Она не поняла и не приняла такой шутки, остановилась, кинула на него взгляд, от которого его слегка отбросило назад.

– Зови! – вымолвила она с напором, – Я догадывалась, что однажды это случится! Ты отдалился от меня! Тебе милее лошади и стройка! И вот теперь еще рабыни! Все твои клятвы ничего не стоят! Зачем же ты зовешь меня женой? Я временная утеха, не так ли?

Ему тут же расхотелось дразнить ее. Он наконец увидел слезы в потемневших от негодования и обиды глазах. Словно новая грозовая туча закрыла небо. Его маленькая солнечная девушка похоже готова была вот-вот разрыдаться. Осторожно забрав ее руки в свои, он прижал их к своему сердцу и проговорил, становясь совершенно серьезным:

– Не сердись, моя волшебница! Не говори таких страшных слов! Я всего лишь пытался шутить с тобой! Могу ли я променять тебя на кого-то другого?

– Ты променял меня на своих торговцев! Ты променял меня на архитекторов и инженеров, и только что ты променял меня на этого кошмарного коня… – выговорила она, делая безуспешные попытки вырваться, – А еще, ты собирался уединиться с рабынями в термах…

– Перестань, моя нимфа, – Корнелий был несказанно изумлен и опечален, никак не ожидая, что жена затаила обиду на него, пока он так старался ей угодить, – Рабыни – всего лишь неудачная шутка. Хотелось тебя чуть-чуть поддразнить, но ты сегодня чувствительнее, чем обычно, не смеешься и говоришь обо мне такое, чего я сам о себе не знаю. Я не отдалился, я работаю ради тебя, стараюсь привести в порядок старый дом. Нам пока нельзя в Рим. Поэтому наша вилла должна стать самой роскошной в округе, достойным обрамлением твоей нежной красоты. И конь для тебя, Антония! Чтобы ты гордилась моей ловкостью и силой! Я не мог предположить, что не развеселю, а опечалю тебя своей выходкой. Ты – моя жизнь, моя судьба. Для меня не существует никого, кроме тебя. Прости же!

Она взглянула в синие, лучистые глаза, полные страсти и искреннего раскаяния за неосторожные слова и поступки. Ну как можно устоять перед этим невероятным обаянием? Красивый, сильный, полный всевозможных идей и желаний, удивительно добрый, отчаянный! Ее любимый мужчина! Ее сумасшедший мужчина!

– Ты испугал меня! – выдохнула она, шагнула к нему, порывисто обняла за талию, – Разве можно так собой рисковать? Разве мало бед ходит за нами по пятам? Так еще и этот конь…

– Ты забыла! Я же весь в конском поту! – облегченно выдохнул он, но она только нежнее к нему прильнула.

– Я обещаю не волновать твое трепетное сердце, – прошептал он ей в макушку, – Обещаю освободить побольше времени для нас с тобой, чтобы ты не чувствовала себя обделенной. Мне тоже не хватает наших веселых путешествий в луга, поцелуев в тенистых рощах и твоих особенных песен, моя прелестная певунья.

В ней вдруг опять пробудилась тоска, охватившая ее при встрече у ипподрома. Показалось, будто что-то отдаленно назревает вдалеке, мучительное и непреодолимое.

– Пожалуйста, береги себя! – проговорила она с некоторой долей трагизма в голосе, – Не только для меня, но и для нашего будущего ребенка.

Она немного отстранилась, красноречиво коснулась рукой живота. Корнелий вскрикнул, крепче сжал ее плечи, чувствуя внутри горячую взрывную волну затопляющего счастья.

– Наш ребенок? Ты ждешь ребенка?

– Да, мой Корнелий! У тебя будет сын. Такой же неугомонный и бесстрашный как ты. Такой же насмешливый и беспокойный. И, конечно, такой же красивый!

– Антония!

Корнелий подхватил ее на руки, засмеялся, закружился вместе с нею. И она, поддавшись его настроению рассмеялась в ответ, вмиг растеряв все страхи и печали.

– Ты точно знаешь, что будет сын? Откуда ты можешь знать?

– Просто знаю! Видела во сне! А еще, у таких как ты должны рождаться сыновья.

Он поставил ее на землю, поднял к губам и принялся целовать хрупкие пальчики и теплые ладони, нашептывая слова искренней благодарности.

– У каких же таких? – ему было интересно.

– У сильных духом, у яростных и страстных.

Он не успел ответить.

Грохот и шум заставили обоих обернуться. Заволновались, закричали рабы. Возле самого дома перевернулась повозка со строительным мусором, словно снесенная неведомой силой, послышался зычный голос Гая, приказывающего кому-то остановиться, а потом к озеру подлетел всадник на взмыленном коне.

Корнелий едва успел толкнуть Антонию в сторону – конь стал заваливаться прямо на нее. Всадник, чудом выпутался из стремян, скатился на землю, но в следующее мгновение уже был на ногах.

– Авл! – прошептала Антония, неожиданно узнавая этого человека и холодея от овладевшего ею, нехорошего предчувствия.

В том, что Авл привез дурную весть, она не усомнилась ни на мгновение. Так скакать, бездумно загоняя хорошую лошадь, может либо глупец, коим юный Аттратин никогда не был, либо человек, от скорости которого зависела чья-то жизнь или смерть. От невольного страха сердце Антонии тоскливо заныло.

– Авл! – вслед за женой воскликнул Корнелий, тоже почуявший неладное.

Юный Аттратин едва держался на ногах. Корнелию пришлось поддержать его под руки, чтобы он не рухнул на дорожку.

Управляющий и несколько рабов бежали к ним от дома, видимо опасаясь, что новоприбывший мог явиться с недобрыми намерениями.

– Все очень плохо, Корнелий! – выдохнул Авл в лицо друга, – Беги! Спасайся отсюда! За тобой и твоей женщиной высланы гвардейцы!

– Что ты говоришь?

Мгновенный переход от опьяняющего счастья к черному отчаянию оказался слишком неожиданным. Корнелий побледнел, пошатнулся, Антония тихо ахнула рядом.

– В Парфии некий человек назвал себя Нероном, – задыхаясь продолжал Аттратин, – Этот Лже-Нерон, стремясь захватить Рим, укомплектовывает парфянскую конницу новыми отрядами, чтобы вернее противостоять имперским легионам. Твой вилик8, Корнелий, продает в Парфию коней. Твой вилик заодно с теми, кто незаконно рвется к власти. Может быть, ты ничего об этом не знаешь, но… Тебя обвинили в государственной измене, в заговоре против императора, против его трона. Сюда скачут преторианцы, скачут быстро. У тебя в запасе всего сутки, или может быть немного меньше.

– Сутки в запасе! – пролепетала Антония, понимая теперь, что ее непонятная тягучая тоска, была всего лишь предвестником несчастья.

– Государственная измена! – потрясенно обронил Корнелий.

Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь совладать с собой, потом решительно тряхнул головой. Велел подоспевшим рабам позаботится об утомленном друге и тут же обернулся к управляющему, медленно пятившемуся к озеру.

В глазах Гая застыли ужас и непонимание. Чувствуя, как внутри разгорается ярость, молодой патриций стал наступать на вилика. Гай! Тот самый Гай, которого он знал с рождения, который давал ему первые уроки верховой езды, вместе с которым он впервые правил колесницей, показался ему сейчас совершенным незнакомцем. Что это – жадность или сознательное желание перемен в жизни Великой империи? А может просто глупость? В любом случае управляющий навлек на своего хозяина нешуточную беду.

– Продаешь моих коней в Парфию? Давно ли ты стал столь предприимчив?

За спиной Гая, повинуясь жесту господина встали два раба, не позволяя тому двинуться дальше. Гай закричал, не ожидая ничего подобного. Он искренне не понимал, что происходит. И в самом деле, действуя за спиной хозяина, он никогда (ну или почти никогда) не скрывал доходов от любых сделок. Просто так уж получалось, что купцы связывались именно с ним, минуя самого Виртурбия. Ему не было разницы куда продавать – в Парфию, в Сирию или в Египет – лишь бы платили хорошо и покупали много.

– Я не краду твоих денег, господин, – стараясь держаться с достоинством ответил вилик, – Можешь проверить! Каждый конь и каждый сестерций, полученный мной в уплату за проданных животных, посчитаны и занесены в списки. Что такое рассказал тебе гонец? Кто он такой?

Корнелий тряхнул Гая за грудки, но тут же выпустил с громким стоном. Это же Гай! Тот самый Гай, что растил его с детства!