдат, по распоряжению цезаря расположившихся караулом у ее жилища, она вошла дом, тяжело опираясь на руку Лео, разрыдавшейся от радости при ее появлении.

У юной патриции кружилась голова, темнело в глазах. Хотелось лечь и долго-долго не подниматься, лелея свою боль. Но до отдыха ли было, когда брату грозила беда? Она упала в плетеное кресло в таблии, уронила голову на руки, мучительно раздумывая над случившимся. Юлия понимала, что Корнелий на самом деле никогда не замышлял никакого предательства, не имел дела с парфянами и уж тем более не снабжал их армию лошадьми. Но откуда тогда все обвинения? Кто их придумал и зачем? Неужели она права и все дело только в Антонии и в желании Клемента отомстить? Недаром так насмешливо взирали на нее сегодня черные глаза римского префекта.