В его руках опять оказались фиалки. Он пристроил их, зацепив за тонкий обруч, удерживающий густую массу золотых волос на ее голове.

– Разве можно спать, когда ты меня покидаешь? – отозвалась Антония разглядывая его без улыбки, неожиданно ощущая всем своим существом непонятную, неизбывную тоску, – Мне сладко спать и пробуждаться в твоих объятиях.

Поддавшись порыву, она обняла его голову, притянула к себе и на глазах у довольных рабов поцеловала в губы.

–Без тебя наше ложе слишком пустое и просторное. Без тебя мой сон бежит прочь.

Моменты дневных свиданий выпадали им крайне редко. Следовало воспользоваться случаем. Корнелий поцеловал в ответ, позабыв обо всем, завороженный сияющим взглядом бездонных глаз, отражающих небесную лазурь. Управляющий Гай хмыкнул, как и все вокруг наблюдая за ними, потом снова отвернулся к происходящему на ипподроме, и зрелище так ему не понравилось, что он злобно принялся выкрикивать горе-всаднику какие-то советы, но тот, то ли от присутствия рядом хозяев, то ли от усталости, совершал все больше ошибок и, в конце концов, сдался, оставив злобного коня резвиться на просторе.

– Так не годится! Этот конь не должен почувствовать себя победителем! – недовольно воскликнул старый вилик, – Ну-ка я сам…

– Стой! – бросил ему Корнелий, оторвавшись от Антонии, – Тебе стоит поберечь свои кости.

Тут же, обратившись к молодой жене воскликнул:

– Я попытаюсь… Когда-то укрощение лошадей не составляло для меня никакого труда, а мне тогда было столько же, сколько тебе сейчас.

Антония испуганно вцепилась в его руку. Ее ненаглядный еще ни разу не демонстрировал ей подобные таланты. Бывало он, готовясь к состязаниям, запланированным на время свадебных торжеств, сам принимался соревноваться на дорожках с возницами. Не желая просто руководить процессом с трибуны, выстроенной руками его мастеров, стремился попробовать каждого коня, предназначенного для скачек, каждую новую, прибывшую из мастерских Клавдия, колесницу. Наблюдая, как лихо он управляется на тренировках, Антония и гордилась им, и боялась за него, помня, как печально завершились его подвиги в Риме на арене Большого цирка. Ее сердце каждый раз сжималось от страха, когда его кони на бешеной скорости проносились мимо соперников, когда от невероятных усилий, невзначай рвались поводья, трещали, не выдержав нагрузки колеса.

Но одно дело управляться с послушными, обученными животными и совсем другое – этот злобный конь, победно всхрапывающий у дальнего ограждения загона. Антония и раньше видела, как нелегко и опасно приучать лошадей к повиновению, а теперь, вдоволь наглядевшись на неудачи опытного в своем деле наездника, на его ссадины и ушибы, на то, как он, прихрамывая, бредет прочь, она ни за что не хотела пустить Корнелия к ужасному черному жеребцу.

Только глаза Корнелия уже горели в сильном возбуждении. В глубине души он жаждал покрасоваться перед своей подругой. Ему не терпелось ринуться туда, где только что потерпел поражение другой.

– Ты слишком бесстрашен! – воскликнула она, – Разве это хозяйское дело, объезжать норовистых коней?

– Не пугайся, милая Антония, – ответил он, – Я умею договариваться с такими непокорными, как он. Этот конь не причинит мне никакого вреда! Он сам боится и от страха бесится.

– Прошу тебя! Нет!

Но Корнелий, коротко поцеловав ее в похолодевшие губы, скинул на землю лацерну7 и буквально перелетел через ограду. Мгновение спустя, он был подле коня, нервно переступающего ногами и с опаской косившегося на нового мучителя.

Антонии оставалось только смотреть и молиться о благополучии возлюбленного.

Первое, что сделал Корнелий – обхватил голову жеребца, мягко провел руками от морды вверх, прижался щекой к его щеке, что-то шепнул в неспокойное ухо. Конь заржал, словно понял и ответил, а Корнелий, продолжая очень тихо говорить с ним, подошел сбоку и в следующий миг, прямо с земли вскочил на широкую спину, лишенную седла.

Конь от неожиданности присел на задние ноги, тут же взвился на дыбы, заставив сердце Антонии замереть от страха, – ее муж показался ей слишком хрупким и легким по сравнению огромным, бешеным животным, которому, казалось, ничего не стоило совладать с человеком, скинуть себе под копыта и растоптать. Но не тут-то было. Корнелий удержался. Весело гикнув, заставил упрямца встать на все четыре ноги и пустил по кругу в галоп. Они помчались круг за кругом. Конь словно убегал от неведомой силы, принуждающей его повиноваться, но убежать не мог, все наращивал скорость, пока это было ему под силу. Корнелий наклонился вперед, лицом почти зарываясь в спутанную гриву, вытянулся в струну, стараясь слиться с животным воедино, почувствовать его жар, страх, скорость, злобу и обратить все это себе на пользу. Со стороны казалось, что он ничего не делает, просто позволяет нести себя. Однако конь ни на миг не должен был забыть, что теперь он не сам по себе, что им есть кому управлять. Молодой человек крепко сжимал коленями тяжело вздымающиеся бока, руками цеплялся за густую гриву, временами тянул ее на себя, не давая коню расслабиться и даже на мгновение почувствовать себя властелином.

С самого начала этого занимательного зрелища, вокруг загона стали собираться люди. Работники конюшен, домашние рабы, профессиональные наездники, ребятня.

– Все так, все правильно, – приговаривал рядом вилик Гай, с довольной улыбкой, раздражавшей Антонию своей беззаботностью, – Не бойся, госпожа, наш мальчик вырос в седле. В умении объезжать лошадей ему нет равных. Ничего с ним не случиться!

Антония не отвечала, как завороженная, наблюдая за мужем.

Около получаса продолжалась безумная скачка, пока вороной жеребец, уже и до того утомленный предыдущим укротителем, не выдохся вконец. Корнелий, отслеживающий каждый его вздох, услышал сбивчивое дыхание, гулкие толчки сильного, утомленного сердца. Он крепче обнял черную шею, подался всем корпусом назад. Конь вдруг послушно замедлил бег, потом перешел на шаг и, наконец, встал.

Молодой человек, совершенно довольный собой, соскочил на землю, принял из рук подоспевшего раба узду, ловко накинул ее на взмыленную морду, потрепал жеребца по шее, сияя глазами и улыбкой. Управляющий принялся шумно выражать свой восторг, вторя радостным крикам, собравшихся вокруг ипподрома рабов. Антония облегченно выдохнула, оторвалась от ограды и быстро пошла прочь, чувствуя, как от слабости подкашиваются ноги, словно это она только что была на спине ужасного коня. Внутри клокотали остатки страха, обида и даже раздражение на мужа, совершенно бездумно распоряжающегося собственной, такой драгоценной для нее жизнью. Корнелий, поискав ее глазами в собравшейся толпе и не обнаружив, бросил поводья конюхам, велел хорошо позаботиться о гнедом красавце и побежал догонять.

Он заступил ей дорогу, когда Антония на пути к дому уже почти обошла, круглый пруд, с плавающим между белых лилий утками. Попытался обнять, но она оттолкнула его дрожащими руками.

– Уходи! Ты весь в конском поту!

– Ох, прости, – весело отозвался он, оглядывая себя и убеждаясь в том, что она права, – Постараюсь не испачкать тебя. Гай распорядится натопить термы! Поможешь мне отмыть все это?

– У тебя полно рабов, которые поспешат на помощь при первом зове! Твоей жене не обязательно заниматься тяжелым трудом, – вымолвила она, упрямо насупив светлые бровки и всеми силами стараясь не расплакаться.

Она отстранила его, целенаправленно устремилась дальше по песчаной дорожке.

Корнелий развернулся, пошел рядом, все еще в возбуждении от пережитых на спине лошади сильных эмоций. Ему казалось, что его поступок должен вызывать лишь восхищение и восторг и непонятно было, почему Антония так себя ведет.

– Отлично! – весело бросил он, надеясь шуткой разрядить нежданную ссору, – Здесь действительно полно красивых рабынь, которые на все готовы ради меня! Придется позвать их, если ты не хочешь составить мне компанию.