–Мне довольно твоего сердца, ясноглазый Купидон. Зачем нам что-то еще для счастья? Зачем соединять себя узами напоказ, когда мы можем просто наслаждаться?

–Чтобы никто не посмел тебя отнять у меня! Чтобы ни один римский магистрат не вздумал грезить об Антонии Корнелии.

Антония сверкнула глазами, выскользнула из желанных объятий неожиданно рассердившись, соскочила на пол. Пусть хоть весь мир о ней грезит, разве она променяет дорогого мужчину на чужие грезы? Что же этот мужчина себе придумал?

–Кажется для нас нагрели воду, – сказала она, нарочно отвернувшись, – Хочу искупаться и смыть твою глупость.

Вход в лаватрину (купальню) находился за неприметной дверью справа от ложа. Антония толкнулась и вошла в просторное помещение, застланное белым, горячим паром. Здесь в беломраморный пол была утоплена большая овальная ванна. По краям от ванны помещались треноги со светильниками; застеленные полотенцами, узкие каменные кушетки и розы в высоких вазах. Алые розовые лепестки рассыпались повсюду, плавали в горячей воде, лежали на полотенцах и даже в масле светильников. Розы! Слишком много роз! Девушка страдальчески изогнула брови. Утопающая в розах вилла Клемента Аррецина, заставила почти возненавидеть прекрасные цветы.

–Разве нас не повенчало утреннее небо, не благословило Солнце? – нагнал Антонию Корнелий на пороге купальни, – Разве Боги не расстелили для нас мерцающий звездный путь? Все будет хорошо, моя нимфа. Наша любовь угодна Богам, а когда так – незачем бояться предрассудков. Брачное соглашение записано и будет бережно храниться в Брундизии. Осталось только устроить пир, и рассказать всем, что мы собираемся идти по жизни рука об руку.

Он обнял ее со спины, она не сопротивлялась. Прижалась лопатками к горячей мужской груди. Проговорила со вздохом:

–Ничто не заставит тебя опомниться и понять свои заблуждения?

–Я люблю тебя! Любовь не может заблуждаться!

–Мне думается, что однажды ты оглянешься вокруг и проклянешь меня за то, что я тебя разрушила. – она обернулась к нему, тревожно заглянула в лицо, – Прошу! Успокой свою стремительность, не думай о публичности. Не так давно ты сам уверял меня, что мы должны спасаться, бежать в далекие края, а сейчас затеял что-то немыслимое, напоказ. Весь Рим взбаламутишь и погубишь себя!

– Почему ты мне не веришь? Зачем боишься? – он был искренне опечален, – Я хочу лишь одного, чтобы ты всегда была рядом, чтобы каждый произносил твое имя неразделимо с моим. Рим далеко! Надеюсь, император быстро позабудет своего нерадивого подданного и отдастся иным страстям.

–Император позабудет, если ты затаишься! Корнелий! Скажи мне, что ты пошутил. Не будет пира и свадьбы не будет. И нет никаких документов…

–Будет свадебный пир, и документы заверены свидетелями и опечатаны гербовой печатью. Если бы твой отец был рядом, я спросил бы у него позволения, как предписывает традиция, называть тебя своей, но его нет с нами. Думаю, на этот раз он не был бы против.

Антония застонала, вырвалась из рук упрямца, отступила по пологой лесенке в воду. Пар заклубился вокруг нее, скрывая от глаз Корнелия.

– Мой отец все равно будет против! – ее голос прозвучал печально, – Мой отец хорошо знает какая глубокая пропасть между тобой и мной. Одно дело взять меня конкубиной на содержание, совсем другое законной женой. Ты хороший человек, но такой брак унизит тебя. Я дочь актера… Остановись, пока не стало поздно, пока твоя игра не зашла слишком далеко!

Он тоже спрыгнул в воду, снова обнял.

– Я не играю, разве ты не видишь? Как может унизить брак с девушкой, которой восхищались самые прославленные мужи империи, которую собирался отвести к фламину Юпитера префект Великого Рима? – Корнелий невольно нахмурился, произнося это имя, – Кто посмеет сказать, что ты меня недостойна?

– Дело в префекте Рима? Не правда ли? – она побледнела, внезапно осознавая, что молодой изгнанник никогда не переставал думать о ее длительном плене в остийской резиденции Клемента Аррецина, – Ты ревнуешь! Ты полагаешь, между нами было что-то? Поэтому все?

Он помолчал несколько мгновений, прежде чем ответить. Да! Он ревновал и думал о Клементе непрестанно, но укорять Антонию за то, что попала в плен, за то, что поддалась сильному мужчине не стал бы никогда.

–Мне все равно что там было, – вырвалось у него, – Но ты права, я ревную, прости меня за это. Ты была во власти римского префекта слишком долго.

–Он меня не тронул! – сказала Антония глухо, – Ты прежде не пытался спрашивать, а я не говорила, но, если это гнетет тебя, отпусти сомнения. Клемент Аррецин, каким бы плохим человеком ни был, хотел прежде узаконить наши отношения.

–Дело не в префекте Рима, – вымолвил Корнелий, и вопреки собственному отрицанию мгновенно засветился улыбкой, – Почему ты не позволяешь мне устроить все как надо? Почему все время сопротивляешься и противоречишь? Я выбрал тебя в жены, потому что ни с одной другой не смогу быть счастливым никогда. Только ты заставляешь трепетать мое сердце.

Его настроение заметно улучшилось. В порыве чувств он выхватил из ближайшей вазы розу, подал Антонии. Она с сомнением прижала подарок к груди и тут же вскрикнула, выронила цветок больно уколовшись. Корнелий испугался, принялся сцеловывать выступившую кровь с теплой ладошки.

Антония тихонько рассмеялась, потом вдруг всхлипнула, внезапно слишком остро ощутив боль возможной потери. Если с ее мужчиной что-то случится, она не перенесет. Почему он так легкомыслен? Почему не хочет остеречься? Губы Корнелия мягко щекотали кожу и тайные струны ее чувственности. От наслаждения закружилась голова.

– Я хочу для нас счастья, – прошептал он, отрываясь от ее ладони и заглядывая в глаза, – Я люблю тебя и заставлю весь мир склониться к твоим прекрасным ногам! Моя законная супруга Антония, моя лучезарная нимфа, дороже тебя у меня нет никого. Что бы ни сказали о нас, как бы ни осуждали наш союз, я не отступлю. Ты моя. Навсегда моя, а я твой! Вместе мы проживем долгую, счастливую жизнь.

– Я очень этого хочу! Прожить с тобой долгую, счастливую жизнь, – вымолвила она, не в силах больше спорить, хриплым от нахлынувших чувств голосом.

Весной 843 года (90 г. от р. х.) в Рим пришли нехорошие вести о появлении в Парфянском царстве императора Нерона1, якобы счастливо избежавшего гибели. Непрекращающаяся борьба за власть внутри подвластной Риму Парфии, порождала таких «неронов» одного за другим. Парфянские цари пытались использовать самозванцев в своих целях, отнимая друг у друга престол или решая иные задачи. Этот был третьим по счету. Артабан IV, один из претендентов на парфянское владычество, активно ему содействовал, как и предыдущему, в надежде посадить на римский трон и с его помощью, в дальнейшем, сместить Пакора II, официального царя Парфии.

Несомненно, Великому Риму, с его многотысячной армией мало что угрожало со стороны пусть и могущественной Парфии, но после восстания в Верхней Германии, после позорного мира с Децебалом, одно только упоминание о возможной узурпации власти извне вызывало у императора Домициана настоящий ужас. Все предпосылки для этого были. Сенаторы, недовольные постепенным ограничением своего влияния, постоянно потихоньку роптали. Их не устраивала все сильнее распространявшаяся, абсолютная власть одного человека, опиравшаяся на войско и всадничество. Домициан с неуважением относился к прежним устоям и традициям, открыто презирал мнение собрания в курии и все чаще обращался за помощью к провинциям, оставляя в стороне прославленные римские фамилии.

Многие сенаторы, казалось, готовы были рискнуть, присягнуть на верность новому правителю, если таковой проявит достаточно щедрости, великодушия и восстановит былое величие сената. Только страх перед армией, беззаветно преданной Домициану, сдерживал многих, и тот же страх заставлял втайне искать любых путей избавления от жестокого владыки Рима.